Война со смертью

Чего мучиться старикам? Денег на лекарства нет, врачей нет, настоящие врачи в платных поликлиниках, а в бесплатных осталась одна безнравственная шушера, а в платных поликлиниках врачи, как бы вторично дали клятву Гиппократу и стали другими врачами и главное остались людьми, они полюбили свою работу, потому что их работа это хороший заработок, возможность жить на широкую ногу, как на загнивающем западе. Лечиться у таких врачей нам никто не запрещает, но не позволяет карман. Потому мы так не можем жить, нам не дают западные швабы так жить, как живут сами, они нас заставляют печатать ракеты, строить самолеты, совершенствовать ядерное оружие. Безумцы. Ведь и сами отправитесь на тот свет вместе со своей роскошью.

10

От таких реакционных мыслей у Веревкина разболелась голова, и он шагал прямо, все равно куда, как приезжий в незнакомом городе, которому безразлично, куда идти, если он просто решил прогуляться по незнакомым ему улицам. Его тянуло к чему-то необычному, к такому, что могло бы его взбудоражить, оживить, заставить снова полюбить жизнь, взглянуть на солнце, вспомнить, что у него свой дом, а в доме свой уголок на верхних этажах, где его всегда ждут.

Когда он очутился на той стороне Севастопольского проспекта и определил, что перед ним пятиэтажки, оставшиеся еще от Хрущева, а за спиной магазин "Виктория", а черт знает куда. Он, правда, недалеко, лучше вернуться домой. В "Викторию" не пойду, там все очень дорого, это магазин не для пенсионеров, а вот в "Монетку" можно, − решил он.- Это наш магазин, магазин обездоленных и нищих. Возьму православной и наклюкаюсь вусмерть.

Он пошел медленно по улице, что вела к продуктовому магазину "Монетка", остановился у винного отдела, там все было, кроме того, что он искал. Среди покупателей одни пенсионеры, большинство женщин. Некоторые все еще выпендриваются, высоко несут голову, возможно кошелек тугой. Александр Васильевич интереса ради, стал наблюдать за одной старушкой, она задержалась у короба с картофелем. Картофель ‒ шестьдесят рублей килограмм. Видно было, что ей очень нужен картофель, но она не может взять два-три килограмма и выбирает. Чтоб не подгнивший клубень, чтоб не в ранах, не сморщен, не пах гнилью, чтоб кожура была гладкая и аккуратно складывает в целлофановый мешочек по одному клубню.

‒ А я молока взяла, ‒ похвасталась ее знакомая, подходя к ней вплотную. ‒ А ты чего так долго копаешься?

‒ Да мне грамм триста. Я потребляю по одному клубню в день. Пенсия у меня слабоватая, туберкулезная ‒ четырнадцать тышш. Квартплата, телефон, телевизер, свет и всякая другая ерунда, почти половина уходит в тартарары. На питании экономлю. Жить хоцца.

‒ А мне пакета молока хватает на неделю. И ты так делай.

‒ Не могу. На лекарство коплю. Нога в колене не сгибается. На лекарствах приходится выживать, а то как же.

Александр Васильевич слышал этот разговор и думал, что и его ждет та же участь, она уже в двух шагах от него. Зубы надо лечить, сердце надо лечить, мочевой пузырь спать не дает, стоит съесть ложку риса ‒ запор. Железа не хватает. Зубной врач это заметил, а терапевт Орлова нет, она даже бумагу с результатами не могла найти. Или не хотела.

Он ходил по магазину, но ничего не взял: не знал что брать. Этим занималась супруга. У входа дома, здание спичечный коробок, набрал код для входа, в замке щелкнуло, и он потянул дверь на себя, но дверь не поддавалась. Слабоват. Он рванул крепко, дверь поддалась, но в это время в сердце кольнуло и тут же отпустило, однако резко усилилась слабость в ногах. Благо лифт работал потому что ему на 15 этаж.

Войдя в квартиру и не раздеваясь, плюхнулся на кровать. В ногах блаженство, на сердце тяжесть, а веки глаз все время опускаются, его стал одолевать сон.

‒ Что это ты? не нализался где случайно? чувствуешь себя как?

‒ И сам не знаю. У зубного ничего не получилось, тышшу принес...принес...принес.

И он умолк, и стал посапывать.

Юля сняла ботинки, носки, пальто, пиджак и брюки и набросила старое одеяло.

‒ А как с ужином? скоро восемь вечера. Поспи, соколик, проснешься, накормлю тебя овсяной кашей.

Она ушла на кухню, где гремел телевизор, и надолго прилипла к дивану, пока сама не заснула, не выключив свет.

А Александр Васильевич погрузился в глубокий сон ‒ отправился в причудливый мир сновидений. Выйдя на балкон, он заметил две машины Скорой помощи, откуда вышли дамы в белых халатах. Впереди во всей красе шагала главврач Аршинина Лилия Геннадиевна, за ней кандидат медицинских наук Шаламов, кардиолог Манана в грузинской одежде, зубной врач Князьков с огромным животом и выпученными глазами и девушки из регистратуры, которые никак не могли найти его медицинскую карту. И сейчас они доказывали, что медицинская карта волшебная, а больной Веревкин необычный человек, он маг: когда он подходит к окошку регистратуры, его медицинская карточка исчезает, а когда он исчезает сам, то бишь уходит по своим делам, медицинская карточка появляется.

‒ Что будет сейчас? ‒ спрашивает сам у себя Веревкин. ‒ Ить это за мной. От них не спрячешься. Если только с балкона прыгнуть.

И он тут же закидывает ногу за перила балкона, а затем и вторую ногу и с криком "Слава КПСС" летит вниз. Полет ‒ это просто сказка. Нет ничего мягче и благороднее воздуха. Он боялся воздушной ямы, но никакой ямы нет, это все ложь про эти воздушные ямы, он все летит, выпрямив руки. Сердце то замирает, то стучит так, как кувалда о металлический предмет. И не больно. Облетев несколько раз вокруг дома, он решил приземлиться у самого входа, но четыре дамы подставили огромное белое одеяло, а может и простынь, куда он мягко приземлился. − Привет, девочки! ‒ от восторга произнес он.

‒ Ага, поймался, каналья, ‒ погрозила ему кулаком терапевт Орлова. ‒ Девочки, тащите. Только не упустите его, он хитрый. Потом мэру начнет строчить кляузу.

Две девушки, те, что работали в регистратуре и никак не могли найти медицинскую карту, с двух сторон взяли его под руки и потащили все больше, и больше убыстряя шаги. Они уже практически летели, а он все время перебрал ногами, потому что его прижимали к земле.

‒ Не успева ‒а‒а‒ю. И...и сердце колышет, оно может выпрыгнуть.

‒ Не успеваешь? ‒ произнесла главврач над ухом ( она все время летала над его головой и скрежетала зубами). ‒ Получай!

Она стукнула его по тому месту, где ныл зуб, так что у него, бедного, посыпались искры из глаз. Он выплюнул зуб, зуб шлепнул в лужу, как раскаленный кусок железа, вода зашипела и лужа оказалась сухой. Тут его грохнули на землю, прямо в высохшую лужу, да так, что сердце сорвалось с места и подскочило к горлу. Сердце рвалось наружу.

‒ Ну что медлишь? выплевывай, ‒ пригрозила Орлова. ‒ Мы его заменим на собачье.

‒ Не буду, ‒ запищал Веревкин и стал кусаться.

‒ Лилия Геннадиевна, разрежьте ему грудь и вытащите сердце, оно у него недоброе. Доброе сердце кляузы на женщин не пишет. Мы проведем медицинское исследование, заштопаем все дырки и вернем на место. Но оно уже будет другим.

Главврач приблизилась с длинным лезвием охотничьего ножа, запустила в ребра, ближе к ролу, то есть разрезала гортань. Раздался хруст, ребра разошлись и ключицы тоже, мгновение и сердце оказалось на ее ладони. Александр напрягся, сколько было сил, ударил носком сапога по тыльной стороне ладони, сердце выпало и покатилось по камням.

‒ Девочки, бегом, догнать, поднять и в целлофановый пакет.

Но сердце катилось все дальше и стало подпрыгивать на том участке дороги, где было много булыжников, пока не достигло глубинного не то пруда, не то моря. И вдруг все померкло, исчезло, затихло, мир превратился в пустыню, и в этой пустыне было так хорошо, никто не пожелал бы возвращаться.

В семь утра Светлана Ивановна заглянула в спальню мужа и ни с того, ни с сего спросила:

‒ Ну как, выспался?