Лихорадка грез (ЛП)

Войдя в аббатство через боковую дверь, я поспешила к восточному крылу. На полпути я обнаружила, что за мной следят.

Ухмыляясь, я продолжила свой путь, не сделав ничего, чтобы узнать ту, которая сейчас шла за мной. Я не собиралась вступать в перепалку с Грандмистрис посреди коридора, где на шум голосов высыпит вся ее стая ши-видящих, чтобы вставить свои пять копеек. Нет, не раньше, чем я буду к этому готова. Если она хочет войны, она ее получит, но на моих условиях и на моей территории. Мысленно я поставила «галочку» – узнать у Дэни побольше о защитных рунах. Было бы просто идеально, если бы я смогла заблокировать восточное крыло от Ровены, выкроив безопасное местечко в ее аббатстве. Иначе я не смогу чувствовать себя в безопасности.

Следуя инструкциям Дэни, я шла по тусклому коридору. Меня удивляло, что Ровена не держится ближе ко мне и моему сияющему МакНимбу. И хотя я отказывалась обернуться и встретиться с ней лицом к лицу, я поняла, что у нее с собой не больше парочки фонариков, поскольку вспышек света, кроме тех, что появлялись на каменных стенах там, где проходила я, больше не было. Мы точно не знали, сколько еще Теней прячется в аббатстве. Да уж, у старухи стальные яйца!

Я вошла в библиотеку и стала включать лампы одну за другой, пока не зажгла их все. Я обрадовалась, когда увидела здесь шикарный парчовый диван, на котором могла бы вздремнуть. Как только избавлюсь от Ровены.

– Не сейчас, старуха, – бросила я через плечо. – Мне нужно поспать.

– Забавно. Ты не нуждалась во сне пару дней назад.

Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. Я не была готова к этому противостоянию. И вряд ли когда-нибудь буду.

– Вообще-то сон – это последнее, в чем ты тогда нуждалась, – сказал он жестко.

Он был зол. Я слышала это по его голосу. С чего это он злился? Это ведь я прошла через эмоциональную «мясорубку».

Мои ладони сжались в кулаки, дыхание стало прерывистым. Сегодня я доверяла ему не больше, чем два месяца назад.

– Трахаться – вот и все, что тебе было нужно.

И все, чего я хотела прямо сейчас, осознала я в ужасе. Его голос действовал на меня как афродизиак. Я была влажная и готовая. С того самого момента, как он заговорил. Два месяца я была одержима эльфийским сексуальным рабством, занимаясь невероятным сексом с ним, вдыхая его запах и слушая его голос. Теперь, как у собаки Павлова, у меня выработался условный рефлекс на раздражитель. Мое тело реагировало на его присутствие, жадно желая наслаждения. Я вдохнула и поймала себя на том, что смакую его запах. Я заставила себя прекратить это безобразие и закрыла глаза, как будто это могло уберечь меня от очевидной истины: В’лейн и Бэрронс поменялись ролями.

Меня больше не влекло к смертельно-сексуальному эльфийскому принцу.

Теперь моим наркотиком был Иерихон Бэрронс.

Мне захотелось что-нибудь пнуть. Вообще-то, много чего. И начать хотелось именно с него.

– Ты проглотила язык? Кстати, очень и очень милый язычок! Я знаю, он облизывал каждый дюйм моего тела. Неоднократно. В течение нескольких месяцев, – промурлыкал он, но в бархате была сталь.

Стиснув зубы, я повернулась, готовясь увидеть его.

Было еще хуже, чем я ожидала.

В ту же секунду меня едва не сбили с ног эротические видения. Мои руки на его лице... Я на его лице... Я выгибаюсь перед ним... Мои длинные и сексуальные ногти, покрытые розовым лаком а-ля «Я игривая девчонка в розовом», я обеими руками сжимаю его большой, длинный, твердый… а-ах.

Все.

Хватит с меня видений.

Я откашлялась и заставила себя сконцентрироваться на его глазах. Стало не намного лучше. У нас с Бэрронсом были разговоры и без слов. И прямо сейчас он во всех красочных подробностях напоминал мне обо всем, что мы делали в его огромной кровати в стиле Короля Солнце.

Особенно ему нравились наручники. У меня, кстати, имелось столько же воспоминаний о его языке, как и у него о моем. Правда, он никогда не позволял поменяться с ним местами и приковать его, даже если я очень просила. Я не понимала почему. Мы оба знали, что такая безделушка не сможет удержать такого, как он. Теперь, когда я снова могла ясно мыслить, я поняла. Даже если это всего лишь иллюзия, он не из тех, кто принял бы господство над собой. Все дело было в контроле. Он никогда не забывал о нем. И это была одна из тех вещей, которые бесили меня и жгли так же, как соль в открытой ране. Я себя совершенно не контролировала все то время, что мы провели в его комнате. Он видел мою больную, ничем не прикрытую уязвимую душу, в то время как сам не показал мне ничего, кроме того, что мне удалось выхватить из его головы против его воли.

Он никогда не терял контроль. Ни разу.

Ты говорила мне, что я твой мир.

– Это была не я. Это было животное, – мое сердце бешено колотилось. Щеки горели.

Ты не хотела, чтобы это кончалось.

– Ну почему ты такой засранец? Швыряешь мне в лицо мое собственное унижение?

Унижение? Ты так это называешь? И он напомнил мне еще несколько деталей...

Я сглотнула. М-да, я точно помню, как это было...

– Я была не в своем уме, иначе я никогда не делала бы такого.

Серьезно? Его темные глаза смеялись, и в них я видела себя, видела, как прошу еще и еще, говорю ему, что хочу, чтобы так было всегда. Я вспомнила, что он мне ответил: однажды я буду задаваться вопросом, возможно ли ненавидеть его больше.

– Я ничего не соображала, у меня не было выбора... – я подыскивала слова, чтобы выразить свои мысли. – Это было таким же изнасилованием, как и то, что сделали Невидимые принцы.

Его сверкающий взгляд сделался абсолютно черным, непроницаемым, видения умерли. Под его левым глазом дрогнула мышца, расправилась и дрогнула снова. Для Бэрронса это означало примерно то же, что для обычного человека – вспышка безудержной ярости.

– Насилие, это не то...

– От чего можно уйти, – закончила я. – Я знаю. Теперь я это поняла. Дальше что?

– Ты ползала. Ты ползала, когда я нашел тебя.

– В чем суть?

– От меня ты ушла на своих двоих.

– Суть? – выдавила я сквозь зубы. Я устала, мне не хватало терпения, и я хотела, наконец, перейти к делу.

– Убедись, что мы думаем об одном и том же, – отрезал он. Его глаза опасно горели.

– Ты сделал то, что должен был? Так?

Он наклонил голову. Это было ни «да», ни «нет». И это просто выводило меня из себя. Меня уже тошнило от этих не-ответов. Я надавила:

– Ты поставил меня на ноги единственным доступным тебе способом. Это не имеет никакого отношения ко мне лично. Ты это пытаешься мне сказать, верно?

Он уставился на меня, и у меня вдруг возникло чувство, что наш разговор где-то свернул совсем в другую сторону, пошел совершенно не в том направлении. Мне не хотелось думать о том, что заставило его отклониться от намеченного пути или когда именно это случилось.

Он, наконец, кивнул.

– Верно.

– Тогда мы думаем об одном и том же. До последнего предложения и до последнего слова, – быстро сказала я.

– До последней треклятой буквы, – добавил он решительно.

Мне хотелось плакать, и я ненавидела себя за это. Ну почему он не мог сказать что-нибудь хорошее? Что-нибудь не о сексе, что-нибудь обо мне. Почему он явился сюда, весь такой напыщенный и важный, и бросает мне в лицо то, что мы побывали в шкуре друг друга? Неужели маленькое, малюсенькое проявление доброты и сострадания убило бы его? Куда делся мужчина, который красил мне ногти? Который оклеил всю комнату фотографиями с изображением меня и Алины? Который танцевал со мной?

Цель оправдывает средства. Вот, что это значило для него.

Молчание затягивалось. Я посмотрела в его глаза, но в них совершенно ничего невозможно было прочесть.

Наконец, он выдал мне подобие улыбки.

– Мисс Лейн, – сказал он холодно, и эти два слова сказали мне обо всем. Он предлагал мне вернуться к формальности, снова установить дистанцию между нами. Вернуться к тому, что было, как будто между нами ничего и не было. Видимость любезности, которая давала нам возможность эффективно сотрудничать, когда в этом была необходимость.