Конклав

– Нет, ничего такого я не помню.

– А позднее, когда он обедал с вами, архиепископ?

Возняк посмотрел на Трамбле, словно испрашивая разрешения, перед тем как ответить.

– Он выглядел усталым. Очень, очень усталым. Аппетита у него не было. Говорил сиплым голосом. Я должен был догадаться… – Он замолчал.

– Вам не в чем себя упрекать, – сказал ему Адейеми.

Он вернул документ Трамбле и надел очки. В его движениях была расчетливая театральность. Он всегда помнил о своем высоком сане. Истинный князь Церкви.

– Соберите сведения обо всех встречах, которые он проводил в этот день, – приказал Адейеми. – Это покажет, насколько он не щадил себя. Вплоть до последнего дня. Докажет, что ни у кого не было оснований подозревать о его болезни.

– Но с другой стороны, – предостерег Трамбле, – если мы опубликуем его полное расписание, то могут сказать, что мы нагружали больного человека непосильными для него трудами.

– Папство и есть непосильный труд. Людям нужно напомнить об этом.

Трамбле нахмурился и промолчал. Беллини посмотрел в пол. Возникло легкое, но ощутимое напряжение, и Ломели даже не сразу понял его причину. Напоминание о том, что папство – тяжкое бремя, явно подразумевало, что лучше всего на это место избрать кого-нибудь помоложе, и Адейеми, которому не так давно исполнилось шестьдесят, был почти на десятилетие моложе этих двоих.

Наконец Ломели сказал:

– Позвольте мне предложить следующее: мы включаем в хронику богослужение его святейшества во время вечерни, но в остальном оставляем документ в нынешнем виде. Но на всякий случай, по моему мнению, мы должны приготовить второй документ, в котором будут названы все встречи его святейшества в этот день, – и держать его в запасе на тот случай, если понадобится.

Адейеми и Трамбле коротко переглянулись и кивнули, а Беллини холодно сказал:

– Слава богу, что у нас такой декан. Я предвижу, что нам в ближайшие дни могут понадобиться его дипломатические таланты.

Позднее, когда началось соревнование за преемство, Ломели нередко вспоминал этот эпизод.

Было известно, что у всех трех кардиналов есть сторонники среди коллегии выборщиков: Беллини, великая интеллектуальная надежда либералов, сколько его помнил Ломели, бывший ректор Папского Григорианского университета и бывший архиепископ Милана; Трамбле, который не только был камерленго, но еще и исполнял должность префекта Конгрегации евангелизации народов, а потому и кандидат со связями в третьем мире, у которого было преимущество: он мог выставлять себя американцем, но при этом у него отсутствовал этот недостаток – американцем он не был; наконец, Адейеми, который носил в себе, словно Божью искру, возможность революции, постоянно очаровывая прессу намеками на то, что в один прекрасный день он может стать «первым черным папой».

И постепенно, наблюдая за начинающимися в Каза Санта-Марта маневрами, Ломели стал понимать, что ему как декану Коллегии кардиналов предстоит управлять выборами. Он никогда не ждал, что ему выпадет такая обязанность. Несколько лет назад ему поставили диагноз «рак простаты», и хотя болезнь, предположительно, вылечили, он всегда думал, что умрет раньше папы. Неизменно считал себя временной фигурой. Пытался подать в отставку. Но теперь оказалось, что на него ляжет обязанность созыва конклава в самых напряженных обстоятельствах.

Он закрыл глаза.

«Если Твоя воля, Господи, состоит в том, чтобы я исполнил эту обязанность, то я прошу Тебя дать мне мудрость провести конклав так, чтобы это усилило нашу Матерь Церковь…»

Ему следует быть беспристрастным – это первое и самое главное.

Он открыл глаза и спросил:

– Кто-нибудь звонил кардиналу Тедеско?

– Нет, – ответил Трамбле. – С какой стати Тедеско? Зачем? Думаете, в этом есть необходимость?

– Ну, с учетом его положения в Церкви, это было бы проявлением вежливости…

– Вежливости? – воскликнул Беллини. – Что он сделал такого, чтобы заслужить вежливость? Если о ком-то и можно сказать, что он убил его святейшество, то это о нем!

Ломели сочувствовал его боли. Из всех критиков покойного папы Тедеско был самым непримиримым, его нападки на папу и Беллини были такими яростными, что некоторые считали его поведение расколом. Даже ходили разговоры о его отлучении. Но у него было немало преданных последователей среди традиционалистов, что делало его весьма вероятным кандидатом в преемники папы.

– Тем не менее я должен позвонить ему, – сказал Ломели. – Лучше, если он узнает о случившемся от нас, а не от какого-нибудь репортера. Один Господь знает, чего он способен наговорить экспромтом.

Он поднял трубку телефона и набрал номер. Оператор дрожащим от эмоций голосом спросила, чем может служить.

– Пожалуйста, соедините меня с Патриаршим дворцом в Венеции – по приватной линии кардинала Тедеско.

Он предполагал, что ответа не будет (шел четвертый час ночи), но трубку сняли уже на первом гудке.

– Тедеско, – произнес хриплый голос.

Кардиналы негромко обсуждали расписание похорон. Ломели поднял руку, призывая к тишине, и повернулся ко всем спиной, чтобы сосредоточиться на разговоре.

– Гоффредо? Говорит Ломели. К сожалению, у меня для вас ужасная новость. Его святейшество покинул сей мир.

Последовало долгое молчание. Ломели слышал какие-то звуки на заднем плане. Шаги? Хлопок двери?

– Патриарх? – обратился он. – Вы слышали, что я сказал?

Слова Тедеско прозвучали глухо в его просторном кабинете.

– Спасибо, Ломели. Я буду молиться за его душу.

Раздался щелчок. На линии повисла тишина.

– Гоффредо?

Ломели вытянул руку, нахмурился, глядя на трубку.

– И что? – спросил Трамбле.

– Он уже знал.

– Вы уверены?

Трамбле из-под сутаны вытащил то, что было похоже на молитвенник в черном кожаном переплете, но оказалось мобильным телефоном.

– Конечно он знал, – сказал Беллини. – Здесь полно его сторонников. Он, возможно, узнал раньше нас. Если мы не проявим осторожности, он сам сделает официальное заявление на площади Святого Марка.

– Кажется, у него кто-то был…

Трамбле быстро листал большим пальцем страницы на смартфоне.

– Вполне возможно. Слухи о смерти папы уже просачиваются в социальные сети. Нам нужно действовать быстро. Позвольте внести предложение?

В этот момент в воздухе во второй раз за ночь повисло несогласие: Трамбле хотел отвезти тело папы в морг немедленно, не откладывая до утра («Мы не можем позволить себе плестись в хвосте новостей – это будет катастрофой»). Он предлагал сейчас же выступить с официальным заявлением и пригласить две новостные команды из Ватиканского телевизионного центра плюс трех фотографов и какого-нибудь газетного репортера и позволить им провести съемку переноса тела папы из здания в карету «скорой». Аргументировал это тем, что в случае их оперативных действий новости сразу появятся на экране и никто не сможет заподозрить Церковь в сокрытии чего бы то ни было. В крупных азиатских центрах католической веры уже наступило утро, в Латинской и Северной Америке еще вечер. И только африканцы с европейцами узнают печальную новость после пробуждения.

И опять Адейеми возразил. Ради достоинства Церкви, сказал он, они должны дождаться утра, прибытия катафалка и надлежащего гроба, который можно будет вынести под папским флагом.

Беллини резко парировал:

– Его святейшеству плевать было на все это достоинство. Он предпочитал жить как смиреннейший человек, и он бы предпочел видеть себя на смертном одре как одного из смиреннейших бедняков.

Ломели был того же мнения:

– Не забывайте: этот человек отказывался ездить в лимузинах. Карета «скорой помощи» – это ближайший аналог общественного транспорта, какой мы можем ему предоставить.

Но Адейеми никак не соглашался. В конечном счете большинством, три против одного, было принято предложение Беллини. Также было решено подвергнуть тело папы бальзамированию.