Страница 24 из 36
Мы рассмотрели крупную морфологию исторических единиц и теперь, зная, какие элементы составляют общество и как изменения их соотношений влияет на общественное целое, мы можем применить сравнительный метод к истории, можем начать сравнивать разные исторические явления.
Глава III
Гомологические ряды исторических явлений
Заимствования. – Моды. – Стерезис. – Волны вестернизации. " – Химеры. – Модернизация.
Ранее мы выяснили, что с помощью методов морфологии истории можно сопоставить гомологичные события. Для этого в непрерывном историческом процессе выделяются отдельности – события, они сравниваются (гомологизируются) между собой. Сопоставленные (сходные в той или иной мере) события образуют ряды, которые могут быть ранжированы по датам или регионам. Затем наступает стадия сравнения рядов. Из взаимодействия рядов выясняются результаты различных морфологических взаимосвязей в истории; взаимосвязь рядов указывает на корреляции процессов.
Попробуем рассмотреть с такой точки зрения историю нескольких регионов. Прежде всего это будут развитые страны Европы – Англия, Франция, Германия, затем Россия и, наконец, Япония. Выделение и детальная гомологизация событий, т. е. подготовительный этап такого исследования, в данном случае не излагается, поскольку он прекрасно описан во множестве учебников истории. Такое рассмотрение позволит нам изучить взаимосвязь явлений наиболее важных регионов планеты.
В этой связи стоит оговориться, почему в систему сравнения не включается США. Это государство образовалось только в конце XVIII в. (1775–1783 – война за независимость) в совершенно особых условиях, так что обсуждение возможного вида гомологий представляет собой отдельную задачу. США в значительной степени страна будущего, ее современная история есть не более чем подготовка к дальнейшему развитию. Можно видеть, что почти все направления действий США являются продолжением в определенном ключе исторических ходов самого запада Европы. В современный мир США добавляют не самостоятельное историческое измерение, а скорее оттенок, отдушку, определенный стиль англосаксонства, который и называется американизмом. Особенное внимание к США становится необходимым при анализе новейшей истории, а не на более общем фоне исторических событий. Большинство вопросов можно рассматривать таким образом, когда мы видим общую политику англосаксонских стран Запада, не выделяя специально вклад США.
Изучение истории США – работа во многом прогностическая. Изучать прошлое страны будущего, причем не самого ближайшего будущего, можно только представляя себе, хотя бы в общих чертах, это будущее. Не случайно одна из самых замечательных работ по истории Америки, книга Алексиса де Токвиля «Демократия в Америке», является одним из самых известных примеров научного предсказания. Связано такое положение дел с тем, что только будущее определяет, что в прошлом развитии было существенным, а что – нет. Правильно положить тени, выделить основные направления в развитии Америки можно, только представляя основные этапы хода всемирной истории и затем возвращаясь назад, уточняя эту картину, детализируя ее. Узнать что-нибудь о прошлом можно, только зная будущее.
Историки нечасто сталкиваются с этой проблемой и поэтому она недостаточно методологически проработана. Обыденная точка зрения состоит в том, что то, что было – было, это данность, и нам остается только эту данность понять. В этом «только понять» и заложена проблема. Понимание исторического события – это познание его смысла, значимости для хода других событий и для всемирной истории в целом. Процессы развития принципиально различным образом описываются в зависимости от того, какое будущее их ожидает. Если мы знаем, что какие-то два очень удаленных теперь языка произошли из двух древних диалектов одного языка, мы будем описывать процессы, происходившие в этих диалектах, совершенно иным образом, чем если мы описываем небольшое диалектное различие, не имевшее никаких последствий и вскоре нивелировавшееся. Происхождение млекопитающих описывается общепринятым образом, пока мы полагаем это происхождением нового и очень прогрессивного класса. Тогда мы обращаем внимание на развитие перспективных систем органов и говорим о росте уровня организации. Но это только в том случае, если мы уже знаем, что млекопитающие произошли и у них имеется высокий уровень организации. Если же мы будем смотреть на предков млекопитающих среди рептилий с точки зрения организации самих рептилий, то эти предки млекопитающих не представляют собой ничего особенного, это лишь несколько небольших веточек огромной группы рептилий, которые не самым интересным образом изменяют свою организацию. Развитие динозаврового комплекса с этой точки зрения выглядит значительно интереснее и перспективнее.
Разумеется, верно и обратное положение – познать будущее можно только опираясь на известные траектории развития, наблюдаемые в прошлом. И это не порочный круг, а описание нормальной итеративной (повторяющейся, спиральной) схемы развития знания. Другое дело, что в связи с чрезвычайным развитием в XIX в. причинного механизма объяснения явлений, исследователи часто склонны замечать только одну сторону указанной спирали. Знания о прошлом описываются как «факты», а знания о будущем – как «гипотезы». На самом деле эти понятийные образования равноценны; будущее известно нам в той же степени, что и прошлое, и прошлое в той мере, в какой мы знаем будущее. Это не означает симметричности прошлого и будущего; события прошлого уже произошли, а события будущего – нет. Однако знание о событии и само событие – разные вещи. События прошлого уже произошли, они уже существовали и сейчас существуют (насколько прошлое наследуется настоящим); но понимание этих событий, знание о их смысле и месте среди прочих событий возникает из знания будущей их судьбы, из знания о характере процесса, который определен свершившимся – в прошлом и целью своей – в будущем. Ну и, разумеется, знание прошлого и будущего асимметрично по продуктивности: ведь будущее мы своим знанием в какой-то степени творим.
Когда мы имеем дело с историей Греции или Рима, значимость которых для современной истории в значительной степени выяснена, мы «понимаем» истории этих цивилизаций. Но уже при изложении новейшей истории современной Европы положение куда хуже. Несмотря на огромное количество материала и значительно большую степень изученности по сравнению с историей Греции, мы испытываем здесь значительные затруднения. Только прогноз дальнейшего развития этих стран, прогноз развития современной цивилизации позволяет оценить происходящее, ранжировать события по их значимости, выяснить их взаимосвязь. Именно поэтому новейшая история до такой степени политизирована: в зависимости от своих политических убеждений историк строит образ возможного будущего и исходя из этой картины дает оценки современным событиям. Но европейские страны уже имеют длительную историю, траектории их развития в какой-то степени ясны, прогнозы относительно их будущего имеют под собой определенную почву.
Совсем иначе обстоит дело с историей США. Трудности, испытываемые историками современности для стран Европы, здесь возрастают на несколько порядков. И не только по той причине, что США – молодая страна, что ее история насчитывает всего несколько веков, но и потому, что стадия развития этой страны кардинально отличает ее от других исторических общностей. Образно говоря, Греция и Рим ушли из нашего мира, и мы можем оценивать их деяния post factum. Страны Европы демонстрируют зрелый возраст исторических обществ, они находятся примерно в середине своего исторического пути. Россия в рамках этой метафоры может быть представлена молодым человеком, еще не вполне созревшим. США же выглядят младенцем. Говорить о значении событий в жизни взрослого человека можно, оценивая его предыдущие свершения. Так, тот факт, что человек лишился всех своих денег, по разному оценивается для разорившегося бизнесмена и для уходящего в монахи. Крайне сложно что-либо сказать о возможностях развития молодого человека. И почти невозможно сказать что-то определенное о младенце; у него все впереди и невозможно выделить какую-то линию дальнейшего развития, чтобы оценить по ней его сегодняшние поступки.