Страница 27 из 36
Точно так же в XIX веке от Англии до Японии (1870-е) вводится всеобщая воинская повинность. Первую попытку ввести в Пруссии всеобщую воинскую повинность сделал Г.И. Шарнгорст (1755–1813) в 1810 г. Это был исключительный случай в Европе того времени. В России всеобщая воинская повинность введена в 1874 г. Всеобщая воинская повинность была новшеством в Европе; но нечто подобное было в Афинах в V в. до Р.Х., когда была введена система обязательной военной подготовки с 18 до 20 лет (эфебия). Воинская повинность существовала в Японии в VII в. и существовала до IX, когда Япония перешла к политике самоизоляции. Однако эти и подобные примеры введения воинской повинности в древних обществах не имеют гомологий в последующем в связи с наступлением феодализма. 2000 лет в Европе не было этого института, и однако затем он возникает на протяжении 50—100 лет почти по всей планете.
Сходная «волна дат» связана с «таможенной технологией»: во Франции внутренние таможенные пошлины отменила Великая революция, в России они отменены Шуваловым при Елизавете, в 1753 г., а в Германии – в 1830-х годах. Самая крупная «волна дат» подобного рода связана с промышленной революцией. Так, для XIX в. важнейшим показателем экономического развития являлись железные дороги. В Англии взрыв строительства железных дорог приходится на 40—50е годы, в России – на 80-е и даже в большей степени 90-е годы, в Японии промышленная революция началась в 80-е годы XIX в.
Ряды схожих событий, таких, как таможенные преобразования или промышленная революция, нельзя свести к заимствованию одного предмета или производства, это – «культурные технологии». Большинство технологий XIX в. зарождалось в Англии и оттуда распространялось волной, срок прохождения которой через весь мир уменьшался со временем. То, что начиналось в Англии, скажем, в 30-е годы, появлялось в Германии в 50-е, а России достигало к концу века. В XX в. ситуация незначительно изменилась: все большее число «волн» начинается теперь в США, а не в Западной Европе, и время, за которое они достигают отдаленных стран, чрезвычайно уменьшилось. Но принципиальная схема явления остается прежней.
Распространение явлений этой группы объясняется просто – это заимствования. Заимствования как таковые – довольно обыденный пример морфологических соотношений в истории. Объекты организменного уровня контролируют свой состав, но чем менее целостен объект, тем легче он заимствует части иных объектов. Заимствования показывают степень целостности; ясно, что легкое заимствование сравнительно чужеродных частей говорит о малой целостности (следовательно, малой устойчивости) системы. В отношении общественного целого на ряде примеров мы только что убедились, что заимствования идут довольно легко, хотя и эта легкость относительна. Даже внедрение «выгодных» экономических и культурных технологий наталкивается иногда на немалое противодействие. Запад уже несколько веков пытается преобразовать мир Востока (или не-Запада: Азию, Африку, Южную Америку) на свой манер, внедряет в общественные целые этих регионов различные свойственные Западу части. Однако успехи достаточно скромны; внешнее, очень поверхностное уподобление достигнуто, но в целом можно сказать, что общества в достаточной мере традиционны и целостны, отдельные заимствования не переходят в трансформацию целого. Более того, и сами эти отдельные заимствования используются часто не так, как на Западе, а по собственным законам тех обществ, где они внедрены. Такова ситуация с важными для экономики заимствованиями. Что касается заимствований в других сферах, то в них процесс идет еще более противоречиво.
Обычно заимствованные явления гомологичны, это одно и то же явление в разных общественных целых. Ясно, что не все гомологичные явления являются следствием заимствования. Некоторые заимствования не гомологичны – заимствованное явление может занимать в новом целом иное положение, играть иную роль, и в таком случае для генеалогии именно данного явления важно указать, что оно заимствовано, но в истории целостного образования это новый орган, лишь аналогичный тому явлению, с которого он «копировался». В целом такие сходные внешне, но на деле совершенно разные события можно обозначить как события типа «деревянного аэродрома». Известна нашумевшая история времен второй мировой войны. После окончания войны американская летная часть, расположенная на одном из островов Океании, была перебазирована. Туземцы лишились выгодного для них обмена с щедрыми летчиками. Для возобновления торговых отношений они решили приманивать чужаков. Они выстроили точную копию аэродрома – с метеовышкой, взлетными полосами, домиками охраны и даже рация была с антенной. Но все это было сделано из дерева.
С особенной легкостью воспринимает заимствования сфера культуры, – но, разумеется, не любые, поскольку определенной целостностью культура, несомненно, обладает. По количеству заимствований (например, по языковым) обычно определяют степень взаимодействия культур. Легкость культурных заимствований обусловлена характером этой сферы, в которой уживаются самые разнородные явления, не теряя при этом автономности и самобытности.
Примеры заимствований становятся яркими, когда заимствованное очень чуждо объекту. Таков мужской костюм XII–XIV вв.: он следует силуэту рыцарского доспеха. В XVI веке во Франции произошла феминизация мужского костюма: в нем появилось декольте, мужчины стали завивать волосы, носить серьги, форма мужского головного убора уподобилась женскому. Второй раз сходное явление проявилось во Франции второй половины XVII в.: мода «Луи-ребенка» привела к тому, что мужчины поверх штанов стали носить юбки. В испанском костюме XV–XVI вв. феминизация зашла в определенном смысле еще дальше. В женском костюме в это время впервые появился корсет и вертюгарден (воронкообразный металлический скелет для юбки, не путать с кринолином, чехлом для юбки). В моде был пансерон (накладной живот), имитирующий беременность. Эта деталь костюма перешла и на мужскую одежду: военные-дворяне щеголяли в пансеронах и верхней одежде (колете), подчеркивавшей его формы.
Существуют и многочисленные примеры обратного влияния мужской одежды на женскую, и не только в XX в. Такое маскулинизирующее влияние является обычным состоянием в истории костюма, Маскулинизированным было женское платье Англии XVIII в., таковы женские брючные костюмы XX в. Явления такого рода при всей их внешней незначительности – симптомы глобальных социальных процессов, и потому интересны. Например, мода на ахроматическую (нецветную) одежду впервые возникла в Новое время, в XVI в. Это – симптом изменения душевной деятельности людей, произошедшей незадолго до того. Можно заметить, что сближения мужской и женской одежды происходят ритмично, примерно через век. Максимально они сближались в XVI, XVIII, XX веках, при этом в XVI веке мужская мода следовала женской, а в XVIII и XX шла маскулинизация женской одежды. Одно из объяснений этого явления состоит в том, что в эпохи, богатые войнами, костюмы становятся более сходными, причем женский следует за мужским, а в мирные времена костюмы начинают сильно отличаться. Правда, такое объяснение требует принять ряд очень сомнительных предположений. Скорее, эта периодичность связана с глубинными душевными процессами, идущими в народной жизни. Стоит только вспомнить, что после тысячелетий «власти мужского костюма» впервые сильная дифференциация костюмов произошла в XII веке и длилась примерно до XV. Эти века мирными не назовешь, но это была эпоха приближения Нового времени, эпоха Предвозрождения и Возрождения, по классификации историков искусства. Наступление Нового времени сопровождается растущим вниманием к полу, особым отношением к телу. Средневековье вовсе не было стыдливым временем (торжественная процессия по случаю вступления Карла Смелого в город предварялась шествием 12 голых девиц из знатных фамилий, олицетворявших добродетели), но вот воспаленным в сексуальном смысле оно точно не было. Иная ситуация возникает в XV–XVI в.; например, в мужском костюме в это время впервые сшиваются брючины (до того раздельные) и появляется гульфик, который носили снаружи брючин, напоказ, украшенный вышивками, а у богатых – инкрустированный драгоценными камнями.