Боярин

Периодически заходил к Сэму, как бы просто так, поинтересоваться его житьем-бытьем. Каждый раз хотел заговорить о перспективе собственного переноса в будущее, но что-то меня удерживало. Вернее, не что-то, а вид этого недоразумения, называемого ученым. Ну не мог я поверить, что он мог создать нечто подобное машине времени. И тем более, не мог довериться ему. И все же, он на моих глазах испарил и снова материализовал кролика…

И вот, неудачная встреча Нового Года и коварный зеленый змей вновь заставили вернуться к мысли о переносе во времени. А что? Вот испарюсь сейчас и материализуюсь в канун следующего Нового Года, чтобы успеть подготовиться к празднику более основательно. Или нет, не через год, а через полгода. Как раз Дэн вернется из армии, а уж с ним-то мы замутим веселую жизнь.

Первого числа, ближе к обеду меня разбудил звонок мобильного.

— Але.

— Ну, ты не передумал? — услышал я нетрезвый голос Сэма. — А то, у меня тут идея появилась по фрагментации крупных биологических масс. Можно заодно и проверить.

— Ты о чем, Сэм? — я действительно напрочь забыл о своем давешнем звонке.

— Ты что, пьяный, что ли? — поинтересовался тот и икнул.

Пока я прислушивался к своему организму, чтобы определиться с ответом на этот вопрос, он продолжил:

— Ты Новый Год с кем встречал?

— С Никитосом. Ты его, наверное, не знаешь. Ну и с его подругой, и с подругой его подруги… — далее я хотел было поинтересоваться, зачем он об этом спрашивает, но при упоминании о Нинкиной подруге все вспомнил. М-да.

— Ну, а спал-то с кем? — Сэм продолжал задавать наводящие вопросы. — С Никитосом, что ли?

— Да все я вспомнил. Слышь, а ты что, взаправду хочешь разложить меня на эти, как их?

— Дык ты же сам меня уговаривал. Или я чего-то путаю?

Я задумался. Белобрысый алкогений что-то там говорил в трубку, но я не слушал его и, в конце концов, он сбросил вызов.

Не знаю, сколько я так просидел, держа немую трубку у уха и размышляя над принятым ночью решением. Нет, оно понятно, что по пьянке всякое может в голову взбрести. Вот если бы тогда под рукой оказался Сэм со своим испарителем, то сейчас бы я уже точно витал бы в воздухе в виде разрозненных нуклонов. Или нет. Я бы уже очнулся там, в будущем. Ведь в небытие время должно проходить мгновенно, как во сне, в котором ничего не снится. Может, все-таки рискнуть?

В конце концов, позвонил Сэму и, узнав, что тот уже едет в институт, договорился с ним встретиться там. На месте уже решу окончательно.

Как ни странно, двери института, несмотря на первый новогодний день, были открыты. Сэм уже ждал меня у крыльца, притопывая на морозе. Пройдя в лабораторию, мы первым делом выпили за Новый Год, пожелав друг другу в этом году всяческих благ. Это было моей самой большой в жизни ошибкой. Не в том смысле, что не надо было желать благ белобрысому, а в том, что я выпил с ним эту первую стопку. Спирт слился в объятиях с новогодней водкой, которая все еще будоражила мою кровь. За первой стопкой последовала вторая. После третьей я почувствовал в Сэме родную душу и посетовал ему на свое несчастье.

Надо сказать, что любая, самая пустяковая неурядица начинает казаться более глобальной, когда сетуешь на нее кому-либо. А если это дело еще и усугубляется принятием спиртного, то в итоге любой пустяк уже воспринимаешь, как нечто подобное апокалипсису.

— Не, чувак, ты представляешь, а? Я… Нет, ты понимаешь? Не кто-то там, а Я! Я провел Новогоднюю Ночь один! Представляешь? О-дин! — жаловался я Сэму. — Вот ты веришь в приметы? Нет? Правильно, чувак. Я тоже не верю. Но, блин, все равно, сыкотно как-то. Вдруг у меня и вправду весь этот год баб не будет… Чур меня, чур. Наливай еще по граммульке.

— Да никаких проблем, Димыч, — вытянул ладонь в успокаивающем жесте собеседник. — Ты, кстати, не знаешь, где Юлька Новый Год справляла? Даже не позвонила, не поздравила братишку. Нет, не знаешь? Ну да, ик, ладно. Ща мы тебя спасем. Мы вычеркнем этот год из твоей жизни! Давай на посошок, и, как говорится, просим проследовать к аппарату. А чего вы с Юлькой-то расстались?

— Чего? А-а, с Юлькой-то… Да не помню я уже. Ну, давай по последней. А то тебе, Сэм, сейчас напиваться нельзя. Все-таки в твоих руках человеческая, в смысле, моя судьба. Понял?

— Ага, ик. А по какому поводу мы пьем?

— Мы? — я попытался сосредоточиться, но голова закружилась. Меня вдруг бросило в жар. Сообразив, что до сих пор не удосужился снять дубленку, попытался встать, чтобы раздеться. Стул подо мной вдруг начал переворачиваться, и я провалился в густое, вязкое небытие.

1

— Н-но, залетные! Давай, родимые! Иэ-э-эх!

— Эй, Алексашка, чего это там? Никак лежит кто в сугробе? А ну, тормози, глянем.

— Дык, пьянь небось какая, Петр Лександрыч. На кой он вам?

— Тормози, говорю! Бездушный ты человек, Алексашка. А ежели бы я вот так пьяным вывалился из саней? Ты бы тоже промчал мимо?

— Да што ж вы такое говорите-то? Нешто я не доказал вам свою верность, да не единожды? Да и обоз же сзади идет — подобрали бы вас. Это я к тому, ежели бы я не заметил, что вы вывалились…

Легкий морозец пощипывает щеки. Дышится легко и приятно. Я явно куда-то еду. Еду? На чем? Не открывая глаз, прислушиваюсь к непривычным звукам. Ничего не понимаю. Да и откуда бы мне, городскому жителю, узнать звуки, которые издают запряженные тройкой лошадей сани на заснеженной дороге? Пришлось открыть глаза. Тут же зажмурился от слепящей искрящейся белизны. Из-под полуприкрытых век с удивлением разглядываю проплывающие мимо снежные пейзажи: поля, овраги, подлески. Еще больше удивляюсь, когда обнаруживаю, что лежу на задней скамейке саней, типа кабриолет. На передней сидят две фигуры в шубах и меховых шапках. У одного, что повыше, шапка необычно высокая, словно у виденных мною в исторических фильмах бояр.

Интересно-интересно… Где это я? С кем это я? И как я здесь оказался? М-да… Как говорится, где какая рыба и почем? Но спирт я больше не пью. Где, кстати, этот алкогений?

Приподнимаюсь и выглядываю за задний край саней. Заснеженные поля, кое где перемежающиеся с небольшими подлесками, тянутся на сколько хватает взгляда. Мы едем по хорошо укатанной дороге. Далеко позади виднеется целая вереница таких же саней. Нифига себе! Это ж откуда столько? Я даже не предполагал, что в нашей местности может быть столько лошадей…

Но все равно, хорошо-то как! А воздух какой! Прямо как качественная водка — пьется легко и мягко. И пьянит так же. Или это я еще от спирта не отошел. Да и ладно. Все равно хорошо! И петь хочется.

— Ой, Моро-оз, Моро-о-оз! — заорал я что было сил. — Не моро-озь меня-а! Не-е моро-озь меня-а-а-а, ма-ево-о коня-а!

Как только я загорланил, сидящие впереди даже подпрыгнули от неожиданности. Обернувшись, уставились на меня. Поняв, что я не просто так ору, а пою, один, что повыше ростом, радостно заулыбался. Почесав подбородок под реденькой бородкой, он толкнул соседа и показал на меня.

— Видал каков, а? А ты, Алексашка, хотел его в снегу замерзать оставить.

— Дык обоз же сзади. Подобрали бы, чай.

— Не-е моро-озь меня-а, ма-а-ево-о коня-а! У-у меня-а жена-а-а-а ух ревни-ивая-а! — продолжаю горланить, ожидая, что мужики подхватят, и мы заорем хором.

Однако подпевать мне никто не стал. Мужик с окладистой бородой, которого звали Алексашкой, продолжал следить за дорогой, держа в руках вожжи. Второй постоянно оборачивался, бросая на меня заинтересованные взгляды, и улыбался.

И все же, где Сэм? Хотел было обратиться к сидящим впереди попросту, мол, мужики, то да се. Но, почему-то вдруг поддался настроению — еду в цивильных санях, как какой-то доисторический барин — потому обратился соответственно:

— Господа, а где этот, кхм, Сэм?

— Сэм? — переспросил высокий. — Англичанин что ли?

— Да какой еще англичанин? — отмахиваюсь я. — Семен он. Так, где он?