Страница 3 из 20
Отец не знал, что свою школьную мечту стать писателем я принес с собой в общество и на работу. В начале восьмидесятых годов прошлого века случился литературный бум, и на этом поприще, как на тонком бревне, перекинутом через овраг, толпилось бессчетное количество молодых людей. Их было так много, что даже заслуженный литератор господин Ван Мэн[7] предупредил, что не нужно тесниться на узкой литературной тропинке. Писать роман все равно что курить: чуть зазеваешься – и уже подсел. Я не смог избежать этого литературного наркотика и посвящал своему роману дни и ночи. Мой начальник был снисходителен, он ни разу не остудил мой пыл. Спустя несколько лет меня перевели в бюро внешней торговли и вверили небольшую ответственную должность. Здесь разверзлись шлюзы моего эгоизма, который разлился в один миг, как весенние воды. В рабочее время я все так же лелеял свой роман, словно пьяный или безумный. Я шел далеко не по прямой дорожке, а отец об этом и не подозревал. Но то, что его опечалило, было впереди: чтобы удовлетворить страсть к писательству, я подумал о федерации литературы и искусства – организации немногочисленной и настолько праздной, что в дверях ее можно было расставлять сети на воробьев. Я попросил о ходатайстве помощника начальника уезда, господина Сун Цзивэя. Начальник Сун был заместителем начальника бюро внешней торговли города Цзюцзян, а в Сишуй приехал на время. Он стал добрым гением моей жизни, ниспосланным мне самой судьбой, и взялся за дело столь же решительно и энергично, как и в годы службы армейским комиссаром – немедленно нашел секретаря уездного парткома и исполнил мое заветное желание. Узнав об этом, отец, вздохнув, сказал: «Такой молодой, а уже в союз литераторов, плохо дело с политикой».
Для человека, всей душой влюбленного в литературу, сбросить тяжкое бремя служебных обязанностей – настоящее счастье. К сожалению, по прошествии нескольких лет в провинции Цзянси провели экспериментальные реформы аппарата, и сишуйский союз писателей пал их жертвой, его маленькое деревце было вырвано с корнем, а горстка помешанных на литературе людей бросилась врассыпную, подобно тому, как разбегаются звери и птицы; это было скорбное событие, сравнимое с горем о смерти родителей. Такова предыстория моего отъезда в Гуандун в поисках новой жизни.
Весть о болезни отца нанесла тяжелейший удар моему роману. Спешно вернувшись домой, я только тогда по-настоящему осознал весь ужас болезни Паркинсона. Подобно капле, точащей камень, недуг полностью разрушил крепкое тело отца, остались лишь кожа да кости, руки и ноги тряслись, а мышцы атрофировались из-за длительного постельного режима.
Боль за родного человека в одно мгновение пронзила мое сердце. Но я обуздал горе и все-таки не позволил отцу увидеть своих слез. Я провел ночь у его постели, и каждый его стон отзывался болью в моей душе. Только теперь я понял, что семейная любовь – это те мышцы, которые удерживают кости вместе после перелома, и острие времени не в силах их раскроить! Хотел бы я выменять здоровье отца на все, что когда-либо написал. Отец, если бы я мог вернуться к твоей кровати, в 1993 год, я отказался бы от всех своих книг и впредь не написал бы ни единого слова! Как бы хотел я быть почтительным сыном в родном краю и нести вахту у постели отца!
Неделю спустя звонок из-за тридевять земель вызвал меня обратно в Гуандун. Прощаясь у постели отца, я больше не мог сдержать нахлынувших слез, пропитанных всей моей сыновьей любовью. Расставание навеки подкралось ко мне вот так незаметно.
Не успел я пересечь границу Гуандуна, как меня настигла печальная новость. Позвонил брат и сообщил, что огонь в лампе жизни отца погас. Мой кабинет тотчас же превратился в траурный зал, я запер двери, обратился лицом на север и, преклонив колени, вновь и вновь бил земные поклоны.
3
С уходом отца семья наполовину опустела. Мать постарела всего за ночь.
Отец с матерью всю жизнь прожили под одной крышей и всю жизнь провели в ссорах.
Впрочем, сказать «всю жизнь» будет не совсем верно; в мои детские годы и в последние годы жизни отца слово «ссора» или еще не вошло в их жизнь, или уже покинуло ее.
Когда отец был еще совсем молод, он оставил отчий дом и с головой окунулся в революцию. Родивший и вскормивший его родной край с тех пор остался так далеко, что уж не видать было тех знакомых горных пиков, рек, деревень, коров. Отец с матерью были как два хлебных колоса, выросшие на одной земле, что подтверждал их схожий говор. Когда отец уехал из родной деревни, мать без колебаний тенью последовала за ним; когда светит солнце, тень – это дух, который невозможно отогнать. У моих деда с бабкой моя мать была единственной дочерью, а мой отец у других деда с бабкой – единственным сыном. Поэтому, когда отец с матерью покинули родной край и отправились на заработки, их дальнейшую жизнь очень точно описывало выражение «они были опорой друг для друга» – именно так они и прожили до самого конца.
Отец начал свою политическую карьеру еще до основания Китайской Народной Республики. Судьбой ему было уготовано быть накрепко привязанным к земле. Отец постоянно переезжал из коммуны в коммуну, и на бескрайних далеких захолустных землях остались его следы, а мать превратилась в верную своему мужчине тень, неотступно следующую за ним по пятам. Пятидесятые годы XX века стали для родителей самым счастливым временем. В те годы в деревнях тучные нивы и плодородные земли рождали тепло и уют. Фотограф, посетивший нашу деревню в 1959 году, оставил веское подтверждение моим догадкам.
Приехавший из города фотограф предстал пред деревенским людом и перед бешено лающими деревенскими собаками во всем своем загадочном облике. Загадка фотографа заключалась в аппарате, который он нес на плечах. К моему понемногу возраставшему любопытству, аппарат отрастил три тонкие длинные ножки, а фотограф спрятался под толстым черным покрывалом, зажав в пальцах резиновый мячик. И в тот момент, когда он сдавил его, наше с родителями, бабушкой и братьями изображение тут же переместилось внутрь загадочного аппарата, куда нельзя было подглядеть. Когда фотограф приехал во второй раз, он утолил детское любопытство при помощи одной черно-белой фотографии. Облик членов всей нашей семьи стоп-кадром запечатлен на фоне деревенского поля на северо-западе провинции Цзянси. На дворе был как раз канун весны, горы за моей спиной уже покрыли распустившиеся цветы рапса, а верхушки тунговых деревьев, словно лысая голова, внезапно выпустили едва различимые весенние волоски. Улыбка на лице матери была такой же счастливой и сияющей, как цветы астрагала в поле.
Двадцать девятый градус северной широты – это место, где наступление весны хорошо заметно, где климатические особенности выражаются в росте сельхозкультур и смене одежды. Между длительными периодами зноя и холода благоприятная весна столь же мимолетна, как цветение персика. В 1959 году я был беззаботным ребенком и еще не знал, что с взрослением и выходом в свет возрастет и повседневный стресс, а счастливое выражение на лицах отца и матери быстро окоченеет от суровых зимних холодов. Отца то и дело посылали в деревню, поэтому воспитание и пропитание детей стало ежедневной головной болью для матери. Ссоры частенько возникают из-за мелочей жизни, они разрастаются на благоприятной почве, а затем расползаются и разгораются пламенем войны. В нашей семье часто все было застлано пороховым дымом.
На самом деле ссора – это всего лишь лежащее на земле куриное перышко, которое может сдуть легкий ветерок. Те скандалы, что мы с братьями и сестрами слышали, по большей части сводились к недостатку жизненно необходимых продуктов; приезжали родственники из деревни, а рис по карточке давно закончился; вот-вот нужно было идти в школу, а денег, чтобы заплатить за обучение, еще не нашли…
В канун нового года, когда мне было девять лет, на улице завывал суровый северный ветер, хмурое небо нависало над полями и с него на землю падали мелкие звездочки снежинок, а голодный отец, подгоняемый бранью матери, отправился рубить хворост. В домашней войне отец чаще выступал молчаливой, идущей на уступки стороной, он знал, что он – мужчина, что несет на своих плечах ответственность, знал, что означает, если в первый день года в доме не будет дров. Именно тогда я вдруг все понял; я смотрел, как отец надевает соломенные сандалии, берет топор для хвороста, веревку и коромысло, а затем одиноко уходит в снежную бурю, и мое сердце болезненно сжалось. В тот момент я так хотел превратиться в пса, чтобы побежать следом и быть отцу товарищем в той далекой одинокой снежной буре.
7
Ван Мэн (р. 1934) – китайский писатель.