Страница 1 из 13

Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам

Волос Андрей

Андрей Волос

Я слышал, что кое-кто считает меня гением. Это приятно, конечно, но на самом деле я всего лишь изобретателен и великодушен.

Предисловие

Уважаемый читатель!

Я рад представить книгу о знаменитом английском конструкторе, предпринимателе, главном инженере британских железных дорог Изамбарде Кингдоме Брюнеле (1806–1859). Личность этого человека была настолько же одарена разнообразными талантами, насколько удивительна и насыщенна была его эпоха – время революционных научных открытий и беспрецедентных технических инноваций.

Изамбард Брюнель умел не только принимать локальные конструкторские решения, но и осуществлять крупномасштабные инженерные проекты, такие как строительство Большой Западной железной дороги, связывающей Юго-Западную Англию, западные земли и Южный Уэльс с Лондоном, или возведение мостов в местах очень неблагоприятного ландшафта. Именно Изамбард Брюнель стал инициатором расширения железнодорожной колеи с 4 футов 8½ дюйма (1435 мм) до 7 футов (2135 мм) – смелого нововведения, повышающего рентабельность и безопасность движения составов. Для реализации этого проекта, осуществленного частично, Изамбард Брюнель потратил немало времени и энергии.

Сохранились сведения об очень смелой, но утопической попытке английского инженера строительства и эксплуатации пневматических железных дорог. Сегодня этот проект кажется более чем странным, но тогда, в первой половине XIX века, инженерная мысль двигалась в самых разных направлениях, выбирая с помощью проб и ошибок верный путь. В число коллег Брюнеля входил легендарный Джордж Стефенсон – изобретатель паровозов, один из «отцов железных дорог». Эти два великих инженера открыли дверь в новую эру мировой истории промышленности – эру железнодорожных коммуникаций. Догадывались ли они, какое колоссальное значение будут иметь составы, двигающиеся по рельсам, в экономике, в военной обороне, в транспортной сфере?

Конечно, они прекрасно понимали, что их работа, их открытия кардинально меняют мир, но в то же время они отдавали себе отчет в том, что основную пользу от их труда ощутят уже не они, а представители многих последующих поколений.

Риск для собственной жизни и возможность оказаться в долговой яме в те времена являлись таким же привычным условием в деятельности инженера, как, скажем, работа за чертежной доской. Изамбард Брюнель, как и многие его коллеги, был и инженером, и организатором коммерческих мегапроектов. Он защищал свои детища в беспощадных инвестиционных конкурсах, одновременно с этим принимая личное участие в технических работах, во время которых несколько раз оказывался на краю гибели.

Мы знакомы с общими сведениями о жизни и деятельности героев Промышленной революции благодаря энциклопедиям и справочникам, но мало кто из нас догадывается о деталях их непростого пути. А мельчайшие подробности, которые так любят принимать во внимание «технари», – основа рассказа о достижениях знаменитых инженеров.

Эта книга не разочарует тех, кто любит точность в описаниях технических проектов и замыслов. Не разочарует она и гуманитариев, так как ее автор – известный российский прозаик. Я уверен, что книга «Жизнь Изамбарда Брюнеля» будет любопытна всем, кто интересуется историей науки и техники, биографиями замечательных людей, ищет достойный пример в деле осуществления серьезных и важных проектов. Ведь новаторам, которые ставят себе задачу организовать нечто большее, которые хотят идти впереди своего поколения, требуются точные и подробные знания об опыте предшественников.

Желаю вам приятного чтения!

Предуведомление

К сожалению, кое-каких результатов своей деятельности я не увидел. Мое самое любимое детище – великий пароход с гордым именем «Грейт Истерн» – только начинало свое первое грандиозное шествие через Атлантику, когда я, почувствовав недомогание, был вынужден сойти с борта, чтобы с горьким сожалением умереть десятью днями позже – 15 сентября 1859 года. Меня похоронили на лондонском кладбище Кенсал-Грин. Разумеется, рядом с отцом. Над нами нет ни ангелов, ни муз с разбитыми кувшинами – только мраморный куб, на лицевой грани которого выбиты соответствующие надписи.

Может быть, врачи были правы, когда говорили, что не стоит курить по сорок сигар в день – начиная с девятнадцати лет и до пятидесяти трех. Однако есть и другая сторона медали: сорок сигар ты выкуриваешь, пять, одну или, возможно, не куришь вовсе, но так уж устроен мир, что в одну прекрасную минуту ты приходишь, в другую – покидаешь его, неважно, курящим или нет.

Впрочем, на самом деле я хотел рассказать не о своей смерти, а о своей жизни.

Я часто воображал, как буду писать эту книгу. Настанет пора, я отойду от дел. Моим главным занятием станут воспоминания. И раздумья. Книга будет складываться неспешно – строка за строкой и лист за листом.

Правда, сам литературный труд виделся мне довольно туманно. Зато я отлично представлял себе стол, за которым стану им заниматься.

Он должен был вполне отвечать моим потребностям: большой, широкий, даже, возможно, на взгляд непосвященного, несколько громоздкий дубовый стол. Обе внушительные тумбы оснащены выдвижными ящиками канцелярского образца. За верхним правым я предполагал соорудить потайное отделение. Я в совершенстве продумал его устройство – оно вряд ли позволило бы проникнуть туда непосвященному. Но даже если бы он догадывался о существовании секрета, то все равно, благодаря изобретенному мной устройству запора совершенно нового образца, злодей не смог бы добраться до цели, не разобрав перед тем большую часть всего сооружения.

Сверху должен был возвышаться стильный и удобный «кабинет», насчитывающий десять-пятнадцать выдвижных ящичков разной величины, предназначенных для хранения как рукописей, так и всякого рода мелочей, неизбежно сопровождающих жизнь всякого пишущего: перьев, чернильниц, склянок с чернилами, из которых пополняются сами чернильницы, баночек с сухим песком для просушки свежей писанины и прочая, прочая, прочая. Левую часть проектируемого «кабинета» я отводил под миниатюрный двустворчатый шкаф во всю высоту, представлявший, на мой взгляд, неоценимое удобство тем, что в нем можно было бы держать рулоны чертежей и рисунков.

Оставшегося свободным пространства стола вполне хватило бы и для письма, и для чтения, и для того, чтобы разложить в нужном порядке варианты будущих рукописей и необходимые в работе книги. Саму столешницу покрывало бы зеленое сукно. Это представляет собой определенное неудобство для того, кто не рассчитывает, что его рейсфедер, полный китайской туши и готовый вести идеальную линию, будет то и дело запинаться и протыкать ватман. Однако использовать для работы столешницу вовсе не было бы нужды: из-под нее выдвигалась бы настоящая, идеально твердая чертежная доска, размер которой удовлетворил бы запросы даже самого требовательного чертежника или рисовальщика.

В том же, что идея что-либо нарисовать могла возникнуть (и непременно бы за этим чудным столом возникла), я ни минуты не сомневался.

Рисование было и оставалось моим любимым занятием лет с четырех. Мой дорогой батюшка, cэр Марк Изамбард Брюнель, много порадевший для образования сына, говаривал, помню, о моих рисунках, что они удивительно точны и аккуратны и, с другой стороны, полны энергии и яркости, если таковые допускает предмет изображения. Его слова никак нельзя списать на проявление отцовской снисходительности или гордости за успехи отпрыска. Уже тогда мои работы вызывали не только однозначное одобрение тех, кто имел возможность увидеть и рассмотреть кое-какие из них, но даже и некоторое недоверие, касавшееся того, что их мог сделать мальчик столь нежного возраста.