Страница 36 из 43
Отзвук ужаса еще сжимал горло, от внезапной усталости она расстегнула и сняла с головы шлем. Мелкий дождик ледяным компрессом остужал макушку. Сэрен закрыла глаза.
Я не могу его спасти. Я никого не могу спасти.
Халл Беддикт разговаривал с нереками.
Сэрен с усилием открыла глаза и встряхнулась. Шлем привязала к заплечному мешку.
Путешествие продолжалось. Громыхающие, постанывающие фургоны, хриплое дыхание нереков. Неподвижный воздух, туман, наползающий, словно дыхание истощенного бога.
Два дня.
В тридцати шагах впереди, невидимый никому, над дорогой пролетел сыч на широких темных крыльях. Когти и клюв были в крови.
Птица не чувствовала благодарности за щедрость. Не праздновала богатый пир. Охотник просто охотился, не обращая внимания на страх жертвы. Не обращая внимания и на Белого Ворона, летящего следом.
Порыв ветра погнал последний дым от погребальных костров на деревню, и Трулл Сэнгар, выйдя утром из дома отца, почувствовал горький привкус тумана.
Он жалел, что нашел новый мир. Открытия отменить нельзя. А теперь он причастен к тайне и, честно говоря, совсем этому не радовался. Даже знакомые лица казались чужими. Что им известно? Как обширен и коварен обман? Скольких воинов вовлек Ханнан Мосаг в свои честолюбивые замыслы? Насколько объединились женщины против колдуна-короля?
Братья ни словом не обмолвились между собой после разговора у ямы, и только пробитый череп дракона был свидетелем того, что любой назвал бы предательством. Приготовления к путешествию шли полным ходом. Рабы не будут сопровождать их. Ханнан Мосаг заранее послал духов в деревни, лежащие между началом пути и ледяными полями, так что провиант будет обеспечен, и нести тяжелую поклажу не придется, по крайней мере, до самого конца.
Полдюжины рабов тянули через мост повозку с только что выкованным оружием. Копья с железными наконечниками стояли торчком плотными связками. Копнами лежали мечи с крестовидными гардами в ножнах из вареной кожи. А еще секачи для спешившихся всадников, связки длинных стрел с кожаным оперением, метательные топоры, так любимые арапаями, широкие сабли в стиле мерудов…
Кузницы снова принялись выбивать военные ритмы.
Трулл увидел Фира и Рулада, направлявшихся к повозке, за ними шли рабы. Фир отдавал распоряжения, куда нести оружие.
Рулад взглянул на подходящего Трулла.
– Тебе нужны еще копья, брат? – спросил он.
– Нет, Рулад. Я смотрю, тут оружие арапаев и мерудов. И бенедов, и ден-ратов…
– Да, всех племен. И так теперь во всех кузницах, во всех деревнях. Обмен опытом.
Трулл повернулся к Фиру.
– Что думаешь, брат? Будешь обучать воинов хиротов новому оружию?
– Прежде я учил, как защищаться от него. Колдун-король хочет создать настоящую армию, как у летери. Значит, появятся специальные подразделения… Я оружейник хиротов, а теперь, по воле колдуна-короля, и других племен.
– Ты возглавишь армию?
– Если настанет война, то да, я поведу ее в бой.
– Так приходит слава к Сэнгарам, – произнес Рулад ровным голосом.
– Бинадас вернулся на рассвете, – сказал Фир. – День ему нужен для отдыха. Потом выступаем.
Трулл кивнул.
– Приближается торговый караван летери, – сказал Рулад. – Бинадас встретил их по пути. Аквитор – Сэрен Педак. И с ними Халл Беддикт.
Халл Беддикт, посланник, предавший нереков, тартеналов и фараэдов. Что ему нужно? Трулл знал, что не все летери едины. Разные мнения сталкивались в звоне мечей. Измены плодились с ужасающей скоростью в больших городах и даже – по слухам – в самом королевском дворце. Торговец везет слово того, кто купил его. А Сэрен Педак как аквитор ни за что не выскажет собственного мнения и не будет встревать в чужие замыслы. Трулла не было в деревне во время ее прошлых визитов, так что о ней он судить не мог. Но Халл, бывший посланник, – о нем говорили, что он неподкупен. Как может быть неподкупен только человек, однажды проданный.
Трулл молча наблюдал, как рабы переносят оружие из повозки в оружейную.
Даже его братья казались… какими-то другими. Словно между ними натянулись незримые тугие тени. Тьма кроется в крови братьев. Все это было некстати для предстоящего путешествия. Весьма некстати.
Я всегда приносил только беспокойство. Я не так много вижу. Нужно помнить о своем изъяне, своей слабости. Как с моими подозрениями о Руладе и Майен. Неправильные дела, неправильные мысли – только они неутомимы…
– Бинадас сказал, что Бурук везет летерийское железо, – прервал Рулад раздумья Трулла. – Это кстати. Во имя Пятнистой, летери действительно дураки…
– Нет, – сказал Фир. – Они просто другие. Они не видят противоречий в том, чтобы сначала продавать нам железо, а потом затеять войну.
– Или убивать тюленей, – ответил, кивнув, Трулл. – Они тянут десятки тысяч жадных рук, и неизвестно, где честные, а у кого власть.
– Король Эзгара Дисканар не таков, как Ханнан Мосаг, – начал Фир. – У него нет над своим народом абсолютной…
Фир замолчал, и Трулл обернулся.
– Сегодня придет в гости Майен, – сменил тему Фир. – Матери может потребоваться твоя помощь в подготовке ужина.
– Мы все поможем, – сказал Рулад, взглянув на мгновение в глаза Труллу и снова повернувшись в сторону рабов.
Абсолютная власть… нет, мы же отказались от этого? Да ее, может, и не было никогда. Впрочем, женщины…
Остальные рабы суетились в доме; Удинаас пробрался в спальный закуток. Вечером ему предстояло прислуживать, так что он получил разрешение предварительно немного отдохнуть. Он видел, что Урут стоит у центрального очага, но сумел пробраться в суматохе незамеченным – просто раб в полумгле.
Слова Пернатой Ведьмы не затихали, комом сжимая горло. Если эдур узнают о правде, которая течет по его жилам, его убьют. Надо прятаться, вот только как…
Удинаас улегся на матрац и закрыл глаза. Над ним проносились звуки и запахи из большого зала.
Сегодня он будет работать рядом с Пернатой Ведьмой. Она приходила к нему тогда, во сне. Больше возможности поговорить с ней не представилось. Да и непохоже, что она хотела вызвать его на разговор. Помимо неравенства в их положении, она видела в нем кровь вивала – так она сказала во сне. Или это была вовсе не она, а всего лишь колдовство моего собственного разума, пыль в глаза. Все же нужно с ней поговорить, если получится.
Половики вытащили на улицу и развесили на столбах. Удары палок, которыми рабы выбивали пыль, звучали, как далекий глухой гром.
Среди мыслей и пустых размышлений, куда делся тень-призрак, Удинааса одолел сон.
Он – ничто, бесформенный сгусток чувств. Во льду. Синий, темный мир, исполосованный зеленым, усыпанный гравием и песком, пахнущий холодом. Ледяные потоки ползут друг на друга с невнятным ворчанием. Преломленный солнечный свет прогревает глубины, где тепло копилось, пока громовой хлопок не сотрясал мир.
Удинаас тек по этому замерзшему пейзажу, который для любого наблюдателя нижнего мира застыл в бездвижье и безвременье. Никакого давления, никакого веса и неизмеримых сил не было явлено до последнего момента, когда все сломалось.
Во льду были фигуры. Тела, поднятые с земли далеко внизу и застывшие в нелепых позах. Вокруг ран – облака брызг крови. Потоки желчи и выделений. Удинаас путешествовал сквозь сцены бойни. Тисте эдур и темнокожие. Громадные рептилии, некоторые с клинками вместо передних лап. В неисчислимых количествах.
Проплывая мимо места, где тела рептилий сбились в плотную массу, Удинаас вдруг отдернулся. Гейзер растаявшей воды ударил из льда прямо перед ним, пробившись среди трупов. Розовая, мутная вода вырывалась рывками, словно ее качало глубокое подземное сердце.
И вода была ядом.
Удинаас несся сквозь лед, наталкиваясь на окаменевшие трупы. По изогнутым трещинам, свободным от тел. По прямым каналам.
Большие существа с бурой шерстью застыли стоя, из пастей торчали зеленые растения. Целые стада висели над черной землей. Белые бивни и блестящие глаза. Пучки нащипанной травы. Длинные тени – волки, крутоплечие, серые – пойманные в прыжке, рядом с громадным рогатым зверем. Снова сцена бойни, жизнь, запечатленная в момент катастрофы, яростно хлынувшие моря, бездыханный холод, прорезающий плоть до кости.