Страница 7 из 13
– Твой кофе остывает, – заметила бабушка.
Даниэла отпила глоток.
– Не слишком ли слабый?
– Все отлично! – Она поставила чашку из тонкого фарфора обратно на стол. – Бабушка, я хочу тебя спросить… – Даниэла запнулась. Признаваться ли, что она прочитала письмо? Но другого выхода, похоже, нет.
– Когда ты спала, я подошла к тебе… На столике лежало письмо.
Ей показалось, что глаза бабушки стали строже. Или только показалось?
– Я прочитала его. Извини… – виновато сказала Даниэла. Она не чувствовала себя виноватой, но понимала, что вид раскаявшейся грешницы сейчас ей больше к лицу.
– Тебе никто не говорил, что читать чужие письма нехорошо?
– Говорили, – покаянно вздохнула она.
Бабушка молчала.
– Бабуль!
– Да?
– Не сердись, бабуль! – жалобно протянула Даниэла. – Расскажи мне, от кого это письмо? Кто такая Даниэла? Наша родственница? Почему письмо оказалось у тебя? И что за тайны?
Мари-Роз молчала.
– Ба…
– Давай забудем обо всем, – твердо сказала Мари-Роз.
– Ну, бабушка… Ты же знаешь, какая я любопытная. Что за секреты?
– Это не секреты, – твердо сказала Мари-Роз. – Это чужая тайна. И весьма опасная. Давай сделаем вид, что ничего не было. В противном случае… – Бабушка замолчала. – В противном случае, твоя жизнь будет в опасности.
Возвратившись домой, Даниэла легла на диван и принялась думать. Она была страшно упряма, и если что-то ей западало в голову – пиши пропало. Сейчас она столкнулась с тайной, которую не хотели открывать. Более того – мягкая любимая бабуля сказала железное «нет» в ответ на ее просьбы. Значит ли это, что действительно существует нечто, чего следует бояться?
Даниэла перечитала письмо еще раз. Были еще письма… И где они?
Даниэла вскочила с дивана. Скорее всего бабушка хранит письма в доме. В недоступном месте. Или наоборот – на виду? Кроме домработницы Орнеллы, в доме никто не бывает. Но Орнелла предана бабушке уже много лет, и вряд ли Мари-Роз станет особо от нее таиться. Где же могут быть эти письма? Даниэла мысленно воскресила в памяти обстановку бабушкиного дома. Холл, спальня, гостиная…
Надо оказаться у бабушки дома, когда ее там не будет. Это бывает нечасто, но можно подкараулить момент.
Или попробовать поговорить с матерью и расспросить ее о семейных тайнах? Интересно, что скажет мать – строгая элегантная Валентина Орбини, практически постоянная героиня светской хроники?
Мать пела в соседней комнате, красивая ария реяла в воздухе, и Вера, вздохнув, подумала: какая трагедия для матери не выступать на сцене, а сидеть дома и петь только для себя, словно проверяя – не пропал ли голос.
Она стояла в дверях, боясь прервать пение, когда мать внезапно обернулась:
– Ты что-то хотела?
– Я хотела спросить, не осталось ли после бабушки каких-нибудь вещей? Где они сейчас? На даче?
– Да. После ее смерти я все свезла на дачу. А зачем тебе?
Признаваться в том, что ей хотелось бы найти какие-нибудь семейные реликвии, Вере не хотелось. Она помнила, как мать отнеслась к ее изысканиям насчет родословной, и поэтому решила все свои соображения пока держать при себе. Ей нужно съездить на дачу и порыться в бабушкиных вещах. Вдруг ей повезет и она найдет упоминание о прабабушке Дарье Шервандиной.
– Просто так…
– Просто? – Мать посмотрела на нее с недоумением, явно намереваясь вытянуть из дочери правду. Но тут раздался спасительный звонок телефона. Матери кто-то звонил по мобильному. Наверное, одна из подружек, и она царственным кивком головы отпустила Веру. Так императрицы дают знать своим приближенным, что они свободны.
Вера выскользнула за дверь.
Она собиралась поехать на дачу сегодня же. Уроков все равно никаких не было. Лето – пора каникул. С одной стороны, это было хорошо. С другой – плохо, потому что не было денег, а по причине их отсутствия наступал легкий мандраж. Да и лето выдалось паршивым: Москву заливали дожди, что тоже не прибавляло оптимизма. Лета все ждали как праздника: после серой тоскливой зимы и хмурой весны хотелось чего-то яркого и светлого. И лето обещало тепло и солнце. Жару, высокую траву, нежное марево и беспечную лень. Но ничего этого не было, только ливень. А вместо коротких открытых маечек, шорт и струящихся платьев приходилось кутаться в кофты, длинные юбки и брюки, надевать пиджаки и плащи.
Посмотрев на большие круглые часы в кухне, Вера подумала, что до Ярославского вокзала успеет добраться за полчаса, а потом еще час на электричке. И она на даче. От станции идти пешком минут двадцать. Можно взять такси, но это уже баловство. Доберется и на своих двоих. Не барыня.
Вера собралась и уже через час сидела в электричке у окна и смотрела на проплывающий за стеклами пейзаж.
Когда она подъезжала к своей станции, небо как по волшебству просветлело: серую хмарь прорезал ослепительно-синий лоскут, а потом в образовавшееся отверстие хлынуло солнце, преображая все вокруг золотистым сиянием.
Дорога через поле и пролесок заняла пятнадцать минут, и когда Вера, запыхавшись, подошла к калитке, на часах было без пятнадцати три.
Створка ворот косо висела на петлях – забор давно нуждался в ремонте, но денег не было. Дача постепенно разрушалась, все откладывалось на потом, а когда наступит это мифическое «потом», никто не знал. Может быть, от этого Вера так отчаянно вцепилась в легенду о родстве с древним итальянским родом, ощущая себя Золушкой, которая вот-вот попадет на бал.
Вера подумала, что в своей несчастливой жизни отчасти виновата сама. Нельзя ничего откладывать. Она вспомнила шансы, которые ей выпадали. Интересная работа в Хорватии. Надо было рискнуть, поехать в неизвестность, но в последний момент Вера дала задний ход – она испугалась и предпочла неведомым райским кущам пусть плохую, но стабильную жизнь здесь. А пять лет назад на горизонте появился один мужчина – приятный вдовец, старше ее на пятнадцать лет, вежливый, обходительный. И самое смешное – он нравился Вере. Петр предложил ей поехать вместе с ним в Ялту в бархатный сезон. Он нашел путевку на двоих на пять дней. Сентябрь стоял в том году благодатный, и Вера представляла, как же хорошо в Ялте: ласковое море, спокойное нежаркое тепло, вечерние прогулки по набережной…
Вера смотрела на Петра и понимала, что он ждет ответа. Петр был полурусский, полумолдаванин, смуглый, с карими глазами. Вера слышала, как отчаянно бьется ее сердце, но почему-то торопливо сказала: «Я не могу уехать, у меня – сын. Я не могу оставить его на мать». Это была откровенная ложь. Пашу она спокойно оставила бы матери на несчастные пять дней, и все вышло бы расчудесно. Дело было в Верином характере, в ее вечном ожидании чего-то. Она никак не могла постигнуть простую и страшную правду жизни – никакого «потом» не существует. Есть только сейчас – минута, вбирающая в себя все, остальное – туманно и зыбко. Невозможно на таком хлипком фундаменте строить свою жизнь. Вера и не строила, она просто плыла по течению.
Петр ушел, разочарованный. Через год она узнала, что он женился, и они с женой ждут двойню.
И вот теперь Вера вцепилась в этот свой третий жизненный шанс, не желая выпускать его из рук как трофей, как законную добычу…
С замком пришлось повозиться, от дождя он проржавел.
Закрыв за собой калитку, Вера остановилась и осмотрела участок.
Дождливая погода сделала свое дело – в рост буйно пошли сорняки. Борщевик, крапива, репейник, лопух. Трава колосилась чуть ли не с Веру. По всему участку цвели люпины, а благородные цветы тонули в море сорняков.
Дорожка до дома заросла, приходилось продираться через разросшийся шиповник, спирею и крапиву. Ноги горели от крапивных ожогов, и пока Вера подошла к крыльцу, ее ноги стали красными.
Поставив сумку на крыльцо, она открыла дверной замок и вошла в дом. Деревянный двухэтажный дом был построен двадцать пять лет назад на месте прежнего дома. Садовое товарищество было старым, землю здесь давали в двадцатые-тридцатые годы прошлого века заслуженным большевикам, театральным деятелям, ученым.