Звезда мореплавателя(Магеллан)

Город Себу проступил сквозь теплый туман на рассвете. Дворцы из бамбука, с загнутыми краями крыш и разноцветными окнами стояли на сваях и на берегу. Они отражались в воде, мы словно бы видели второй город, перевернутый вниз головой. Армада дала двойной залп и подняла флаги, приветствуя раджу Хумабона, правителя Себу. Он был чарующе красив, этот город, и его гавань, заполненная парусами. Но будь проклят тот день и час, когда мы вошли в нее.

Поначалу раджа встретил нас холодно. Однако арабские купцы спешно объяснили ему, кто такие европейцы, рассказали об участи Малакки и посоветовали не раздражать армаду. Когда же посол командора с переводчиком Энрике посетили дворец властителя Себу и пояснили, что мы не португальцы, взявшие Малакку, а подданные куда более сильного государства — Испании, и что Магеллан ничего не требует от раджи, кроме торговли и помощи в ремонте со щедрой оплатой за нее, — раджа пожелал говорить с командором. Хумабон сообразил, что столь грозного для них всех гостя не худо бы заиметь в союзники, — и объятия Себу раскрылись для нас.

Раджа и его приближенные то приезжали на суда, то звали командора во дворец. Наше вооружение вызвало у них уважение, исполненное страха. По целым дням, бывало, продолжались их беседы. Командор рассказывал об Испании, поведал о нашем великом пути, о том, как мы нашли пролив, пересекли океан и как в скором времени собираемся вернуться домой, обогнув землю. Хумабон восхищался стойкостью экипажа и прозорливостью капитана-командира.

Иногда командор устраивал турниры на берегу, и тысячи жителей Себу сбегались посмотреть их, Раджа проникся таким уважением к командору, почтением и страхом перед могуществом европейцев, что сам пожелал обратиться в христианство и стать подданным короля Испании, соглашаясь платить дань.

Магеллан обнял раджу.

— Властитель Себу! — переводил его речь Энрике. — Ты умный человек и будешь награжден за это. Мы вознесем тебя высоко, раджа, поставим над иными властителями и сообща укрепим и усилим эту страну. Твои враги будут наши враги, наши — твои. Однако подумай хорошенько, Хумабон. Я не выманивал твоего предложения обманом, не вынуждал к нему силой. Помни: раз данное слово нарушено быть не может. Посоветуйся с вельможами, с вассалами, что скажут они. И ответь завтра.

Завтра, 14 апреля 1521 года, на центральной площади Себу состоялись торжества. Сорок мореходов несли королевское знамя. Раджа встал с кресла, крытого красным и фиолетовым бархатом, обнял Магеллана, усадил рядом с собой в такое же кресло. Офицеры сели на взбитые подушки, остальные на циновки.

— Я и мой народ желаем стать христианами и вассалами короля Испании, — заявил раджа.

Он сказал затем, что просит оставить в городе двух священников для наставления народа в новой вере.

— Оставлю, — обещал Магеллан. — Хумабону подарю также полный испанский панцирь. Но и он пусть пошлет с нами двоих детей своих ближайших вассалов, дабы они увидели Европу и обучились языку.

Посреди площади воздвигали высокий крест. Командор кратко повторил основные истины веры и перечислил необходимые обряды. Потом лично повел властителя Себу к крещению. Раджу окрестили доном Карлом в честь императора; его сына-наследника — доном Фернандо — по имени брата императора; командующего армией — тоже доном Фернандо по имени нашего капитана-командира. Более пятисот человек — весь двор Хумабона — получили крещение. Непрерывно гремели пушечные салюты армады; вздрагивая от их грохота, островитяне припадали к кресту.

По правде говоря, не нравился мне этот раджа: низенький, толстый, с кривыми зубами, хитрым лицом и узкими глазами, выражения которых было не разобрать. Но я понимал, какую важную бескровную победу одержал Магеллан.

— Я не выжил из ума, Антонио, — говорил вечером Магеллан. — И вполне отдаю себе отчет в происходящем. Хумабон совершил со мной сделку, ожидая от нее выгод, а отнюдь не воспылал любовью к Христу и Магеллану… Что ж, Викорати, пусть так. Мы закрепим и углубим начатое…

— Матросы только и говорят о близких Молукках, — заметил я, — о том, что они будут единственными в мире людьми, совершившими кругосветное плавание.

— Оно уже совершено, Викорати. Неподалеку отсюда остров Высоких Гор… — сказал командор и замолк, Я не смел пытать его.

…Рядом с Себу лежал островок Матан. Там правили два соперничающих вождя: Зулу и Силапулали. Зулу признал власть крестившегося раджи, а Силапулапи отказался, считая раджу изменником. Хумабон, нареченный дон Карл, попросил помощи- Армада подошла к Матану, разбила сторонников Силапулапи, сожгла их селение Булайя и наложила контрибуцию: три козы, три свиньи, по три меры риса и проса.

26 апреля Зулу прислал Магеллану гонца. Он сообщал, что рад бы прислать продовольствие и в большем количестве, чем повелел командор, да не дает непокорный Силапулапи. Магеллан разгневался и объявил, что сам поведет шлюпки. Все, кто слышал его слова, движимые одним порывом, стали уговаривать Магеллана не ездить.

— Пошлите меня, сеньор командор, — горячо говорил Барбоза, переходя, как всегда на людях, на «вы». — Или любого другого. Что, мало у нас офицеров?

— Сеньор капитан-командир, — поддержал его я, — Назначьте меня. К чему рисковать? И стоит ли вообще вмешиваться в мелкие распри туземцев? Раджа прекрасно управится с Силапулапи после нашего отплытия.

Трудно сказать, почему мы все взволновались. Некое тягостное предчувствие, присущее, говорят, иногда человеку, окутало нас. Как о милости, долго, но тщетно просили мы командора или отменить поход на Матан, или позволить кому-то из нас возглавить его вместо Магеллана.

— Да что с вами, друзья мои? — удивился командор. — Или вы боитесь? Вспомните, как было в Булайя: один залп поверх голов обратил строптивцев в бегство. Лишь только Силапулапи услышит аркебузы — а действие их будет такое же, как в Булайя, как и в остальных селениях Азии, — он покорится.

Магеллан задумался ненадолго, в его черных глазах я вдруг уловил искру неуверенности.

— Я не понимаю тебя, Антонио, — обратился он ко мне, — после всего, что мы совершили, поход на Матан кажется мелочным и несерьезным. Но мы в начале испанских путей по Азии. Из опыта португальцев я знаю: начало должно оглушать и подавлять народы. Оглушать страхом и неотвратимостью возмездия. Чтобы ни одна рука не вскинулась, ни один голос не поднялся против испанцев, когда мы или наши последователи вторично придем в архипелаг. У нас здесь нет друзей, у нас только союзники, боящиеся нас, и враги, которых мы заставим себя бояться! Матан? — Магеллан недоуменно склонил голову. — Мне не нужен Матан. Но я дал слово защищать раджу, за что он оказал нам много услуг, и оно нарушено быть не может. Повторяю: первый залп, как всегда, решит дело.

— Если все так просто, — возразил Родригес, — то тем паче вам незачем ехать, сеньор. Поверьте, мы сами управимся.

— Ну, нет! — со смехом ответил командор. — Плох пастух, покидающий свое стадо. Почти два года мы вместе в радости и в горе, и так будет до скончания плавания.

— Тогда возьмите меня с собой, сеньор, — попросил я.

— И меня! — выдвинулся юнга Фернандо.

— А не рано ли тебе? — спросил командор.

— Мы его подучили, сеньор, — прогудел Родригес. — Парень дерется сносно. Между прочим, сеньор, а я что — кривой на правый глаз?

Энрике без слов подошел к Магеллану, обнажив свой малайский крис[66].

— Меня, конечно, оставят, — грустно вздохнул Барбоза.

— Да, шурин, заменишь меня на кораблях.

Матан

В субботу, 27 апреля 1521 года, после полуночи шестьдесят человек в нагрудниках и шлемах отплыли на шлюпках. Магеллан не велел каравеллам подходить близко к берегу: море здесь было мелко. По той же причине мы не надели поножи, ибо предстояло идти по воде и не стоило отяжелять ноги.

66

Крис — длинный, обоюдоострый кинжал с волнистым лезвием; наступательное оружие у многих народов Юго-Восточной Азии, в частности, у малайцев и индонезийцев.