Страница 4 из 93
— Ну, что? — Подбежал к нему разрумянившийся опер Плющев. — «Хозяину» звонил?
— Звонил.
— И чего теперь?
— Все в поряке. Он дома ночевал.
— Да я не об этом, — поморщился старший лейтенант. — Я тебя о снайперах спрашиваю! Стрелять будем? Нет?
— Не-а… — помотал головой Быченко. — Стрелять не будем. И снайперов никаких не надо. И противогазов. И этого вон тоже…
Он показал глазами на рычащий, вонючий автомобиль.
— А как же?
— Обошлось. «Хозяин» разрешил Бабарчаку свидание. Позвоните! А лучше, пусть кто-нибудь сбегает… Обьявите этому придурку, пусть успокоится.
— Понял. — Вид у готового на подвиги оперуполномоченного был не слишком довольный. — Ну, начальству, конечно, виднее!
— Да, заодно и заложников успокойте. Натерпелись там наверное, бедолаги…
Впоследствии выяснилось, что капитан ошибался.
В общем-то, обьявленные заложниками обитатели санчасти и не подозревали о грозившей им опасности и воцарившейся вокруг кутерьме — они досматривли последние, предутренние сны.
Сны были разные.
Кто-то постанывал, кто-то храпел, как буйвол…
Осужденного Виктора Рогова, чья узкая металлическая койка стояла второй от стены, вот уже который час донимала тягучая, давящая на психику дрема, из которой он долго и мучительно пытался выкарабкаться.
Ничего не получалось. Веки налились свинцом, раскаленные стальные прутья пронизали мозг, алые сполохи встали перед глазами, дыхание в очередной раз перехватило…
Тело Виктора дрогнуло, вытянулось и обмякло.
— Вот и все. Пора… — послышалось издалека. Голос звучал как-то по-особому глухо и мерзко — будто некто орет, зажав нос, в пустую металлическую бочку.
Виктор попробовал оглядеться, но кроме густой и абсолютно однородной дымчатой пелены ничего увидеть не смог.
«Но ведь кто-то же говорил сейчас здесь? — подумал он. — Кто-то есть рядом… и не один!»
Вокруг необьяснимо почувствовалось присутствие многих — и это абсолютно беззвучное, бесцветное и безвкусное состояние жизни показалось Рогову странным, но не опасным.
— Кто это? Кто здесь? — спросил, или подумал, что спросил Виктор.
Дымчатая завеса чуть колыхнулась, но ответа не последовало. Рогову показалось, что кто-то со стороны наблюдает за происходящим, раздумывая, стоит ли вступить в диалог.
Немного помешкав, Виктор протянул вперед руку. Судя по всему, прикосновение получилось, но именно в этот момент его охватил панический страх. Рогов каким-то образом понял и поверил, что обволакивающее его кисейное покрывало есть ни что иное, как обьем времени, разделенный им самим на «до» и «после».
— Как же это? А? Хоть бы кто отозвался… Обьяснил!
— Не терзай себя, человек. Больше ничего и никогда не будет, потому что ты — мертв.
— Мертв… — почти не удивился Рогов. — Где вы? Покажитесь.
— А ты позови… Позови — и я приду. Ну же, смелее!
— Зову, — прошептал человек.
— Зову… зову… зову! — ответило эхо.
… Перед взором Виктора появился искрящийся белым свечением огромный, медленно вращающийся шар.
Внутри шара явился образ — тело его по форме было неопределенным и постоянно меняющимся, напоминая то гонимые ветром тучи, то неистово клокочущий водный поток, то пламень факела. В этой яростной пляске с трудом угадывался лик некоего существа, подобно телу находящийся в неиссякаемом обновлении.
Сначала это была змеиная голова, потом свирепый оскал рогатого льва, и наконец — омерзительный образ седобородого старца.
— Кто ты? — выдохнул Виктор.
— Разве это важно? У меня много имен.
— Но все же…
— Я тот, кто повелевает пределом земных мучений. Самим Всевышним отданы вы мне, и только я решаю, кого бичевать лишь телесно, а кого истязать ещё и душевным непокоем… Зови меня — Боль! Так будет правильно, ведь именно Боль многолика и бесконечна.
Некоторое время Рогов провел в тишине. Затем тот же голос продолжил:
— Человек обречен на страдания, но кому и сколько мук нести, определяю я.
— За что? Неужели, ещё до своего появления на свет я уже был осужден на страдания в человеческом теле?
— Да. Суд Божий справедлив. Лишь избранные, искупая вину свою в кровавых слезах, наполнятся верой и благочестием! И будут достойны вернуться в обитель Всевышнего… Остальные же, пройдя положенный путь, окажутся преданы геене огненной или ввергнуты в земное зло — и их души, разорванные на тысячи не помнящих родства частей ещё долго будут блуждать во тьме.
— А я? Что будет со мной?
— Жди. Твое тело мертво — но участь не решена…
Видение исчезло. Вместе с ним пропало и время — казалось, там, где сейчас находился Рогов, секунды и столетия уже не существуют.
«Странно, — подумал он. — Наверное, это неощущение времени и есть та самая грань, от которой начинается вечность?»
Пелена вокруг колыхнулась — и вдруг исчезла. Виктору показалось, что он вздрогнул от неожиданности, но это было, видимо, лишь мимолетное воспоминание о похожем земном ощущении: собственного тела Рогов сейчас не чувствовал.
Стремительный полет вынес его сквозь тяжелые, грозовые тучи навстречу солнцу. Непостижимо обострился слух, зрение стало таким, что ни одна мельчайшая деталь земной поверхности не смогла бы остаться незамеченной: обледенелые скалы, кроны деревьев до горизонта, блеклые пятна равнин… Вдали засверкала широкая голубая лента, петляющая змеей среди сопок, поросших колючим кустарником.
— Это Зея. Приток Амура, — услышал Виктор голос, на этот раз показавшийся ему женским. — Ты ведь уже бывал здесь! Именно в этих краях, тысячелетия назад зарождался твой мир — мир людей, мир Боли…
Далеко внизу амурская тайга сменилась дивными, поросшими сочной травой лугами и серебристой гладью озер.
— Что это? Забайкалье?
— Нет. Ты перенесся сейчас не только в пространстве, но и во времени… Под тобою древний мир Приднепровья. Видишь людей на реке?
— Да. Я их вижу.
— Это киевский князь Святослав с остатками оголодавшего войска возвращается из Доростола. В обмен на покой изнеженной Византии и её ближних данников увозит князь богатую добычу. Дорогой ценой откупился от него император Цимисхий! Одного серебра и золота везут русичи без малого на тридцати лодьях…
— А там кто? Вдали?
— Это послы-болгары. Видишь? Скачут они на отборных конях, во весь опор — к печенегам, с посланием от затаившего злобу Цимисхия. Несут весть степным разбойникам, что уже поднимаются вверх по реке киевляне, числом малым, но с богатством несчитанным…
Глава 2
Жаркий день угасал в черкасской земле.
Юго-восточный ветер доносил в степь с далеких холмов пряные запахи травы и отцветающих акаций, чувствовалось порою и гнилостное, тяжелое дыхание пойменных плавней.
Река, слившаяся некогда в живительный, мощный, ревущий на бесчисленных скалистых перекатах поток, докатилась сюда сотни столетий назад — и, разрезая степь блестящим, причудливо изогнутым лезвием, понеслось дальше к югу, в сторону Черного моря.
Велик и грозен печенежский стан…
Тысячи шатров раскинулось вдоль речного берега, а между ними бесчисленные вежи, плетеные из ивовых прутьев и обтянутые нечинеными, с червоточиной, кусками бычьих шкур. Шкуры источают привычный кочевнику смрад, и огромные трупные мухи тьмами клубятся вокруг — впрочем, так же, как и над раскиданными повсюду обглоданными костями и кучами конского навоза.
Все вокруг движется, живет, шумит… Стайки приблудных собак воровато шныряют повсюду в поисках обьедков, скулят и мимоходом мочатся на прохудившиеся котлы и осколки разбитой посуды.
Печенежские женщины криками отгоняют их прочь, порой сгоряча протянув какую-нибудь нерасторопную суку тяжелой ургой поперек спины. Тогда завизжит бедолага от боли, да и падет на землю с перебитым хребтом — но нет до неё больше никому никакого дела. Женщины заняты — окруженные со всех сторон голозадыми детьми, они торопятся до темна подоить встревоженных далеким волчьим воем кобылиц.