Горячая штучка (ЛП)

Я справлюсь.

Женщины делают это постоянно, все просто. Не хочу никого оскорбить, но те, кто не справляется с этим делом, скорее всего, просто идиотки.

Но, быть может, — просто, чтобы убедиться, — стоит прочитать инструкцию еще раз.

На это уйдет всего пять секунд.

Все дело в том, что я загуглила «как сделать тест на беременность» и получила несколько советов. Но теперь не уверена, что купила правильный тест, поскольку в блоге было написано, что первым делом нужно выбрать подходящий HPT. Что это, черт возьми, такое? В «Уайтроуз» была целая полка с тестами, но я не видела на ней ничего подобного и просто схватила первый, который обещал быстрый результат и точность в девяносто девять процентов. Я положила его в корзину рядом с шоколадными пуговками и большой пачкой «Джаффа Кейкс». А что, я беременная, могу себе позволить.

В общем, советом номер один было выбрать подходящий HPT. Потом нужно дождаться результатов. Ежу понятно. На самом деле, в посте предложили сделать перерыв и выпить чашечку кофе или чая. Такая глупость.

— Малыш, не мог бы ты принести мне чая?

— Вайолет, просто пописай на палочку. В инструкции все ясно сказано. Не понимаю, почему ты перечитываешь ее, милая, — он бросает пустую коробку, и она с глухим стуком падает в раковину.

Совет номер три: проверить срок годности теста. Конечно, я сделала это, но то, что в Британии дату пишут перед месяцем, немного меня смущает.

— Этот тест годен до седьмого октября или до десятого июля?

— До седьмого октября, — спокойно отвечает Дженнингс. Из него выйдет отличный отец. — И срок его годности истекает через два года, — язвительно добавляет он.

— Знаешь, а ведь у нас могут быть близнецы, — отвечаю я, просто чтобы поиздеваться над ним. Теперь его уверенность померкла. Дженнингс протягивает руку и хватает тест. — В домашних условиях этого не определить. Нам придется подождать до первого ультразвука. Моя мама была на шестом месяце, когда они обнаружили второе сердцебиение. Черт, а ведь правда, вполне могут быть близнецы.

— Хорошо, — откашливаясь, произносит он. — Два по цене одного было бы замечательно.

— Два по цене одного? Я что, по-твоему, вынашиваю двойную упаковку шоколадного бисквита?

— А как еще мне это назвать? — Дженнингс пожимает плечами, не обращая внимания на мою реакцию. — Мне почти сорок, милая, и я буду рад иметь сразу двоих детей.

Черт возьми.

Уверена, он специально употребляет английские словечка, когда я злюсь на него. Знает, что это моя слабость. Достаточно сказать «без задних ног» и «выпотрошенный», и ему все сходит с рук.

Неожиданно до меня доходит, что ребенок будет британцем.

Знаете, что в этом хорошо?

Все.

Нет, я в курсе, что американские малыши ничем не отличаются, но у британских крутейшие имена. Поппи и Пиппа. Амелия и Исла. Оскар и Джордж. Ну, не считая Джорджа. И они говорят с британским акцентом… Ребенок с британским акцентом, у которого случится истерика в «Уайтроз» будет раздражать в сотню раз меньше, чем американское дитя в «Уолмарте». Это факт. Минуточку…

Боже.

Мой.

— Они будут называть меня мамочкой, — говорю я и, спустив трусики, сажусь на унитаз. Мне даже наплевать, что Дженнингс стоит в ванной. Мы уже достаточно женаты, чтобы не стесняться ходить друг перед другом в туалет. Я протягиваю руку, и Дженнингс подает мне палочку.

— Э-э, да. Полагаю, что да. Но мы можем научить его называть тебя мамой.

— Нет! — качаю я головой. — С ума сошел? Я должна быть мамочкой! — пописав на тест, я надеваю на него колпачок и кладу на тумбу. — Не смотри на него без меня! — предупреждаю я и смываю за собой. Потом натягиваю трусики и мою руки. Дженнингс не двигается с места и продолжает стоять, прислонившись к стене. — Шестьдесят секунд уже прошло?

— Нет, только четырнадцать.

— О.

Я пристально смотрю ему в глаза три секунды, а потом теряю терпение и подхожу к тумбе. Ставлю на нее локти и кладу подбородок на кисти рук. Дженнингс пристраивается за моей спиной, опускает руки по обе стороны от моих и наклоняется.

— Не отвлекай меня, — говорю я. Когда он находится так близко, все всегда заканчивается сексом.

— Я ничего не делаю, — отвечает он. Его дыхание щекочет мне шею, и у меня в животе порхают бабочки, которых становится больше, когда на его губах расплывается улыбка, и он прижимается к шее губами. Потому что результаты готовы. Две полоски. Две очень четкие полоски, тут уж никаких сомнений.

Я разворачиваюсь и обхватываю его талию ногами. Мы оба улыбаемся и смеемся. Дженнингс несет меня из ванной в спальню.

— Ты больше не сможешь этого делать, — ворчу я.

— Делать чего? Заниматься с тобой любовью посреди дня? Уверен, ребенок в это время будет спать.

— Нет, глупый. Ты больше не сможешь носить меня вот так, — мои руки лежат у него на плечах, а пальцы переплетены за шеей. Я смотрю на расстояние между нашими телами, а потом снова на него. — Я не помещусь.

— Хм, скорее всего, нет, — Дженнингс с порочной ухмылкой бросает меня на кровать, и я подскакиваю на пружинистом матрасе. — Буду носить тебя боком. Что скажешь?

— Ты сейчас должен меня успокаивать, — я морщу нос и прищуриваюсь. — И врать. Говорить, что я наберу не больше стоуна,9 и незнакомые люди будут восхищаться моей стройной беременной фигурой.

Женщины на работе говорят о весе в стоунах. Не знаю, сколько это в фунтах, но мне нравится мысль о том, что нужно скинуть всего один стоун.

Я работаю не на Дженнингса. На этом настояла я. У меня ушли месяцы, чтобы найти работу, когда я переехала в Лондон. Мне очень хотелось спрятаться в норку и признать поражение, но я продолжала идти вперед. И наконец устроилась в дизайнерскую фирму. Я узнала очень много нового, и мне все нравится. Пока это идеальный вариант.

Конечно, Дженнингс продолжает настаивать, чтобы я работала на семейную корпорацию. Говорит, что я великолепна, и компания многое теряет без моего таланта. Завлекает меня рассказами о том, как мы будем вместе ходить на работу и устраивать тайные свидания в его кабинете во время обеда.

Однажды я соглашусь. Но сначала реализую себя как профессионала сама. Всему свое время.

— Скорее, два-три стоуна, — отвечает Дженнингс. — Мне кажется, что ты наберешь два-три стоуна.

Вау. Звучит многовато.

— Но из них целый стоун будет весить ребенок?

— Надеюсь, что нет. Ради твоего же блага.

— Не очень ободряюще, — все-таки мне стоит посмотреть, сколько это в фунтах.

— Ты будешь самой восхитительной и роскошной беременной женщиной, которую когда-либо видел Лондон. Все остальные женщины будут тебе завидовать, а каждый мужчина не старше восьмидесяти лет станет мечтать оказаться на моем месте.

— Так-то лучше.

Я ложусь на кровать, а Дженнингс устраивается рядом. Он кладет руку мне на живот, и я накрываю ее своей ладонью. Мы пристально смотрим друг на друга. Он собственнически и в тоже время нежно поглаживает мой живот.

— Ты будешь восхитительной. Мне постоянно будет хотеться коснуться тебя.

— Правда?

— Обещаю. Я уже с нетерпением жду, чтобы увидеть, как изменится твое тело.

— Да? — вот это новости. Нет, Дженнингс говорил о детях, но без давления. Он уважает мое желание сделать карьеру в новой стране и терпеливо ждал, когда я будут готова. В общем, мы говорили об этом теоретически, но такого я не слышала.

— К лету ты станешь огромной, и я накуплю тебе кучу сарафанов для беременных.

— Как мило. А я буду любить тебя, даже когда ты облысеешь, — у него отличные волосы, но это единственное, что пришло мне на ум.

Дженнингс смеется.

— Ты поправишься, потому что носишь моего ребенка, а у меня, глядя на это, будет стояк.

Черт. Он говорит как пещерный человек. Но, честно говоря, меня это немного возбуждает.

— Гордишься собой? — как можно невиннее спрашиваю я, пытаясь сдержать ухмылку.

— Потому что заделал тебе ребенка?