Страница 3 из 19
Введение. Познакомьтесь с самобытностью фэндома
«Я никогда не думала, что смогу это сделать!»
Летом 1896 г. Алиса Дрейк покинула свой дом в Колорадо и села на борт трансатлантического лайнера, отправлявшегося в Европу. Она была молода, богата и достаточно красива, чтобы время от времени навлекать на себя непристойные комментарии местных жителей. Она также была старательной пианисткой.
В XIX в. Гран-тур был обязательным обрядом для многих американцев высшего сословия. Молодые аристократы (и сопровождавшие их повара, слуги, гувернеры и просто прихлебатели) педантично посещали важнейшие исторические и культурные места Европы, путешествуя месяцами, а иногда и годами. Во многих странах такая традиция сохранилась под названием «академического отпуска», «года за границей» или, в некоторых случаях, «она все еще болтается по Европе без дела? Скоро уже будет год!».
Большинство родителей направляли своих отпрысков осматривать музеи Нидерландов и соборы и руины Италии. Допускалась остановка в Париже, чтобы взять уроки танцев или фехтования или поучиться в одной из местных художественных школ. Но целью Алисы были не римские развалины или древности Пизы. Она и ее подруга Гертруда галопом промчались по Бельгии и достигли Германии. После краткой остановки в Берлине Алиса направилась в Веймар. Там она нашла дом композитора Ференца Листа, скончавшегося десять лет тому назад, и попробовала получить разрешение войти внутрь.
Ей пришлось сделать две попытки. В первый день Алиса Дрейк и ее новые друзья приехали слишком поздно и были вынуждены довольствоваться разглядыванием оранжереи Листа. Не обескураженные неудачей, они повторили попытку ранним утром следующего дня. Дрейк разыскала удивленного ее появлением смотрителя дома, «милого старичка», и дала ему три пфеннига, чтобы он открыл дверь.
Она поиграла на фортепиано Листа! Она восторженно осмотрела его коллекцию подарков от коронованных особ Европы! Она убедила смотрителя оставить автограф на обороте полученной ею почтовой карточки (ведь этот человек прожил при Листе двадцать семь лет!).
Она резвилась в священных для нее комнатах так долго, что ее счастливая маленькая группа едва не опоздала на поезд, примчавшись на станцию за минуту до его отправления. Друзья собрались в одном купе, смеясь, переводя дыхание и удивляясь тому, что смотритель потребовал столь маленькую плату за доступ к таким сокровищам.
«Я никогда не думала, что смогу это сделать!» – записала Дрейк тем же вечером в своем дневнике [4].
С посещением дома Вольфганга Амадея Моцарта все прошло не так гладко. Хотя этот дом был главной целью Алисы в Зальцбурге, район, в котором он находился, с его узкими кривыми улочками и истертыми каменными ступенями лестниц, выглядел крайне непрезентабельно. Алиса вошла в один из домов и стала подниматься по лестнице, пока не поняла, что ошиблась адресом. Она беспечно сделала новую попытку, но небольшая квартира на третьем этаже с колыбелью Моцарта и семейными портретами не оправдала ее ожиданий. Позднее Алиса написала: «Я не в восторге от его музыки, поэтому вполне естественно, что все это не слишком заинтересовало меня…»
В доме Вильгельма Рихарда Вагнера дела пошли еще хуже. Сначала смотритель дома отказался принять подношение, а затем впустил Дрейк, но не дальше садика, разбитого перед входом. Позднее она с раздражением вспоминала, что это место оказалось единственным в Германии, где слуг, по-видимому, нельзя подкупить.
«Забавно сидеть рядом с великим артистом и наблюдать за ним», – записала она в декабре. Когда Алиса Дрейк не пыталась вторгаться в чужие владения, она проводила время в Германии в поисках музыкальных развлечений. Все ее любимые оперы были написаны Вагнером, но, когда его музыка не звучала в местных концертных залах, Алиса довольствовалась тем репертуаром, который они предлагали.
Она старательно вклеивала в альбом памятные вещицы, остававшиеся после каждого концерта: программки, билеты и нотные записи отрывков музыкальных произведений. Также в альбоме хранились критические заметки о спектаклях («Пела Суха. У нее пропал голос, поэтому она больше меня не очаровывает»), записи сплетен об артистах («Я полагаю, мы никогда не слышали об Александре Печникове в Америке… Недавно он женился на молодой американке»), мнения об исполнителях («Это автограф дирижера. Его нельзя назвать великим») и описания каждого оперного театра, схемы расположения оркестрантов и душевного состояния самой Алисы до и после представления. Характер ее почерка позволяет предположить, что эти заметки не предназначались для чужих глаз.
По поводу представления оперы Вагнера она написала: «“Кольцо Нибелунгов” будут давать с сегодняшнего дня. Мы купили билеты на все вечерние спектакли. Затаив дыхание, я жду, когда смогу увидеть исполнительницу партии Брунгильды». И позднее: «Из всех на роль Брунгильды выбрали фрейлейн Ревиль. Мне делается от этого дурно. Да еще и цены взлетели… Как бы то ни было, Рено и Либау всегда хороши, а слышать оркестр так приятно, так что я полагаю, что смогу это вынести. Но в действительности испытание будет суровым…»
Находясь в Берлине, Дрейк удостоилась прослушивания у знаменитого педагога Карла Генриха Барта. Хотя служанка сначала не хотела впускать ее в дом, Дрейк настояла на своем и вскоре с трясущимися руками вошла в музыкальный кабинет Барта, где с благоговением стала взирать на два рояля «Бехштейн». Наконец появился сам хозяин. («Ей-богу! Он выглядел таким важным!») После исполнения отрывков из нескольких произведений («Очень музыкально», – сказал он) ей было объявлено, что она сумела добиться вожделенного места одной из учениц Барта. Алиса вышла из его дома, расплывшись в улыбке – по ее собственным словам, «от уха до уха».
Однако когда месяц спустя пришло время первого урока, она пропустила его, чтобы пойти на «Зигфрида», свою любимую оперу Вагнера. Ожидалось, что на спектакле будет присутствовать сам кайзер.
Музыкальный диагноз
Меломания, чрезмерная и неконтролируемая любовь к музыке, была реальным и серьезным патологическим диагнозом многих американцев в конце XIX и начале XX в. [5]. Не одна юная Алиса Дрейк страдала такой одержимостью; самым разным людям, от клерков до молодых аристократов, индустриализация предоставила невиданные ранее возможности для наслаждения тем, что прежде было относительно ограниченным по масштабу явлением. В условиях бурного роста экономики, начавшегося после окончания Гражданской войны, страна переживала глубокие социальные и культурные изменения. Урбанизация! Железные дороги! Процветающая экономика! – люди могли тратить деньги на все, что хотели.
В начале века любители музыки довольствовались тем, что собирались всей семьей вокруг фортепиано после обеда, но теперь города росли, а это предполагало строительство огромных концертных залов [6; 7]. Если раньше люди обычно ходили в ближайшую церковь, то с появлением трамваев и поездов они могли посещать любую церковную службу в городе. До начала индустриализации людей развлекали только местные музыканты, в том числе члены семьи. Теперь же огромное сообщество путешествующих виртуозов стало знакомить аудиторию с талантами со всего мира, с экзотическими композициями и с драмами из жизни знаменитостей.
Хорошее было время, чтобы послушать какого-нибудь Вагнера! Но многие энтузиасты полагали, что просто послушать недостаточно. «Они говорили: “Это здорово, но мы хотим большего [8]. Мы хотим, чтобы наши впечатления от музыки сохранялись”. Поэтому они стали действовать по-своему, выходя за пределы сложившейся парадигмы “одного билета на одно представление”», – считает историк культуры Дэниел Кавикки. Слушать музыку на концерте приятно, но почему бы не коллекционировать партитуры исполнявшихся произведений и программки, старательно собирая их в альбомах? Почему бы не простаивать часами под балконом примадонны в надежде мельком увидеть ее лицо? Или не посещать каждый концерт музыкального сезона, приходя снова и снова, чтобы оценить звучание в разных местах концертного зала? Или не отправиться в Веймар, чтобы проникнуть в дом Листа?