Страница 4 из 26
Несостоявшийся комсомольский активист. Фото из любимого маминого ателье на Невском
Вернемся к комсомольскому собранию. Вдруг прозвучала моя фамилия, как рекомендуемого к избранию в комитет комсомола. Я и забыл, что для того, чтобы повысить свои шансы на поступление (последний рубеж перед призывом в армию), я перечислил все свои комсомольские должности, включая месячное пребывание в горкоме комсомола в Бугульме в 8-м классе. Меня что-то вытолкнуло на трибуну, и я без обиняков сказал: «Товарищи, я Олега Рогозовского знаю с детства. У него такая особенность – он сначала проявляет энтузиазм и инициативу, кого-то вдохновляет, чем-то руководит, потом остывает, ему надоедает, и он работу забрасывает и не доводит до конца. Хотя он и неплохой парень, но я считаю, что такого товарища выдвигать в комитет не нужно». В совхозе я не был, и если меня и знали в лицо, то без связи с фамилией, а те, кто видел документы, (руководство) были не уверены в идентификации и, может быть, удивлены таким коварством. Из выборных списков меня исключили, и комсомол оставил меня в покое на все время обучения.
Что касается спортивных «достижений», которые я тоже привел в документах при поступлении, то они в Политехе выглядели смешно – ниже кандидата в мастера, и то не по всем видам спорта, я никому в спортклубе был не нужен. Но спорт в институте был обязательной дисциплиной, и физмеховскому руководству стоило трудов перевести эту дисциплину из оценочной в зачетную – об отношении деканата физмеха к спорту я еще расскажу.
Мой недействующий первый разряд тоже сыграл роль – неожиданно мне сообщили, что я включен в команду ЛПИ. К счастью, это был шахматный матч на ста досках с университетом (ЛГУ). Эта аббревиатура названия в прошлом ведущего вуза России попала в городской фольклор, как ответ на призыв к тотальному вранью – перекличка Горного института (ЛГИ) и университета на набережной Васильевского острова [Грд]:
– ЛГИ! – призывал горный.
– ЛГУ! – отвечал университет.
Одним из мелких университетских обманов был состав участников. На первой доске за университет был заявлен Спасский, но он не появился, хотя и был в Ленинграде. Хорошо, что я уговорил организаторов посадить меня в конце команды (отказавшись от возможности лицезреть вблизи будущего чемпиона мира) – мне с трудом удалось выиграть партию у третьеразрядника.
В совхозе были преимущественно первокурсники, а спортклуб уже работал. Зная, что у нас везде ограничения, пошел устраиваться в секции (спортивная специализация, освобождавшая от «уроков» по физкультуре). Повторилась киевская ситуация: в бассейн меня не взяли (не было разряда, а в Политехнике еще не было своего бассейна), в фехтовании я хотел на рапиру, в крайнем случае, на шпагуК25, а мне предлагали только саблю. Не помню, куда я еще обращался и, в конце концов, записался на академическую греблю. Во-первых, думал, что еще разовьюсь[6] (раздамся в плечах и грудной клетке), во-вторых, узнаю Ленинград и залив. Если первое оказалось невозможным, то второе удалось.
Незабываемые вечера в Финском заливе на закате, когда ветер и волны к вечеру успокаиваются, а заря, не утесненная домами и заборами, полыхает в полнеба. Особое наслаждение я испытывал на одиночке-скифе, совсем не из красного дерева (пластик тогда был только для сборных), а из планок – тяжелая, но устойчивая лодка клинкер.
Пока выходишь по Большой и Малой Невкам в залив, обгоняешь разные гребные лодки, но если попадается неопытный старшина на шестивесельном яле, который уступит просьбе салаг морских училищ не дать обогнать себя какому-то «шпаку», то некоторое время идешь вровень с ним. Когда появляется свободная вода, несколькими гребками опережаешь ял и уходишь далеко от него, уже не слыша команд «навались! ии… раз, ии… два». Так курсанты в первый раз задумываются о том, что на флоте не всё самое быстрое и лучшее.
Встречи с ялами происходили, когда я с Малой Невки не сразу выходил в залив, а грёб до Большой Невы, а по ней уже выходил в залив. Но в этом случае я чаще путешествовал по Фонтанке и даже Мойке – экскурсионных катеров тогда не было, а на моторках плавать практически не разрешали. Так я узнавал город с воды – это, как правило, лучшие его виды.
Наступала осень. Стало раньше темнеть. Погода в заливе всегда неустойчивая, но мне пока везло. Пару раз я приходил обратно к пирсу уже затемно. И тут вдруг утонул один из одиночников в заливе – его подрезал какой-то лихой катер, весла в это время были занесены для гребка и он «кильнулся». Вода была уже холодная, видимо, он много сил потратил, чтобы выбраться из тонущей лодки, и когда оказался на поверхности, на воде никого не было, а зашел он далеко. Мне, как новичку, строго предписывали при малейшей опасности ставить весла на воду, что пару раз меня действительно спасало. Но очень далеко я не заходил. После этого случая одиночку у меня отобрали (я не мог претендовать на то, чтобы на ней соревноваться). Дальше я греб в четверке с рулевым и в восьмерке. Чтобы серьезно заниматься греблей, нужно иметь рост за 190 см и вес за 90 кг. Спортивные результаты для меня были на втором плане, на первом – оздоровительные и ознакомительные. Привлек ребят из комнаты, и мы поначалу получали удовольствие. Удовольствие кончилось, когда зимой нужно было вставать в шесть утра, чтобы успеть на время, выделяемое нам по остаточному принципу в гребном бассейне – на хорошем времени были мастера.
Гребли мы в четверке распашной с рулевым – нашим опытным тренером, женщиной лет пятидесяти. Она толково и спокойно все объясняла, но перед соревнованиями и на них в ее лексиконе превалировал мат. Не все это выдерживали и первым откололся Саша – Юн Санхо. Сашу заменил Кирилл Егоров. Позже, когда понадобилась восьмерка для институтских соревнований, удалось подключить двух немцев из первой группы – Гюнтера и Ганца. Загребного тренер нашла сама – перворазрядника из старшекурсников. Не хватало еще двоих, и тренер приказала найти двух физмеховских аспирантов – Первозванского и Челпанова. В аспирантуре они не числились, но найти их, причем на разных факультетах, удалось. Они были уже кандидатами наук, старшими научными сотрудниками и попутно набирали педагогический стаж. Гребли до самых соревнований с удовольствием. После соревнований восьмерка распалась, и встретился я с ними только через три года. Тогда и узнал, что они из звездной команды кафедры Лурье.
Пора рассказать о жильцах нашей комнаты.
Четверка распашная: Олег Рогозовский, Толик Полянский Кирилл Егоров, Валера Косс. На руле – Таня Неусыпина (это ее фото)
Первозванский (тогда еще Толя)
Комната 422
Нас – четверых первокурсников физмеха поселили в студгородке Политехника по Лесному проспекту 65 (Флюгов переулок) в корпусе 6ф (физическом), на четвертом этаже. Досталась нам не самая лучшая комната, с обещаниями перевести нас после первого курса в лучшее помещение, но мы пока не жаловались.
Самым старшим и опытным из нас был Саша – Юн Санхо, 1935 года рождения. Родителей его, живших в Корее (южной части единой Кореи) японцы насильственно увезли на тогда еще японскую часть Сахалина (Углегорск) и заставили добывать уголь. Работали они тяжело, но рабами все-таки не были. Саша успел еще поучиться в японской гимназии и выучил японский в совершенстве – учеба по-японски продолжалась еще некоторое время после освобождения острова Красной Армией.
Японцев тоже не сразу отпустили – нужно же было руководить производственным процессом. Корейцев на родину отпускать не собирались – тем более в ставшую уже Южной Корею. Ну, а после корейской войны надежды вернуться в родные места стали призрачными. Они продолжали добывать уголек теперь для «освободителей». Условия жизни заметно ухудшились. Пришлось учить русский язык – с нуля. Потом ждали учителей – кто же по доброй воле соглашался ехать в каторжные места. К окончанию десятого класса уже советской школы был поставлен ультиматум – аттестаты зрелости выдают только тем, кто принимает советское гражданство. Так как выезд с Сахалина казался практически невозможным, а Саша учился хорошо, то приняли решение принять гражданство, что давало Саше шанс поступить в институт на Большой Земле. Те, кто не согласился, остались без аттестата зрелости и без гражданства. Через несколько лет – хрущевская оттепель, возвращение депортированных народов. Докатилось это и до Сахалина – некоторые семьи получили разрешение вернуться в родной Пусан.
6
С таким же успехом мог следовать призыву: «пейте соков натуральных, расширяет грудь и плеч».