Восход Левиафана

Когда ритуал закончился и шаман племени повязал руки Витэшны и Меджедэджика кожаной лентой, все радостно заголосили и покинули капище. Кизекочук последовал за толпой лишь для того, чтобы спустя некоторое время под покровом ночного сумрака вновь вернуться в опустевшее капище.

Он подошел к камню со столбом и уставился на устрашающие маски. Он был решителен, да и ритуальное вино в ту ночь пил без меры. Молодой воин встал на одно колено пред камнем и обратился к Ха-кве-дет-гану. Иными словами - сделал то, чего не делал ни один человек из его племени.

Не существовало ритуальных фраз, позволявших обратиться к этому богу. Быть может, шаман онундагэга знал такие слова, но Кизекочук сильно в этом сомневался. А еще Макхэква учил его, что к богам можно обращаться по-всякому, главное - от сердца. И сейчас сердце Кизекочука, полное гнева и печали, само готово было обратиться к любому богу, пробив грудную клетку и затрепетав под светом немногочисленных лучин.

- О, темный сын Ата-ан-сик! О, темный брат Ха-кве-ди-ю! О, враг Джо-га-ох! К тебе обращаюсь я, сын племени ганьенгэха, Кизекочук! - он говорил негромко и сбивчиво. Репетируя эти слова заранее, он и не предполагал, что в этот решающий миг его (наверное, впервые в жизни!) обуяет почти животный страх. Он сам не понимал, чего боится, но слова будто застревали в горле, как захлебывается неосторожный путник, угодивший в трясину Великих топей. - Я обращаюсь к тебе потому, что мне больше не к кому обратиться! Мое сердце несправедливо вырвали из моей груди и я жажду мщения! Я не ищу помощи ни у людей, ни у богов, ибо знаю, что они здесь бессильны. Но я ищу помощи у тебя, ибо ты суть - коварство, знаток Меняющихся путей и Дальних рубежей, тот, кому ведомо недоступное!

Маски молча взирали на него. Лучины спокойно догорали, снаружи доносились едва уловимые голоса, бой водяных барабанов и далекий смех. Ха-кве-дет-ган не ответил, но Кизекочук не собирался отступать.

- Я вновь обращаюсь к тебе, о, темный сын... - неожиданно Кизекочук осознал, насколько нелепо звучат его мольбы. Насколько нелеп он сам, распростертый пред этим жутким алтарем. Насколько нелепо все происходящее. Насколько нереален мир вокруг него.

Он рывком встал. Ритуальное вино ударило в голову не хуже увесистой оплеухи Окэмэна. Он увидел на алтаре чашу с вином, стало быть - подношение. Кизекочук улыбнулся одними губами, схватил чащу и одним глотком осушил ее, отбросив никчемный сосуд прочь.

- В бездну все! - рявкнул он, осознавая, что в сущности ему плевать - ответит Ха-кве-дет-ган или нет. Для него не существует пути назад, для него вообще нет больше никакого пути. Ибо с уходом Витэшны все потеряло смысл.

- Я отрекаюсь от богов! - закричал он. - Я отрекаюсь от людей! Ибо и те и другие отреклись от меня, сделав так, что моя Витэшна, моя прекрасная Витэшна, досталась другому! Это ли не величайшее предательство? Скажи мне, темный близнец Ха-кве-дет-ган?

Его уши уловили неразличимый шорох, а где-то на периферии зрения мелькнула тень, неотличимая от сумрачных тенет капища.

- Я чту закон предков, но если закон не дарует справедливости, стоит ли он почитания?! - вновь закричал Кизекочук, брызжа слюной на каменный алтарь. Он не заметил этого, но капли его слюны, коснувшись камня, тихонько зашипели и испарились. - Я устоял пред порывами плоти! Но я не устою пред порывами своего маниту, которая жаждет справедливости. И ради этого... ради этого я готов на все!

По капищу пробежал ощутимый ветерок, всколыхнувший края шкур и погасивший несколько лучин. Страх исчез. Исчезло все.

- Теперь верно, так нужно обращаться К НЕМУ, - тихо проговорила Адсила. Она вышла из-за алтаря и взглянула на Кизекочука своими таинственными глазами цвета меда. А потом ее плавный и нежный голос изменился до неузнаваемости, в него вторглись стальные нотки глубинного рокота. - Так нужно обращаться КО МНЕ.

Кизекочук вновь не испугался. Он даже не повернул головы, продолжая впиваться невидящим взором в ритуальный столб с масками. Его охватила странная безмятежность, всепоглощающее умиротворение, которое на эти короткие секунды заслонило собой даже его ярость и жажду мести.

- Эти глупцы онундагэга приходили ко мне тысячи раз, взывали ко мне, - продолжала Адсила. Было очевидно, что она уже не владеет своим телом, через нее говорит сам темный близнец Ха-кве-дет-ган. Девушка обошла Кизекочука по кругу и продолжила. - Они верили, что я помогу им. Но, знаешь что? Я не помогал. Никогда! Они получали отличный урожай, им удавалась охота, они одерживали победы над племенами анишшинапе, и славили меня за это! Представляешь? Славили за то, что делали сами!

Ха-кве-дет-ган в теле Адсилы расхохотался. Девушка содрогалась всем телом, глубоко запрокинув голову и обнажив ровные ряды сильных желтоватых зубов.

- Но едва это может быть овинением, - смех, напоминавший сход селевого потока, прекратился также внезапно, как и начался. - Многие боги так делают. Даже ваш разлюбезный Ха-вень-ни-ю, который и на землю то смотрит лишь для того, чтоб, помочившись, ненароком не утопить кого-то из своих смертных сыновей!

И вновь раскаты каменного грома прокатились по капищу, погасив последние лучины.

- Но хватит прелюдий! - внезапно рявкнул Ха-кве-дет-ган, и все лучины разом вспыхнули ослепительным пламенем, так что Кизекочук непроизвольно зажмурился. - Я не отвечал не из гордости. Не из безразличия, как другие. И не потому, что не питал к племени онундагэга теплых чувств. Нет, серьезно, они всегда мне нравились! Но дело в другом. Они не были искренними, понимаешь? Не были искренними в своей ярости и злобе, а ведь это самые чистые чувства! У них даже не хватало сил на истинную ненависть к кому-то одному! Но ты... знаешь, чем ты привлек мое внимание?

- Тем, что я ненавижу все, - сплюнул Кизекочук, взглянув, наконец, в глаза девушке, чье тело сейчас не принадлежало ей. И в этих глазах он узрел великое безумие. - В том числе себя и тебя!

- Клянусь Великим островом, парень, ты прав! - тело Адсилы аж притопнуло ногой от восторга. - Твоя ненависть действительно ВСЕПОГЛОЩАЮЩАЯ! И это многого стоит, поверь мне. Это прорва силы, которую попросту нельзя не использовать. Потому я и решил...

- ...снизойти? - хохотнул Кизекочук, жалея, что на алтаре было лишь одно подношение с вином.

- Не зарывайся, дружок, - рот Адсилы оскалился в не самой дружелюбной усмешке. - И никогда не смей меня перебивать. Но ты прав, я решил снизойти. И даровать тебе то, чего ты хочешь. Месть. Без нарушения закона предков.

- А это возможно? - Кизекочук мог бы поклясться, что мгновение назад перед ним на алтаре ничего не было, но теперь там стоял кувшин, доверху наполненный ритуальным вином.

- Ты ведь сам сказал, что мне ведомо недоступное, - прошипел Ха-кве-дет-ган. Он перестал наворачивать круги и остановился между алтарем и Кизекочуком. - А теперь ответить мне предельно ясно - ты действительно готов на все? Готов пожертвовать всем? Готов стать тем, кем тебе было предначертано стать?

- Готов, - тихо, но уверенно произнес Кизекочук. И в следующее мгновение хрупкая рука Адсилы метнулась к его поясу, выхватила родовой нож из кровавого камня и вскрыла Кизекочуку горло. Все это слилось в единое движение, занявшее меньше удара сердца, воин даже не успел отшатнуться.

Он инстинктивно прижал руки к горлу, ощутив, как меж пальцев вырывается липкий горячий поток. Он не почувствовал боли, шок и непонимание затмили все. Кизекочук попытался вдохнуть, и не смог. Ноги подломились, он понял, что заваливается набок. А потом на смену удушливому сумраку, словно избавление, пришла безбрежная тьма.

Он падал в бездну. Недолго. Скоро все изменилось и бездна начала падать в него. Воспоминания вспыхивали и гасли одно за другим, словно круги на воде они расходились в стороны, порождая новые всполохи памяти. Кизекочук вспомнил свое имя, свое детство, свое племя и своих родичей. Потом вспомнил Витэшну и свою любовь к ней. Вспомнил, как был предан, и как его убила Адсила, в теле которой находился Ха-кве-дет-ган. Он хотел было подумать о том, что умер, но внезапно его пронзила настолько чудовищная боль, что он закричал, а вместе с ним закричала его маниту.