Страница 3 из 23
Существует очень важный феномен, предотвращающий трансформацию потенциальной противоположности в актуальную, – сложность. Чем “умнее” объект, тем меньше ему приходится бороться (“умный гору обойдет”). Собственно говоря, только это обстоятельство и заставляет природу усложняться. Метафизическая доктрина признает существование начала, обладающего бесконечной сложностью, которое по большей части исключает борьбу как способ существования. Наблюдаемый нами материальный мир является в плане оценки сложности ничтожно малой частью всего мироздания (мирового сознания), следовательно, можно полагать, что мир стоит не на борьбе, а на взаимоучете противоположностей. Далее будет развит тезис о том, что любовь – это внутренняя дисциплина мироздания, обеспечивающая ему максимальную бытийность. Зло же – это актуализированная в жизни разума деятельная противоположность, потенция которой, в основном, подавлена высочайшей самоорганизованностью Мирового
Разума. Любовь доминирует во вселенной. В этом смысле мир асимметричен. Если бы симметрия всех мировых начал была бы реально осуществлена в действии, мир не существовал бы. (Асимметрия, кстати, пребывает в физике большого взрыва.)
Вероятно, усложнение можно интерпретировать, как перенос противоположностей внешних действий во внутренние, но тогда мы должны констатировать асимметрию внутреннего и внешнего. В Мире Разума все является только внутренним. В этом и заключается его целостность.
Замечание
То, в чем я ищу согласие читателя, заключено в двух положениях:
• С возрастанием сложности объект начинает проявлять черты адаптации, свойственные поведению живого организма. Иначе говоря, высокая адаптивная сложность – не только необходимое, но и достаточное качество жизни.
• Мир бесконечно сложен в каждой своей атомарной ячейке, мир суть живой универсум.
1.1.6. Знать и уметь
Человек выделяется из природы тем, что он не только умеет, но и объясняет свое умение. Объяснение, порой, важнее умения. Но можно все знать и быть несчастным. Можно многое уметь и не знать истины. Бывает разное знание, разные основания и мотивы его применения. Я говорю об этическом основании.
Для того чтобы привести в движение популяцию разума, требуется не рациональное знание, а любовь, обращенная к сердцам людей. Академик знает, проповедник умеет. Умение такого рода творит вселенную. Оно в основе бытия, и одними законами объяснить вселенную невозможно. Для “знатока” эффект, творимый любовью, кажется парадоксальным, случайным, обидно дармовым, необъяснимым. Он не понимает, как одно лишь этическое состояние перемещает миры, как любовь рождает разум. Может, с позиции академика Бога нет. Но с позиции Бога многие наши старательно выстроенные системы – труха. Слепота – это незнание. Незнание стремится к знанию. Слепота рождает знание магии превращений, но вовсе не умение в положительном деянии, ибо нет иного положительного деяния, нежели добродеяние.
Существует образное описание непознанного в виде бесконечной плоскости, на которой знанию отведен круг с человеком в центре. Но это совершенно непродуктивный образ. Зачем бесконечное знание? А что есть знание? Все прекрасное просто. Знание – это пережитое, точнее сопережитое. Но кто из нас по-настоящему использует знание? Мы ни одну мысль не проследили до конца, так как перемещаемся не по логике миропорядка, а по собственной судьбе, движимой желаниями. Не было бы желаний, не было бы “знаний”. Было бы чистое слияние с идеалом божественного. Была бы та несвобода крайности, которая и есть Абсолютное содеянное и Абсолютное еще не содеянное. Мы бы творили творением Его. Мы бы умели. А умея, – только любили. Однако, мы хотим уметь, зная, но не любя. Мы хотим уметь, чтобы иметь. Мы и умеем, не зная правды. Мы и имеем пошлость, т. е. пустоту, хотя нам дано все. Самодовлеющая страсть к рациональному знанию – знак потери истины, знак утраченного благоговения.
Человек – аристократ знания. Но главное знание – знание, помогающее жить нравственно. В будущем умение перейдет к роботам, и основным занятием человека останется толкование, объяснение происходящего. Человека далеко не всегда надо учить, что и как делать; чаще всего ему следует объяснить, как устроен мир, какова реальность, и он сам решит, “что и как”. А истина нравственна. С учетом этого будут выстроены все учения разума, и нравственное начало в них будет главным.
Там, где появляется бесконечность, кончается рациональная реальность. Ее замещает реальность этическая. Этическое умение есть уместность, и гнозис с любовью являются лишь в уместном познании.
1.2. Бог и свобода
Несмотря на то, что в этой книге часто встречается слово Бог, я адресую ее и верующим, и неверующим. Сам я верующий, но вера моя ограничена признанием первичности Мирового Сознания. Нравственные моменты жизни я связываю с Живым Образом Абсолюта, и все рассуждения мои о Боге имеют этический характер.
Во второй части книги (в “Метафизике”) я пользуюсь понятием “супервизор”, выделяя определенные свойства Абсолюта. Там есть конструктивная модель живого универсума.
1.2.1. Религия и наука
В принципе, религия и наука несопоставимы, поскольку это объекты разной природы: религия – мировоззрение, наука – вид деятельности, в которой участвуют люди разных мировоззрений. Но есть точки соприкосновения этих объектов, где им приходится защищать друг от друга свои позиции.
В наше время всеобщего естественнонаучного образования, когда умы с увлечением и страстью отдались служению математике, физике, биологии и т. д., когда достижения в этих областях позволили избавиться от голода, холода, болезней, невозможно, казалось бы, искренне поверить в нечто, игнорируя авторитет науки. Мешает одно принципиальное расхождение между наукой и религией. Оно касается бытия невидимого мира. Религия предполагает существование невидимого. Но это совершенно не подтверждено наукой. Задача постижения его (невидимого) для образованного человека много сложнее, чем для мало осведомленного. Ему нужно гораздо больше “концов свести друг с другом” для воссоздания цельного мироощущения, – без учета научной аргументации этическое воззрение теряет для него полноту убедительности.
История знает значительный период слитного жития религии и науки. Но с 17–18 веков, с приходом технологической эры произошел раскол. Эпоха просвещения, начав с крушения закостенелых церковных условностей, завершилась трагедией бездуховности 20-го столетия. В новое время религия, сохраняя принципиальные позиции, должна проявить гибкость в интерпретации своих догматов. Тайное ждет иных образов.
Групповое этическое движение начинается и строится на базе корпоративных истин. Ему так легче развиваться, ибо правда его защищается и подтверждается непосредственным сопереживанием. На каком-то этапе развития, в целях консолидации растущего числа последователей, возникает необходимость канонизации движения. Появляются постулаты веры – догматическая опора, а с ней – религиозная идеологическая система, развивающаяся по законам, свойственным ее организму. Она расцветает, будучи затем обреченной на медленное окостенение и смерть. В основании религиозных канонов пребывают Писания, непреходящая, ничем не уменьшаемая ценность которых заключена в этической составляющей. Имеется, однако, и сценическая, рациональная часть, которая отражает познание людьми, принимавшими участие в процессе становления Писаний. Опасной является попытка интерпретации Писаний в узко групповых целях. Происходит подмена истины: цель защиты традиции выходит на передний план.
Наука, несомненно, оказывает воздействие на религию, но она не “уничтожает” ее, а способствует трансформации. Есть два аспекта этого воздействия: рациональный и этический. Первый очевиден: разоблачение невежества всегда способствует культуре и глубине миропонимания (нужно видеть процессы там, где привиделись демоны). Однако один этот факт не способен оказать решающее влияние на религиозное творчество. Ведь в мире неисчерпаемой тайны сфера научного знания всегда остается бесконечно малой, а человек, несмотря на это, прекрасно ориентируется и способен жить счастливо. Нет, главную роль здесь играет второй аспект. Он, в целом, обусловлен тем обстоятельством, что истина невозможна без любви. А любовь рождает религию. Наука, не столько предметом своим, сколько пытливым трудом, дает импульс к нравственному восхождению в познании, тут ее главное содружество с религией. Искренний ученый – максималист, и его максимализм неизбежно проникает в сферу этической реальности. Лишь максималисты двигают прогресс.