Пробуждение

- Зачем ты мне об этом говоришь?

- Потому что время - твоя проблема.

- Проблема?

- Да.

Он не понял. Внимательно посмотрел на девушку, увидел ее неподвижные темные глаза и волосы, гладкие и собранные на затылке в пучок, и спросил:

- Сколько тебе лет?

- Мне? Разве это важно?

- Думаю, что да. Ты разговариваешь со мной, как старшая сестра, вводящая мальчика в жизнь, а я подозреваю, что ты еще играла в песочек, когда я сдавал выпускные экзамены.

- Я никогда не играла в песочек, - Кома сказала это спокойно, и все-таки ему почудилось, что он ее обидел.

- Ну, пусть сравнение и неудачное, - заметил он, оправдываясь. - Но все равно ты моложе меня. Мне кажется, тебе есть что мне сказать, и я бы хотел, чтобы ты сказала об этом просто и ясно.

Она немного помолчала, потом, улыбнувшись, ответила:

- Корн, я скажу тебе только одно. Разговор с тобой - моя работа. Я знаю, что делаю, и поэтому нам придется еще немного побеседовать. Разве что ты очень устал...

- Я не устал, но мне бы хотелось скорее покончить с этой процедурой. Потом я буду разговаривать с тобой на любые темы.

- Не думаю, чтобы ты сюда вернулся. Скажи, ты когда-нибудь хотел стать космонавтом?

- Каждый мальчишка мечтает об этом.

- Но потом ты мечтал еще и о другом?

- Возможно... когда-то. Не помню.

На самом деле он помнил. Это было, когда вернулась первая венерианская экспедиция. На экране телевизора он видел толпы, флаги с серебряными знаками космонавтов и цветы, которые девушки бросали в машины. А в машинах сидели люди, знакомые по фотографиям, люди, вернувшиеся оттуда.

Тех, что возвратились в металлических ящиках, стоявших в трюмах ракет, не показывали, но их гибель только подчеркивала героизм живых. В тот раз еще он опоздал в кино, потому что телепередача была длинной, а он хотел посмотреть ее всю. Но тогда ему было уже столько лет, что он не мог представить себя улыбающимся в автомобиле вместе с ними. Может, он в ту пору еще воображал, как покидает ракету там, на Венере, погружается в скафандре в белые испарения планеты.

- Я - космонавт? Мне как-то трудно это себе представить, - сказал он.

- Экспедиции к отдаленным планетам, возвращение через несколько лет...

- Нет, это не по мне.

Она снова помолчала.

- А имя профессора Бедфорда тебе не знакомо?

- Нет. Какое-то изречение, теорема? Или я должен помнить его по выступлению на каком-нибудь съезде?

- Нет. Он жил очень давно. Еще до твоего рождения. Твой отец наверняка знал это имя.

- Так позвони ему и спроси.

- Не шути.

- Я говорю серьезно. Если тебе это нужно...

- Я-то знаю, кто такой Бедфорд. Он вошел в историю как первый человек, позволивший себя заморозить. Он умирал от рака, и когда его признали безнадежным больным, тело его охладили, так что жизненные процессы в организме приостановились. Потом его заключили в герметическую оболочку и погрузили в жидкий азот. Теоретически процесс был обратимым. Но только теоретически. В то время никто не мог вылечить такого больного.

- Он решил подождать иных времен? И поэтому... заморозился?

- Подождать, пока люди не научатся возвращать замороженным телам жизнь и лечить рак. Для него время остановилось.

- Он умер.

- Нет, он... ждет. Это промежуточное состояние между жизнью и смертью ожидание. Когда находишься вне времени. Состояние, в котором космонавты летят к Урану и Нептуну. Когда Бедфорд проснется, в глубине космоса разгорятся новые солнца.

Он заметил, что глаза ее неподвижны и черты лица стали резче.

- Для него время тоже будет проблемой? - спросил он наконец.

- Да.

Корн понял. Он долго молча смотрел на стены, горевшие неизменным светом, наконец спросил:

- Сколько... сколько лет?

- Сорок один год. Сорок один год миновал зимой.

- Это много? - задал он бессмысленный вопрос.

- Много, - ответила Кома.