Жена моего мужа

– А как зовут вашего брата? – спросила девочка в надежде сменить тему.

Лили промолчала, ставя пирог в духовку. Карла чувствовала появившееся напряжение, как ритмичное потрескивание, словно иглу звукоснимателя поставили на пластинку, а музыка еще не началась.

Эд, сидевший по-турецки на полу с альбомом, отложил уголь для рисования. Лили долго возилась у духовки, выравнивая пирог, а когда повернулась к столу, лицо у нее было красным, будто раскаленным.

– Его звали Дэниэл.

Карла знала этот монотонный голос. Он появлялся у мамы, когда она говорила что-то важное, но не желала, чтобы начались расспросы. «Твой дедушка не хочет меня больше видеть» или «Возможно, когда-нибудь ты вернешься в Италию одна. Бабушка будет рада с тобой познакомиться».

Английский язык очень странный, но Карла, при всей своей ненависти к школе, весьма внимательно относилась к грамматике. Грамматика ей нравилась. Это как стихи или колыбельные, которые мама пела ей на итальянском. Сейчас они проходят времена – настоящее, прошедшее, будущее. «Она идет по улице, он шел по улице». «Моего брата зовут Дэниэл, моего брата звали Дэниэл».

Значит, брат Лили сменил имя. В школе они читали рассказ о человеке, который так поступил.

– А как его теперь зовут?

Эд снова быстро заскрипел углем по бумаге. Лили отвернулась к духовке и сказала неожиданно сердито:

– Я не хочу о нем больше говорить.

У Карлы пересохло во рту. Сладость масла, муки и сахара пропала. Одновременно по телу пробежал трепет острого любопытства, как бывает, когда случается что-то плохое, но не с тобой.

– Его кто-то обидел? – В памяти Карлы живо возник бедный Чарли с распоротым мехом и написанное с ошибкой слово «Варовка».

– По-моему, на сегодня хватит вопросов. – Эд встал. – Поди сюда, Карла, посмотри. Что скажешь?

Девочка на листе выглядела совсем как Карла! Она поднимала ложку со смесью для пирога к губам, и ее глаза сияли. Но в то же время в ее облике было что-то печальное. Как Эд понял, что в глубине души Карла до сих пор скорбит по Чарли? Его заместитель пах не так, как Чарли. И не любил ее так, как настоящий Чарли, Карла это чувствовала.

– А где Лили? Почему ее нет на рисунке?

Смех, донесшийся от плиты, прозвучал ниже обычного. Лили всегда смеялась серебристо, как колокольчик.

– Не обращай внимания, Карла, я уже привыкла.

Карле стало неловко. Мама так говорила, когда Ларри опаздывал или вообще не приходил: «Я уже привыкла. Я прекрасно знаю, что на первом месте у тебя жена. Обо мне не волнуйся».

– Прекрати, – повысил голос Эд. – Не перед ребенком же!

– Я не ребенок, – начала Карла, но Эд сунул рисунок ей в руки:

– Оставь себе, если хочешь.

Правда? Это ей? Карла положит его в особую коробку, где уже лежит первый набросок. Значит, она Эду правда нравится?

– Отчего же нет? Так будет лучше, чем держать его здесь. Моя дорогая жена может и к нему приревновать.

– Ты же вроде сам сказал: «Не перед ребенком!»

Лили сердито мыла посуду – мыльные брызги летели во все стороны. Один попал Карле на туфлю. Туфли уже стали малы, но деньги маме заплатят только в следующем месяце. «Я не могу просить у Ларри больше», – сказала она.

Зато Карла могла. После того как она застала Ларри с красногубой тетей, в девочке крепла уверенность, что теперь она сможет попросить у Ларри очень многое. Новый Чарли – это только начало.

– А давайте пойдем гулять? – попросила она, взяв Эда за руку левой рукой, а Лили – правой. И добавила то, что слышала через стенку, когда мама танцевала с Ларри: – Очень большое пожалуйста!

До конца дня Карла получила в подарок еще пять рисунков: Карла в парке на качелях, Карла кормит уток, Карла бегает, Карла думает, подперев подбородок рукой, Карла ест купленный Лили десерт «Слава Никербокера»[11] с густым клубничным сиропом.

– А почему ты Лили не рисуешь? – спросила она Эда. И сразу поняла, что зря не промолчала. Но она ведь только хотела узнать, отчего та рассердилась.

У Лили вырвался странный смешок:

– Потому что я недостойна быть запечатленной на бумаге.

Эд ничего не ответил, но когда в следующее воскресенье Карла снова пришла к ним в гости, у стены стояла новая картина: Лили выглядывает из окна. Она была совсем как живая, словно вот-вот шагнет с листа в комнату.

В тот момент Карла поняла: мама ошибается. Пусть Лили другая, но она все равно красивая. Добрая. И любящая. Сердце Карлы переполняли эмоции. Она ее так любит!

– Как прекрасно! – выдохнула она.

Эд был польщен, как, очевидно, и Лили. Они обнялись, и вид у них был гораздо счастливее, чем в прошлый раз. От этого на душе у Карлы тоже стало хорошо. Если бы не воскресенья, ей бы не выдержать долгой недели. Понедельник, вторник, среда…

Мама уже не подсовывала записок под дверь: по молчаливому соглашению, по «дням Господним» Карла шла к Эду и Лили, а мама отправлялась на работу.

– Скоро, – пообещал Эд, когда Карла вдоволь налюбовалась портретом Лили. – Скоро я тебя снова нарисую, но сейчас мне нужно идти.

– Вот как? – подняла голову Лили. – Куда?

Эд пожал плечами:

– Просто выйду пройдусь. Наберусь вдохновения.

Карла не возражала против того, чтобы Эд ушел. Ее любимицей была Лили. У Лили всегда находилось для нее время – она не рисовала, уткнувшись в альбом, даже во время прогулок.

Но сегодня и Лили оказалась занята.

– Мне нужно поработать кое с какими документами, – сказала она. – А ты почитай немножко!

Карла выпятила нижнюю губу (обычно этого хватало, чтобы настоять на своем).

– Я книжку дома оставила!

– А ключ у тебя имеется?

– Ключ лежит на карнизе над дверью.

– Сама достанешь? – спросила Лили, не поднимая головы.

– О’кей.

– Спасибо. – Лили с улыбкой взглянула на Карлу, и девочка вдруг ощутила прежнее тепло. – Помочь тебе?

– Нет, вы заняты. – Карле очень хотелось угодить. – Я сама.

Вставляя ключ в замок, Карла услышала за дверью стон. Кто-то стонет от боли! Неужели мама заболела и вернулась с работы? Стоны доносились из ее комнаты.

Карла открыла дверь и остановилась как вкопанная. На полу лежала шляпа Ларри. А сам Ларри лежал на маме. Только мама была непохожа на себя: лицо было красным, волосы – влажными, а глаза так широко открыты, словно лезли из орбит. Неужели Ларри мучает маму? Но мама вовсе не казалась обиженной. Она вообще не походила на маму.

Карла повернулась и выбежала.

– Где же книга? – спросила Лили, когда девочка вернулась.

– Не нашла.

– Ты в порядке? Что-то ты притихла.

– Можно я телевизор посмотрю?

– Конечно.

– А можно у вас остаться? Один разок?

Лили обняла Карлу.

– Куколка, у нас же всего одна комната.

Куколка? Лили уже ее так называла. Карла не знала, что это значит, но звучало красиво.

Лили закрыла свои книги.

– Вот что, я это и после сделаю. Хочешь, снова сделаем сливочную помадку? Отнесешь половину маме, когда она вернется с работы.

Но в дверь позвонили, и у щели для писем и газет раздался воркующий голос:

– Piccola? Это я.

У Карлы упало сердце. Она так и знала, что мама дома, она видела ее в комнате, хотя ей полагалось быть на работе. И хотя сейчас она говорила ласково, потом наверняка будет ругаться.

– Однако, – весело сказала Лили, – кажется, сегодня она освободилась пораньше.

Глава 13. Лили

Я бегу за Давиной по парку. Она что-то держит, а мне нужно отобрать это у нее, иначе мой брак с Эдом развалится. Давина замедляет бег, но стоит мне приблизиться к ней, как она уносится вперед. Вдруг она начинает чихать – так громко, что роняет то, что держит. Я наклоняюсь, чтобы подобрать этот предмет, но он выскальзывает у меня из пальцев. Наконец, при свете луны, мне удается поднять потерянную Давиной вещь. Это обручальное кольцо – в точности такое, как мне подарил Эд. Оно принадлежало его прабабке. Вдруг кольцо начинает крошиться у меня в руке. Я пытаюсь сложить его заново, но ничего не выходит – кусочки рассыпаются в пыль. Давина заливается высоким визгливым смехом…

11

Ироническое прозвище жителя Нью-Йорка.