Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 36

Преданный Вам Н. Лесков.

33. 1893 г. Января 10.

10 генв. 93. СПб. Фуршт., 50. Воскресенье вечер.

Горячо благодарю Вас, Лев Николаевич, за Ваше письмо. Оно принесло мне то, что было нужно: "У нее кроткие глаза", и Вы ее уже не пугаетесь и с нею освоились. Это имеет много успокоительного. Думать "о ней" я привык издавна, но с болезни моей овладел мною ужасный, гнетущий страх, - я, кажется, просто боялся физических ощущений оттого, что "берут за горло". Когда меня мучит ангина, я все помню и хочу овладеть собою: припоминаю "тернием окровавленную главу", вспоминаю кончину Филиппа Алексеевича Терновского (удивительную по благодушному спокойствию) и думаю о Вас, но боль все превозмогает, и я теряюсь от страданий и трепещу, что они могут достигать еще высших степеней мучительства. Умереть есть дело неминучее, и мучителен не шекспировский страх "чего-то после смерти". Это не страшно, но страшат муки этого перехода. Терновский (который очень любил Вас) умирал, претерпев множество унижений, лишений и угроз от мстительности Победоносцева, но все был весел и шутил. Умирая, он попросил карандаш и слабою рукою написал: "Одно печально в моей смерти, что Победоносцев может подумать, что он мог убить человека". Когда Лебединцев прочел, - умирающий ему еще улыбнулся и вскоре отошел. И сколько людей исполняют это с достоинством, а страх все это может обезобразить, испортить. Вот где причина и место страха. Если можете, скажите мне что-нибудь на это, вдобавок к тому, что у нее "кроткие глаза". Ваши слова мне все в помощь. Мне стыдно приставать к Вам, но я слаб и ищу опоры у человека, который меня сильнее, - не оставьте меня поддержать. Я, конечно, очень рад, что Вам не противно то, что я пишу. Когда я пишу - я всегда имею Вас перед собою и таким образом как бы советуюсь с Вами. "Импровизаторов" я писал сравнительно здоровый, а "Пустоплясов" при 39° жара в крови. Как я их написал - и не понимаю! И все это наскоро и кое-как и в отвратительных условиях цензурности, при которой нельзя делать поправок в корректуре... Там есть вымарки очень бессмысленные, но вредящие ясности рассказа. А самый рассказ пришел в голову сразу (за неимением сюжета) после спора о Вас с Татищевым в книжной лавке: "Что бы сказали мужики, да что бы сказал он мужикам?" Я и сделал наскоро такой диалог в мужичьей среде на темы, с которыми лезут в разговорах о Вас. Третьего дня была у меня Любовь Яковлевна и говорила, что ей цензор сказал, что "он все узнал", а узнал он то, что его "подвели", потому что "пустоплясы - это дворяне, а на печи лежал и говорил Толстой"... Сытину теперь этого рассказа будто уже не позволят. Вот чем заняты! "Северному вестнику" желаю всякого успеха, но боюсь, что они с этим делом не справятся: задавит их "макулатура", которой они волокут большую груду и освободиться от нее не умеют. А потом их угнетает цензура, и они от нее тоже не избавятся. Письма Смирновой о Гоголе и о Пушкине будут иметь свое литературное значение для литературного круга, но читателя они не привлекут. Притом я боюсь, что оба писателя в рассказах Смирновой выйдут сентиментальными и не в большом интересе, а особенно Гоголь может выйти раскрашенным в те именно краски, которые надо бы с него по возможности сводить, а не наводить их гуще. Пока журнал под цензурою, ему, разумеется, будет хуже всех, которые издаются без цензуры, и потому работать в нем особенно трудно. Из Ваших 12-ти глав я читал 7. По-моему, все это нужно, и все хорошо, и все "на пользу". Не оставьте меня добрым словом.

Любящий Вас Н. Лесков.

34. 1893 г. Января 12.

12. 1. 93. СПб. Фуршт,. 50.

Высокочтимый Лев Николаевич!

Письма Ваши мне, конечно, чрезвычайно дороги, но вымогать их у Вас на мою немощь мне все-таки совестно. Нельзя Вам всех нас утешать и укреплять: сами мы не малолетки и должны знать, в чем искать себе посилья. Простите меня за беспокойство, Вам причиненное. Сейчас я прочитал среди копий с Ваших писем одно большое, но неоконченное письмо (к Чертковой, "послужившее началом книге "О жизни") и нашел там полнейшие ответы на то, чем мучился и о чем нетерпеливо писал Вам. Я имею перед собою Ваши мнения о том, что меня занимает, и мне совестно, чтобы Вы еще писали мне об этом. Я вижу, что я просто запугался телесных мук: на то, что "после смерти", я смотрю с верою и без страха, но "мук рождения" в иное бытие страшусь... Тут "надо отдаться", и кончено! Внутри есть какое-то убеждение, что самое страшное уже претерпено, и дай Бог так! Не беспокойтесь обо мне. А Вы мне вчера принесли радость: я не был знаком с Лидией Ивановной Веселитской (автором "Мимочки"), а повесть эту читал раз пять и восхищался ею; и думал когда-нибудь написать автору, но боялся: будет ли это кстати. Познакомиться с нею было моим желанием, а вчера она пришла ко мне сама и обрадовала меня чрезвычайно. А первые слова ее ко мне были такие: "Я знаю, что Вы больны и что Вы любите Льва Николаевича, и я пришла к Вам". Так имя Ваше собрало двух, и Вы были с нами третий. Лидия Ивановна - моя соседка и обещала навещать меня. "Мимочку" в третьем виде до печати показать не хочет. Я этого не держусь: по-моему, рукопись надо читать (только не зложелателю я не пересмешнику), и из этого чтения я всегда видел пользу. (Не понимаю, как слышавшие "Мертвые души" не видели того, что Петух ныряет в пруде с удовольствием, а Чичиков едет в шубе!) Веселитская, мне кажется, из всех женщин, которых я видел, - всех умнее и искуснее в обращении с идеями. (Она ведь писала Вам.) Наружность ее милая, скромная и высокопорядочная, но с каким-то роковым знаком несчастия... Какое-то такое (не красивое, но милое) лицо, которому непременно как будто надо все страдать и терпеть... На вид ей 32-34 года, и она испытала, должно быть, очень большое семейное несчастие и живет у своих родных, а не с мужем. В уме у нее есть сходство с Яковлевою (Ланскою), которая пишет в "Неделе" (был ее рассказ "Наследник" в "Вестнике Европы", имеющий нечто сродное с "Мимочкой"). Будьте здоровы. Усердно благодарю Вас за участие ко мне. Я поправляюсь.

Искренно Вам признательный Н. Лесков.