Повитель

Последние слова Андрея потонули в поднявшемся гвалте. Кричали преимущественно зажиточные, и громче всех – Игнат Исаев:

– Видали – они уже распределили…

– А ты считал, сколь у меня хлеба?

– Вот те и Советы – грабят народ…

Демьян Сухов, молчавший до этого, вдруг сказал неожиданно для всех, обращаясь к Исаеву:

– Да ведь слышал же ты, Игнат Дементьевич, – люди в Петрограде голодают.

– А по мне хоть повсюду пусть подохнут… Ишь ты, жалостливый какой нашелся!..

Веселов закричал, перекрывая все голоса:

– Ти-хо! Спокойно, говорю!..

Шум медленно пошел на убыль. Не дожидаясь, когда он стихнет окончательно, Андрей проговорил сурово:

– Насчет хлеба разговор не шуточный у нас…

Петр Бородин не стал дожидаться конца собрания, побежал домой. Он с таким грохотом швырнул свою палку в угол, что Григорий, привычный к таким возвращениям отца, на этот раз удивленно поднял голову:

– Чего ты гремишь?

– Чего, чего… Хлеб отбирать будут, вот что! Господи, что за напасти на нас!!

– Кто будет отбирать хлеб, почему?

– Почему? Сходи на улицу. Народ расскажет тебе…

Григорий оделся и вышел.

Вечером Петр Бородин, отодвинув чашку с чаем, спросил у сына:

– Что же, Гришенька, делать будем? Может, закопаем хлебушек?

– Как ты закопаешь? Земля-то мерзлая еще.

– А как же быть тогда?

Григорий молча поднялся и пошел спать. Утром вывел из конюшни лошадь и стал запрягать.

– Куда? – высунулся было отец в двери.

– Хлеб повезу Андрюшке.

Старик только икнул и осел на пороге. Григорий краем глаза глянул на отца, усмехнулся и, сжалившись, проговорил:

– Ждать, что ли, когда сами придут к нам? Я узнал вчера, нам немного – двадцать пудов. Отвезем, чего уж… Демьян Сухов вон – тоже повез. Пусть подавятся. А остальное – спрячем куда-нибудь, как земля оттает…

Старик покорно кивал головой.

Несколько недель спустя Григорий действительно выкопал ночью во дворе яму, сложил туда мешки с пшеницей и зарыл. Сверху навалил еще кучу навозу.

Меры предосторожности Бородины приняли не зря. В течение лета Веселов несколько раз объявлял о дополнительной продразверстке. Но Петр Бородин отговаривался, что зерна у него нет, а сколько было – все сдал.

– Спрятали вы хлеб, – говорил Тихон Ракитин, не веря Бородину.

– А ты приди, поищи, – предлагал старик, а у самого сердце заходилось: «Вдруг найдут».

Приходили, искали, но безрезультатно.

– Ты, сынок, сена бы привез возика два, сметал на то место, – сказал Петр сыну как-то уже под осень. – Все-таки спокойнее было бы… Игнат Дементьич вон тоже под навоз спрятал. Нашли вчера. Как бы не навело их теперь…

Но именно сено и «навело» на бородинский тайник.

Хмурым октябрьским утром во двор ввалилась куча народу. На крыльцо в расстегнутой телогрейке вышел Григорий, сел на перила, зевнул. Достав из кармана горсть каленых семечек, начал плевать на землю, не обращая внимания на людей. Среди толпы стоял и Федот Артюхин. Сдвинув на затылок военную фуражку, он выдвинулся вперед и негромко крикнул:

– Эй, ты!..

– Ну, – коротко отозвался Григорий.

– Не нукай, не запряг еще, – огрызнулся Федот.

– Вы по какому делу? – спросил Григорий сразу у всех. – Если насчет хлеба, то зря. Нет у нас лишней пшеницы.

– А чего это сено вздумали перевозить так рано? – спросил Тихон Ракитин.

– Какое сено? – невольно вскочил с перил Григорий. Но, поняв, что выдает себя, поспешил сесть обратно.

– А вот это самое, – указал Артюхин рукой через плечо. – В прошлые годы ты всегда по первопутку возил, а то и зимой.

– В самом деле, мы проверим, Григорий, – проговорил Веселов. – Ну-ка, тащите с пяток вил.

Григорий не знал, что делать. Но когда в руках у мужиков появились вилы, сорвался с крыльца, подскочил к Веселову.

– Не дам! – закричал он в лицо Андрею. – Разворочаете замет, а кто складывать будет?

– Отойди, – спокойно проговорил Веселов. – Если ничего нет под сеном, сами сложим его в стог.

Постояв, посмотрев, как мужики быстро работают вилами, Григорий повернулся и не спеша ушел в дом. В горнице, прикладывая мокрую тряпку ко лбу, валялся отец, жалобно подвывая. Потом из окон второго этажа Григорий смотрел, как мужики, раскидав сено, копали землю, вытаскивали мешки с пшеницей, грузили их на подводы и увозили со двора.

Целую неделю, Григорий не говорил ни слова. Отец, оправившись немного от потрясения, тихим голосом просил его:

– Сметай хоть сено-то, Гришка. Того и гляди снег повалит ведь. Пропадет сено-то…

Григорий только отмахивался.

Тогда старик вспомнил об Анне Тумановой. За несколько фунтов прогорклой муки она кое-как сложила сено в кучу. И вовремя. На следующую же ночь, без ветра, без дождя, на сухую землю лег снег.

Через несколько дней Анна снова переступила порог бородинского дома. Отец куда-то ушел, Григорий был один.

– Чего тебе? – спросил он.

– Есть нечего, – тихо проговорила женщина, отворачиваясь от Григория. – Мука, которую отец дал, давно кончилась. Может, еще какая работа найдется у вас?

Григорий долго смотрел, как со старых, неумело подшитых валенок Анны Тумановой медленно стаивал снег.

– Нету работы, иди, – сказал он наконец.

Женщина продолжала стоять, снег таял у нее на ногах.

– Ну, чего стоишь? Уходи. Или еще что хочешь сказать?

– Нет, я чего же… я пойду, – покраснев, промолвила Анна. – Видела я, отец твой пошел куда-то…

– Уходи ты к чертовой матери отсюда! – глухо воскликнул Григорий. И, видя, что она все еще медлит, прибавил, чтоб избавиться от нее: – Вечером я сам принесу тебе муки.

Сказал – и забыл. А дня через три почему-то вспомнил. Неожиданно для самого себя он, когда наступили сумерки, в самом деле пошел к Анне, прихватив каравай хлеба. А ушел от нее уже утром.

С тех пор Григорий частенько стал бывать у Анны. Никогда ни о чем не спрашивающая, неизменно покорная, она даже чем-то нравилась ему. Может, тем, что единственная на всей земле молча признавала его силу, его власть над собой. А может быть, тем, что хоть ее мог купить он, Григорий Бородин.

Каждое утро Петр, встав с постели, подбегал к окну и торопливо окидывал взглядом озеро. Черные тоскливые волны катились из края в край, как и вчера, как и позавчера, как неделю назад. Старик, тяжело дыша, отворачивался от окна, колол взглядом бабку-стряпуху, собирающую на стол, Григория, валявшегося на кровати, но ничего не говорил.

Чай пил молча, с остервенением дуя на блюдце. Однажды в блюдце с потолка упал таракан. Этих насекомых Петр уважал, считая, что они приносят в дом богатство. «Таракашки на потолке – значит, медяшки в кошельке», – сказал он Григорию, когда они переехали в новый дом, и вытряхнул из тряпки целое стадо тараканов. Они частенько падали с потолка то в суп, то в чай, и Петр каждый раз говорил: «Дурачок-мужичок… С курицы – навар, а с тебя какой товар?» – и легонько сдувал их на край тарелки или блюдца, невозмутимо продолжая есть. Но в этот раз, увидев в блюдце таракана, вдруг взорвался, трахнул блюдце об пол и забегал из угла в угол, топча разлетевшиеся осколки.

После завтрака Петр обычно опять сидел у окна и смотрел на озеро, потом шел в завозню, пересчитывал мешки с галантереей, будто до сих пор не знал, сколько их, и снова до вечера сидел у окна.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.