Страница 66 из 83
– О живых или мертвых? – спросил Мюррей, и Пол кудахтнул, как наседка.
– Ах, мой дорогой Мюррей, у вас больное воображение! Что мы будем делать с двумя мертвыми американскими пилотами?
– Перестаньте пороть ерунду, – возмутился Мюррей. – Мы не можем оставить их лежать на взлетной полосе со связанными руками!
Они переждали, пока утихнет еще одна серия взрывов.
– Мюррей, – голос Пола, казалось, шел откуда-то издалека. – Иногда я задаюсь вопросом: действительно ли вы заинтересованы в этих деньгах?
Трубка снова перешла к Мюррею, и он медленно, растягивая слова, сказал:
– Я не хочу, чтобы они нашли самолет. Ни тот, ни другой. И пилотов. Их нужно спрятать.
Снова загрохотали взрывы, земля задрожала, лампа погасла. Мюррей лежал на мягких подушках, уставившись в темноту, перед глазами плавали цветные круги. В маленькой хижине воцарилась тишина. Воздух был теплым и сладким от опиума. Рядом с головой Мюррея появилась белая шелковая рука Банаджи, и старик спросил:
– Эта девушка, монсеньор Уайлд. Француженка. Ей можно доверять?
– Она все сделает так, как я скажу. – Пол опять хохотнул в темноте. – Она сообщит мне, когда появится самолет и точное время отбытия. Потом она пошлет сигнал тревоги. Сэмми и его штурман будут изображать моих фотографов. Мы будем готовить материал про аэропорт Тан Сон Нхут. Мой юный Друг из военизированной полиции согласился помочь мне. Он предоставит нам джип, даст форму и устроит неофициальный тур по периметру аэропорта. Он хороший, простой парень и не задает лишних вопросов. Кроме того, как и все американцы во Вьетнаме, он получил приказ оказывать максимальное содействие мировой прессе. Именно это от него и требуется в ночь выплеска. – Мюррей зевнул.
– Очень просто и очень умно, – сказал Банаджи. – Должно сработать.
Мюррей лежал на спине и улыбался крыше. Бомбежка закончилась. Гигантские самолеты развернулись и отправились восвояси. Возможно, на секретную базу в Таиланде.
Ночь была мирной и тихой.
Светало, воздух был холодный и влажный. Банаджи ушел. Они сидели на веранде и пили крепкий, сладкий чай. Голова Мюррея была мягкая, как губка, боль подкрадывалась к затылку и начинала давить за ушами. Они с Райдербейтом отхлебнули из бутылки Пола, но не почувствовали облегчения. Пол наблюдал за ними покрасневшими глазами и улыбался:
– Неважно выглядите, дети мои!
Райдербейт выругался и сплюнул на деревянный пол.
– Тридцать миллионов, – сказал Мюррей. – Мы действительно передадим им эти деньги на летном поле? И позволим исчезнуть в джунглях со всем грузом, даже не оставив нам долговой расписки?
– Будет вам долговая расписка, – улыбнулся Пол.
– Да? – прищурился Райдербейт.
– Я – долговая расписка, – сказал Пол. – После того, как мы приземлимся на летном поле в Лаосе, гарантом для вас буду я. Я – один из Као Дай. Это благородная секта. Мы не предаем друг друга и не предаем наших друзей. У нас свои правила и мораль.
– Мораль! – Мюррей начал смеяться, сморщившись от подкатывающей тошноты. – Мораль мафии, Чарльз. Давайте хотя бы не будем легкомысленными.
Пол самодовольно ухмыльнулся:
– Мой дорогой Мюррей, я абсолютно серьезен, и я вам обещаю. Когда дело касается пятнадцати сотен миллионов американских долларов – не до шуток.
– Минус тридцать для ваших Као Дай, – вставил Мюррей.
– А что такое тридцать миллионов? A pourboire, не больше!
– Вы сами сказали, что не стоит называть всю сумму монсеньору Банаджи и его людям, так как искушение для них будет велико. Почему вы так сказали, Чарльз?
Пол громко рыгнул и сказал:
– Mon ami,[42] Банаджи утке старик. Он многое пережил, перед его глазами прошло два живущих в жестокости и утративших надежду поколения Индокитая. Его больше не интересуют деньги. Деньги для него всего лишь часть игры, символ, означающий победу или поражение. Он не стремится завладеть состоянием.
Райдербейт недоверчиво покосился на Пола. Мюррей тоже внимательно смотрел на толстяка и думал, не говорит ли он в действительности о себе, а не о своем соотечественнике.
– Деньги его не интересуют, поцелуй меня в задницу! – задыхаясь выкрикнул Райдербейт. – Этот негодяй заинтересован в них так же, как и все остальные. Почему мы не можем сказать ему?
– Потому что он почувствует, что обязан сказать другим, которые, возможно, более жадные, чем он, Сэмми. В конце концов, нужно учитывать некоторые чувствительные моменты.
– А мне это не кажется разумным! – раскричался Райдербейт, неправильно поняв французский Пола. – Получается, я должен рисковать собственной шкурой роди какого-то жулика! Ты думаешь, эти ребята, носильщики, будут перевозить полтора миллиарда долларов и даже не заглянут в мешки? Думаешь, они отсчитают свои тридцать миллионов и успокоятся? Я сейчас просто обмочусь от смеха!
Пол посмотрел на Мюррея, желая понять. Райдербейт говорил по-английски, а толстяк его не очень хорошо знал.
– Сэмми прав, Чарльз, – сказал Мюррей. – После половины дюжины трубок это звучит просто прекрасно, но в лучах рассвета все выглядит совсем иначе. Что будет с носильщиками и с деньгами?
Пол глубоко вздохнул, его короткие пальцы впились в жирные ляжки:
– Итак, вы хотите все забыть? Этого вы хотите?
– Перестаньте, вы знаете, о чем мы, – сказал Мюррей. – Эта сделка не застрахована, Чарльз, нет никаких гарантий. Мы берем на себя весь риск, передаем груз и исчезаем, как привидения. Вы могли бы придумать что-нибудь получше.
– Я! Но, мой дорогой Мюррей, я буду с ними! Я буду с носильщиками, буду руководить ими и наблюдать за ними. Здесь и речи быть не может о предательстве. Ваши интересы – мои интересы. Почему должен возникнуть конфликт?
– Действительно, почему? Потому что вы европеец? Симпатичный, благородный человек с белой кожей, который не собирается упускать двух сумасшедших авантюристов, с которыми случайно столкнулся в Юго-Восточной Азии? – он покачал головой. – Этого все-таки недостаточно, Чарльз.
Пол еще раз вздохнул и до краев наполнил виски их чайные чашки.
– Вы забываете, что я член Као Дай.
42
Мой друг.