Воин империи

И только те, кто видел его в бою, в деле, получали представление, что у Винни-Пуха этого реакция настоящего медведя – быстрая и сильная. Увалень куда-то вмиг исчезает в реальной схватке, а вместо него появляется неизвестно откуда взявшийся сгусток силы, энергии и скорости. Винни-Пух со стальными когтями. И зубастой пастью под плюшевой мордой…

В общем, при взгляде на него в деле сразу начинаешь понимать, каковы были те легендарные пластуны, которых набирали из таких же, как Витька, уральских казаков. Пластуном его и хотели было назвать, но как раз в отряде у Бэтмена уже был один Пластун – довольно известный и успешный воин почему-то с отчаянно свёрнутым на сторону носом.

Они, собственно, и познакомились с Еланцем (так видоизменился его позывной от уменьшительно-ласкательного Еланчик уже в разведке, когда увидели парня в деле) из-за его тяги уже здесь, на Луганске, приклеиться к казакам…

Дело было совсем недавно, в декабре, двенадцатого, кажется, числа. В Красном Луче вручали боевое знамя 4-й бригаде Народной милиции ЛНР, в которую влилась в конечном итоге ГБР «Бэтмен». Сам же Сан Саныч стал в ней начальником штаба и пригласил Бурана поприсутствовать на торжественном событии. Алексей с подразделением своим оказался тогда не на передовой, свободен, да и отказывать Бэтмену, естественно, не хотел.

Поехали с Юркой Злым: тому тоже хотелось повидать-обнять недавних сослуживцев. Позвали Митридата – не без задней мысли, конечно, воспользоваться его гэбэшной машиной с халявным бензином.

Погода была, что называется, нелётная: мелкая водяная дрянь в воздухе вместо дождя, туман. И типовой такой декабрьский мокрый холод. Тем не менее прошло всё на уровне: выступления премьера, командира корпуса, представителей общественности. С десяток бойцов наградили медалями, одного – орденом. Состоялось вручение знамени, затем торжественный марш.

С точки зрения настоящей армии выглядел он, конечно, не ахти – разномастая униформа на бойцах, строевой шаг нетвёрдый, кое-где и в ногу не попадали. Но при этом смотреть на них было приятно – чувствовалось, как веяло от этого нескладного парада настоящим боевым духом. И Алексей, который на службе сам был не большим сторонником шагистики, хотя и понимал необходимость и вящую пользу строевой подготовки, был более чем далёк от критического отношения к этим бойцам. Вычитанную в одной книжке фразу: «Воюют они лучше, чем маршируют», которой будто бы в раздражении на своих солдат оправдывался царь Александр Первый перед союзниками на параде в только что взятом на штык Париже, он понимал в противоположном ключе. То есть: неважно, как они маршируют, – лишь бы воевали отлично.

Когда всё кончилось и зрители направились осматривать образцы боевой техники, что были выставлены через квартал тоже в видах военно-патриотических, Буран со Злым обнялись с Сан Санычем, с ребятами, потрепались о том о сём.

А когда возвращались к машине, к Алексею подошёл и обратился незнакомый ополченец небольшого роста, курносый, в казацкой папахе с синим верхом:

– Товарищ капитан, я тут эта… Видел, вы с нашими командирами, ну, общались. Как друзья. Вот. А не могли бы вы, ну, поговорить с ними. Чтобы меня перевели к казакам. А то папаха-то есть у меня, а носить не разрешают. Меня ж записали в химики. А до этого командовал «Ноной». А какой с меня химик, я же казак уральский, с-под Челябинска…

– Хм, – с иронией посмотрел на кургузого дядьку Кравченко. – Что-то ты не похож на сурового челябинского мужика…

К Сан Санычу, конечно, подойти с этим нетрудно. Но надо хоть понять, что это за мужичок.

Боец улыбнулся этак смущённо. Но сказал довольно жёстко:

– Так я и не мужик. Мы, казаки, мужиками никогда и не были.

Ух ты! Алексею понравилась этакая упрямая решительность в ситуации, когда просящему выгоднее было бы пропустить подколку.

– Всяко разное я могу делать по-нашему, по-уральски, – рассудительно закончил фразу казачок. – Атаман, ну, наш, на районе, сказал, что из меня пластун хороший получился.

На фоне его маленького роста и простецкой физиономии, излучавшей, казалось, только добро, это звучало забавно. Но интересно. Ишь ты, пластун! Спецназовец казачий!

– А чё ты про казаков заикался? Что папаху, мол, снимать не хочешь?

– Про каку папаху? А! Щаз же формируют вооруж… это, армию. Видишь, как нас всех одели. Мы уже не разно… это, не разнопёрстые.

– Так с папахой-то что за история?

– Ну, эта… Тут был щас парад. Смотрю – казаки идут. Ёлки-палки, думаю, надо же к своим попасть! Вот. И… Вот и подошли мы к комбригу. Так он лично разрешил папаху носить. Можно и в своём подразделении носить. А к казакам не отпустил, нет. А мне-то к своим-от лучше же. Я ж казачьему-то умению обучен. А шо за химик из меня?..

Так и разговорились. Пообещал Лёшка перемолвиться с тем же Бэтменом. Но уже в процессе разговора с муж… э-э, с казаком постепенно сдвигал своё мнение к тому, что тот вполне подошёл бы и ему самому.

Как следовало из рассказа, подвигли уральского не мужика, но казачка на донецкую войну два обстоятельства – трагедия в Одессе и ревность по отношению к своему родному войску:

– Душа-то болит, всё по телевизору-то видать! Во-от. А тут в Одессе-то людей-то пожгли, помните? Ну, я… Я обротился к своёму атаману, говорю: «Как это так? Донские казаки есть, кубанские казаки есть, они там, а мы-от, оренбургские, тута, на диване». А он говорит: «Ну, вот, Витька, понимашь, у нас приказа-то нету! От президента».

– А ты, что ли, реестровый? – тут же спросил казак Митридат.

– Да. Ну вот. Я и грю: «Ну как же тогда нам быть?» А он грит: «Ну, как будет приказ, так-то и двинем».

А потом дальше-то что? Не даёт приказа президент! А в Москве есть такой общественный деятель, помните? Орлов. Тоже казак. Он в Москве и везде. Я говорю: «Костя, надо так и так как-то, чтобы мы тоже принимали участие, казаки-то». А он говорит: «Ну ладно, Витька, решим вопрос».

А есть же общественные организации всяки. И вот через общественные организации, это, с Магнитогорска, им повезли гуманитарный груз. Шестого июня. Ну, в Ростов. Ну, казаки. Ну и я с ними. Костя-то им сказал.

Вот. Приехали. А потом мы – в лагерь. Ну, для подготовки, учебный. А из лагеря уж сюда. Воевать.

– Это ты добровольно остался? Как бы из конвоя сбежал, что ли? Или было предусмотрено, что вы остаётесь?

– Да-а, да-да. Хотя я-то об этом поначалу не знал. Хоть и просился. Я по ходу движения только узнал, что разрешение дали. Всё же оно как-то… не разглашатся.

«Не разглашатся»! Алексей обожал это уральское глотание гласных на конце слов!

– Ну, не сбежал я, значит, а хоть и не президент, а начальство моё, казацкое, разрешило. Уйти, значит, в ополчение-то.

Потом приехали. Там нас собрали – и в лагерь, на тренировку. Ну, там, стрелять и всё такое прочее. Попал я на БТР, вот, пулемётчиком.

Во-от, и потом в Дмитревку, под Снежном, может быть, знаете, – Дмитревка?

Ну, кто же не знает Дмитревку под Снежным?! Хотя Мишка-то, наверное, знал, вон, кивает вдумчиво…

– Вот. Ну, там начинал воевать или как-от сказать. Начали воевать. Ну а это, вот так началась жизнь-то какая интересная…

– И как первый бой?

– Да какой там бой! Как начали нас бомбить, эти, нацики! И «градами», и миномётами, и ещё там чем! Мы как тока мыши – в разные стороны! Жить-то всем охота!

Ну вот… Вот так они начали нас тренировать к военной жизни. А потом был бой, это, за Кожевну. Кожевну знаете? Там очень тяжёлая была обстановка. Вот…

Ну, вот месяц мы отвоевали там, в Дмитревке, и я поехал домой. Нас вызвали опять домой. В Челябинской области село наше.

– А семья-то у тебя большая?

– Семья-то у меня большая. Ну, это… У меня… сколько ребятишек? Ну, в паспорте-то трое записано. А ещё у Аньки двое и у Наташки один. Но это всё мои дети, да жёны мои… ну, были. Я от них не отказывался и не отказываюсь. Ну, жисть такая…