После полуночи

— Никто не хотел бы понять прошлое больше меня, Мартиника, — тихо проговорил Ротуэлл. — После смерти твоего отчима мне выпало разобраться с делами и делать то, что я считал лучшим. И я сделал именно это. Я нашел тебе место в одной из самых знаменитых школ в мире. Я внимательно следил за твоими академическими успехами и твоим благополучием. Я оплачивал все твои расходы до последнего пенни и обеспечивал тебя всевозможной роскошью. Что сверх этого ты хотела от меня?

— Но почему вы заставили меня уехать из единственного дома, который я когда-либо знала, милорд? — настаивала девушка. — Зачем отсылать меня за тысячу миль, когда я могла бы остаться с вами и Ксантией? И почему в Англию? Неужели вы не понимали, что для меня это чужая страна? Это не мой дом, Ротуэлл. Это ваш дом. Но не мой.

— Не могло быть и речи о том, чтобы тебе остаться на Барбадосе. — Эти слова казались категоричными и холодными. — И эта ситуация не изменилась.

Мартиника была непоколебима.

— Почему, сэр? Я требую объяснений.

Она наблюдала, как побелели костяшки его пальцев, и поняла, что перо в его руке вот-вот сломается.

— Ты требуешь? — Его губы искривились в презрительной усмешке. — Ради Бога, Мартиника, ты ведь не имеешь понятия, на что похож Барбадос сейчас? Там небезопасно для любого белого рабовладельца — и тем более для кого-то вроде тебя.

— Кого-то… вроде меня, — эхом откликнулась Мартиника. — Вы имеете в виду, смешанной крови?

— Именно это я и имею в виду, — отрезал Ротуэлл. — Со времени мятежа в воздухе носится закипающее недовольство, и ситуация становится только хуже. Плантаторы подозревают своих рабов, и совершенно обоснованно. Рабы не доверяют хозяевам — и по еще более разумной причине. А такие люди, как ты, оказываются между двух огней. Мартиника, ты красивая юная женщина — очень, очень богатая и красивая юная женщина смешанной крови и неясного происхождения. Неужели ты полагаешь, что ярые сторонники приличий среди белой аристократии будут этому рады? А рабы, как ты считаешь, неужели они будут довольны больше? Твоя мать никогда не делала секрета из своего происхождения, хотя теперь я считаю, что ей следовало это сделать, ради всех нас.

— Но… но ее смерть — это несчастный случай, не так ли? — прошептала Мартиника. — Мятежники подожгли тростниковые поля. Не так ли?

Ротуэлл заметно помрачнел.

— В свое время мы считали, что это маловероятно, — ответил он. — Этот экипаж, который попал в ловушку, словно крыса, посреди горящего тростникового поля — и при этом никаких подобных пожаров не было в радиусе нескольких миль. Мятеж мог стать всего лишь удобным предлогом.

На некоторое время в комнате воцарилась тишина.

— Вы… вы думаете, что это был кто-то другой, — тихо произнесла девушка. — И что это не было несчастным случаем.

— Я не знаю, — резко ответил Ротуэлл. — Я, черт возьми, сделал все, что в пределах возможного, чтобы узнать правду, но мало что выяснил. И когда я понял, что не могу быть уверенным, Мартиника, я отослал тебя прочь.

— Это правда, что многие плантаторы никогда не любили маман. — Голос Мартиники сделался хриплым. — Их жены никогда не приглашали ее в свое общество. Всем казалось, что она вышла замуж намного выше, чем позволяло ее социальное положение и происхождение. Я чувствовала это.

— Среди высшего слоя плантаторов многое не одобряется, — признал Ротуэлл. — В обществе очень много ограниченных людей, Мартиника, и тебе стоит хорошо запомнить это. Мы боялись за твою безопасность. Тебе предстояло унаследовать все богатство Люка, за исключением титула барона здесь, в Англии.

— MonDieu! — Эта мысль ужаснула ее.

Ротуэлл бросил перо на стол, словно оно внушало ему отвращение.

— С другой стороны, точно так же вероятно, что кто-то хотел видеть мертвым меня.

— Вас, милорд? Почему?

Он криво улыбнулся ей.

— Я умею заводить себе врагов, — ответил барон. — И предполагалось, что той ночью в экипаже буду я, а не мой брат. Но — что ж, скажем коротко, я был не в состоянии посещать званый обед. Впрочем, возможно, это на самом деле были мятежники. Может быть, они завидовали твоей матери и не желали ей добра. Или, может быть, они даже не хотели, чтобы экипаж попал в ловушку или кто-то погиб. Мы никогда не узнаем. Вот почему я не хочу, чтобы ты возвращалась на остров.

— Я… я понимаю.

Но Ротуэлл уже ушел в себя и его подбородок приобрел знакомые суровые очертания. Мартиника могла ощущать, что опекун сожалеет о своей откровенности. Он всегда держал свои мысли при себе, и маловероятно, что это когда-либо изменится. Тем не менее, она узнала правду — или часть ее. Девушка не была настолько глупой, чтобы поверить в то, что когда-нибудь она полностью узнает историю Ротуэлла.

Мартиника оставила его задумчиво смотреть в холодный кофе, и не закрыла за собой дверь библиотеки, когда вышла. Она даже не была уверена, понял ли опекун, что она ушла.

Однако Ксантия узнала о подносе для завтрака, который остался нетронутым, и ворвалась в спальню Мартиника почти сразу же, как девушка вернулась туда.

— Дороти сказала, что ты не стала есть, — обеспокоенно воскликнула она. — Что случилось, моя дорогая? Тебе нехорошо?

Мартиника села в кресло рядом с кроватью и ее плечи снова опустились.

— Со мной все хорошо, — ответила она. — Достаточно хорошо для девушки, которая умудрилась за две недели испортить всю свою жизнь.

Ксантия устроилась на краю матраса и стиснула руки на коленях.

— Неужели мы с Кираном поступили неправильно? — спросила она, словно обращаясь к самой себе. — Видишь ли, мы не знали всю правду о прошлом Сент-Врейна. Я могу поговорить с Кираном. Я могу заставить его выслушать меня.

Мартиника покачала головой.

— Я уже поговорила с ним, — ответила она. — Кроме того, меня беспокоит вовсе не прошлое Джастина.

Ксантия потянулась и сжала ладонь Мартиники в своих теплых и умелых руках.

— Ты не можешь научиться любить его, моя дорогая? Это совершенно исключено?

При этих словах Мартиника почувствовала, как к ее глазам подступают горячие слезы.

— О, Зи! — воскликнула она. — Я люблю его. Неужели ты не видишь? В этом-то и проблема.

— В самом деле? — Ксантия выглядела сбитой с толку. — Неужели Сент-Врейн полагает, что не может любить тебя? Большинство мужчин женятся ради намного меньшего, ты же знаешь.

Мартиника горько рассмеялась.

— Он говорит, что это любовь с первого взгляда, — ответила она. — Говорит, что едва ли заслуживает меня, и что я дала ему надежду на счастливое будущее.

— Тогда я не в силах понять проблему, моя дорогая, — быстро проговорила Ксантия. — Без сомнения, ты же не станешь отказываться от этого брака только для того, чтобы досадить Ротуэллу?

Мартиника опустила глаза и покачала головой.

— Все не так, — прошептала она. — Дело не в том, чтобы досадить. Просто это… что ж, Ксантия, что есть во мне такого неправильного? Почему Ротуэлл так ненавидит меня? Почему он не хочет общаться со мной? Мне… мне нужно понять это.

— О, Мартиника! — Теперь ее голос звучал устало. — Это такие сложные вопросы.

— Но как я могу двигаться дальше по жизни, если не знаю, что я неправильно сделала в прошлом? — воскликнула девушка. — Что, если Джастин тоже устанет от меня и захочет отослать подальше? Это из-за моего происхождения? Из-за моей крови? Я пошла к Ротуэллу и задала ему те же вопросы, но все, что он рассказал мне — это то, что он не уверен в том, кто убил моих родителей. Но здесь скрывается что-то еще, и это отравляет все, что было между нами. Я чувствую это. Я всегда это чувствовала.

Ксантия поднялась и прошла по комнате к череде окон, выходящих на озеро. Одним пальцем она отодвинула штору, словно поглощенная видом, но Мартиника понимала, что Ксантия вглядывается не в настоящее, в прошлое.

— Киран никогда не уставал от тебя, Мартиника, — наконец произнесла она, отпуская штору и оборачиваясь. — Он отослал тебя прочь, моя дорогая, потому что был вынужден это сделать.