Песня для тумана

— Ключевое слово тут — Фалльский, — паутинка накидки Мэб растаяла, улетучилась с порывом неведомо откуда взявшегося тут ветра.

Ульв явственно чувствовал, что над ним потешаются. Но пока не был уверен, действительно ли перед ним подделка, или сидхе морочит ему голову, желая посмеяться над легковерием цверга.

— Кенн Круах сказал мне, что последний луч заходящего Самайна падает на камень Фаль в тронном зале Священной Тары, — упрямо пробубнил Бард. — Зачем ему было лгать?

— Боги не лгут, — кивнула Мэб, снисходительно поглаживая Ульва по гладкому подбородку. — Их надо просто научиться понимать. Тут ключевое слово было «священной».

В следующий миг у друида перехватило дыхание, а глаза болезненно заныли, хоть он инстинктивно прикрыл их рукавом.

— Добро пожаловать в Священную Тару, Великий Бард! — звонкий голосок заставил его вздрогнуть и открыть лицо.

Да, это действительно была Тара. Та Тара, которую он видел во сне: с белоснежными, полупрозрачными, как китайский фарфор, стенами, наполненная светом, свежим ветром и упоительными ароматами. Но на этот раз она не была пустой.

Стайки щебечущих фей, вперемежку с птицами, проносились мимо, деловитые лепреконы сновали туда-сюда, несколько кобольдов лихорадочно постукивали крохотными молоточками, заканчивая новую стенную панель из серебра, изображавшую чёрного волка, бегущего по лунной дорожке. Сама луна, полная и сияющая, висела высоко, у самого чёрного свода, усыпанного искрами волшебных кристаллов. Задрав голову, волк, видимо, тоскливо выл. Один из кобольдов достал крупный изумруд и точным движением поместил его в пустовавшую глазницу. Взгляд серебряного с чернью волка из тоскливого сделался хищным и жадным.

— Добро пожаловать! — повторила молоденькая альва, почтительно склоняясь перед Ульвом.

— Да пребудет с тобой милость богов, — машинально ответил друид, но альва расцвела и засветилась счастьем, как будто он и вправду осенил её благословением. Увы, теперь и сам Великий Бард не стал бы уповать на тех, чью милость призывал. Он даже пожалел о вырвавшихся словах. Не след без нужды тревожить мёртвых.

— Где… королева? — спросил Ульв, безуспешно оглядываясь по сторонам.

— В тронном зале, — тем же восторженно-звонким голоском ответила альва и снова почтительно склонила голову. — Мне приказано вас к ней проводить.

Бард кивнул, выражая готовность следовать за проводницей, и они двинулись в путь. Зал за залом, терраса за террасой, галерея за галереей. Эта Тара оказалась огромной и запутанной, как лабиринт, или, скорее, муравейник, потому что просто кишела маленьким народцем, альвами и прочими подданными Повелительницы Фей. В конце концов звонкоголосая девица, всю дорогу восторженно что-то щебетавшая, остановилась на смотровой площадке высокой башни, с которой открывался обширный вид, и Ульв убедился, что у Изнанки Тары с её лицевой стороной много общего. Здесь тоже ко дворцу ард ри вело пять дорог из пяти дворцов пяти королей, отдававших себя под его верховную власть. Но здесь эти дороги представляли собой подвесные мостки, лёгкие, беззаботно покачивающиеся на ветру. При одном взгляде на них кружилась голова. Не то чтобы Ульв боялся высоты… но прежде, чем ступить на полупрозрачную поверхность мостика вслед за альвой, он быстро начертил перед собой трикветр, пробормотав: «Земля, воздух, вода — одно», и решительно шагнул вперёд. Мостик перестал играть, сделался надёжным, как стена, возведённая цвергом, и Ульв с любопытством оглядывался по сторонам. Лес, поля и луга тут были совсем такими же, как в мире людей, за исключением того, что деревьев не касался топор дровосека, полей — серп жнеца, а луга не знали стад коров и овец. И тем не менее, то, что происходило в Мидгарде, находило своё отражение и в мире холмов. Из блюдечек, наполненных для Добрых Соседей, вытекали сюда молочные реки, колоски, связанные особым образом и оставленные на поле, прорастали целыми ячменными стогами, а легконогие феи до упаду кружились в зелёных бальных залах.

Мир распался и собрался вновь, сияя яркими красками, подобно тому, как радугой распадается омытый священнодействием грозы свет. Пьянящий воздух, лёгкое покалывание в кончиках пальцев — Великий Бард сам не заметил, как начал петь, вплетая волшебство своего голоса в полифонию двух миров, соединяя их в единое целое. Ульв остановился на середине моста, в самой высокой точке, и его Мысль и Чувство поплыли над Священной Тарой, слившись в страстном танце, закутывались в облака, скользили по стенам отблеском света. Певец был одновременно внутри и снаружи, в Таре и вне её, бескрайним небом и крошечной песчинкой на мостовой.

Ульв не заметил, как рядом оказалась Мэб. Возможно, она просто вышла из песни без слов, содержавшей в себе все слова, что были, или ещё только будут. Её нежно-розовое, как робкий рассвет, платье соткано из цветочных лепестков, а в улыбке Ульв в первый раз не увидел насмешки.

— Пойдём, — сказала королева, когда Бард мягко загасил последнюю ноту своей песни, будто присыпал пеплом тлеющий до времени уголёк. — Ты ведь хотел на него посмотреть?

***

Фалльский камень оказался раскалённым добела и пронзительно-ярким. Он покоился в самом сердце Священной Тары, и, воистину, тут ему было самое место.

— Чьё оно? — мерная пульсация всегда завораживала Ульва, погружая в подобие транса. Он с усилием отвёл глаза.

— Когда-то это сердце принадлежало великому королю фоморов, — Мэб, сбросившая торжественность, как накидку с плеч, повернулась спиной к своему барду и неторопливо пошла вдоль стены, увешанной оружием и разного рода трофеями — от гигантских рогов до сморщенных и почерневших голов. — Королю, славившемуся своей мудростью и прозорливостью. — Хрупкие на вид руки вынули из оружейной стойки длинный меч так легко, будто это была вязальная спица. — Кому ещё можно было бы доверить указывать ард ри?

— Альвис, — полуутвердительно произнёс Ульв. Мэб опустилась на каменную скамью, уложила меч на колени, и медленно, обводя пальцами каждый завиток сложного узора, провела рукой по тусклым ножнам. — «Ты не похож на цверга», сказала ты, когда я о нём пел.

Мэб усмехнулась.

— Что ты слышал о фоморах?

— Мифические существа, — с нарочитой отчётливостью проговорил цверг, — уродливые, страшные, жестокие, — память услужливо подсовывала длиннобородых крепышей, коренастых и приземистых, снующих туда-сюда под исполинскими сводами Свартальфахейма. Строили они так, что просторно было бы и инеистому великану, — повелители мрака и страны Мёртвых, или…,- он осёкся, поражённый своей прежней недогадливостью, — Нижнего мира.

Ульв вспомнил, как ещё мальчишкой наткнулся в одном из штреков, подходивших к самой поверхности, испуганную пару, парня и девушку, скрывавшихся от каких-то преследователей. Цверг видел в темноте достаточно хорошо, чтобы свободно передвигаться, но захотел разглядеть людей получше, и пещера озарилась мягким золотистым светом. Парень с девушкой упали на колени и разрыдались, прося не уводить их «За море». Как будто Ульв собирался! Ему и так бы влетело, узнай кто-нибудь в городе, где он шатается. А проводить чужих с поверхности в столицу Короля-под-Горой, окружённую подземными озёрами, надёжно укрытую за сотни лет назад промытыми водяными лабиринтами, не только воспрещалось, но и каралось довольно строго.

— Фоморов ещё называют королями-за-морем…

— Никого не напоминает? — Мэб продолжала рассматривать ножны.

Ульв подошёл поближе, и теперь видел, что они покрыты не просто орнаментом, но искусно выполненными рисунками, рассказывающими давнюю историю.

— Фоморы — извечные враги Туата да Даннан, — Древняя, плохо сохранившаяся голова таращилась на Ульва пустыми глазницами. Сейчас ему казалось, что голова вполне могла принадлежать цвергу. — Как ты?.. Почему не прогнала меня сразу, как только узнала?

Мэб резко выпрямилась и метнула в барда молнию взгляда.

— Я — не из племени Дану, — отчеканила она, и он удовлетворённо кивнул: ему всегда казалась, что повелительница фей очень мало походит на фею. — Я — сама по себе. — Мэб стремительным движением выдернула меч из ножен. — Расскажи ему о битве при Маг Туиред!