Страница 21 из 26
Ехали мы поездом до Оленегорска, там переночевали и оттуда начали наш маршрут.
Ехали весело, пели песни, занимали купе плацкартного вагона и, кажется, экономили один или два билета. При этом Володя Кузнецов демонстрировал умение мгновенно забираться в ящик для чемоданов под нижними сидениями. Кто-то еще спал за рюкзаками на третьей полке. Когда выходили со всеми рюкзаками, лыжами и пилой, кто-то из проводников поинтересовался, как долго мы будем в зимней тундре, и сколько нам за это заплатят. Узнав, что мы еще и сами себя оплачиваем, крутили головой.
Экипировка у нас была незамысловатой. Штормовки, брюки, рюкзаки и лыжи обеспечивал турклуб.
Лыжи «Турист», шире и прочнее обычных, с кантами, были тогда единственно доступным средством для лыжных походов («Бескиды» появились позже).
Так как предусматривалась возможность холодной ночевки (кажется посредине озера Имандра), то спальникам уделялось особое внимание. О том, чтобы получить спальники на гагачьем пуху, которые использовали альпинисты-сборники, речи не было – нам сумели выделить зимние спальники на медвежьей шерсти. Теплее других, они были тяжелыми и двухместными спарками. Так как девочек было трое, то возникла коллизия по распределению мест. В похожем случае, когда девочек и мальчиков было поровну, руководитель решил, что заполнение всех спальников будет разнополым.
Оборудование и наполнение рюкзаков распределялись по справедливости – учитывался вес участника, его кондиции и пол. Самая тяжелая ноша – 12-местная военная палатка без пола и с отверстием для печной трубы досталась Володе Молоковскому.
Самую неудобную ношу – печку взял Коля Менде. Он вообще нагрузил себя больше, чем ему полагалось. Когда ему сказали, что это неправильно, он отговорился тем, что готовит себя для более тяжелых испытаний и походов («если завтра война»).
Благодаря Коле и Наташе Болотовой в группе, даже когда было тяжело, царил мир и порядок – старшие являли собой достойный подражания пример. Они же решили и проблему распределения по спальникам – принеся себя «в жертву», оставив Тане и Наташе Иванцевич возможность объединиться.
То, что мы на Севере, почувствовали уже в Оленегорске, куда приехали вечером и, наткнувшись на закрытые точки общепита, ввалились в уже закрывающуюся столовую. Увидев нас, старшая распорядилась разогреть остаток щей, от которых уже собирались освобождать бак, и стала жарить нам оладьи. Вкус их помню до сих пор. Переночевали в каком-то клубе.
Первый день похода был скорее тренировочным и стали мы на стоянку довольно рано.
Прежде всего, выбиралось правильное место: с доступной водой, сухим деревом поблизости и ельником. Дерево валили (согнутую пилу нес сверху рюкзака Володя), затем распиливали и кололи на чурочки, подходящие для печки. Разжигался костер и дежурные приступали к готовке – обед-ужин проходил уже в темноте.
Колья для палатки делались из подлеска, палатку устанавливали с учетом многих требований, включая лавиноопастность. На дно палатки расстилался пластикат, на него клали елочный лапник, а уже сверху спальные мешки. Посредине оставлялось место для печки и дежурных, следивших за печкой всю ночь. Они менялись через два часа. Дежурные по кухне вставали раньше других на час и готовили завтрак – обычно кашу, чай и бутерброды на перекус днем. Иногда днем удавалось вскипятить чай, но для этого нужны были дрова, которые таскать с собой не хотелось. Термосы были роскошью, которую не могли себе позволить из-за их хрупкости и громоздкости.
В первые вечера после ужина еще хватало сил петь песни. Особенно нравились геологические песни Городницкого, которые больше подходили к походным условиям, чем обычные студенческие или песни Юрия Визбора[51]. А песня «Снег, снег, снег…» стала своеобразным гимном группы, и мы потом неодобрительно относились к тем, кто пел эту песню, не пройдя лыжных маршрутов. Моя лыжная подготовка оказалась не хуже, чем у других. Условия кольской тайги (тундры, как ее там называли) отличались от привычной некоторым лыжни. Особенно сложным был спуск с гор, на которые мы долго и с трудом забирались, надеясь отдохнуть на спуске. Не тут-то было. Все падали. Некоторые по многу раз. Особенно доставалось Тане Дунаевой. Много падал и Коля Менде, может быть из-за своего негабаритного рюкзака с печкой, который приходилось каждый раз снова водружать на него.
На горе Эбручорр, был такой ветер, что лыжи вниз почти не ехали, а если расстегнуть штормовку, то на террасах можно было даже уехать назад.
Горы нас «укатали». Однажды, когда мы спустились с большой горы как раз было наше дежурство. Останавливаться под горой было опасно и пошли дальше. Лагерь пришлось ставить уже в сумерках и дрова для костра заготавливали уже в темноте. Ребята затопили печку и зашли в палатку. Когда мы возвестили, что обед-ужин готов, никто не откликнулся. В палатке мы увидели «картину маслом»: все лежали «как убитые» в разных позах, кто-то снял штормовку, кто-то даже лыжной шапочки не снял. Все спали. С трудом удалось их расшевелить и убедить, что поесть все-таки надо.
Еще на одном дежурстве, уже утром, набирая воду в ведро и в котелок, я увидел на дне какие-то странные красноватые разводья. На всякий случай сообщил, что хотя вода и выглядит чистой, но там какие-то красные включения. Пришедшая проверить воду Наташа Болотова выловила из воды упавший туда мешочек со специями, из материи с красными цветочками: он зацепился за что-то на дне, и через обтекающую его воду это выглядело как красные разводья. Мешочек уронила в воду предыдущая кухонная смена. Мне эти разводья долго потом вспоминали.
Еще один запомнившийся случай был, когда дежурили Таня Дунаева и Володя. Суп-лапша с мясом, который они приготовили, дразнил ароматами. И тут Таня, споткнувшись о лапник в палатке, перевернула котел с супом. Обычно спокойный Володя «маленький» рассвирепел – ешь прямо с лапника, приказал он и Таня, которая могла всегда ответить, стала с перепугу подбирать лапшу ртом с лапника. Никакого скандала не произошло, все свели к шуткам, перебились чаем и кусками рассыпавшейся тушенки. Вилок, кстати у нас не было, так что макароны собрать не удалось; заменили верхний слой лапника.
Так как световой день был не очень длинный, ходового времени было не так много. Всегда возникала альтернатива – пройти еще или остановиться на ночевку раньше, но в безопасном месте. Шли мы по ненаселенке и неприятных свиданий с местными жителями, как это случается в нынешние времена, не опасались. Но вот ставить палатку под горой, защищающей от ветра, мы себе не позволяли. Через неделю после нас шла московская группа и попала в таком месте под лавину.
В ненаселенке существовали и другие опасности, особенно для небольших групп. Через год девушка из другой московской группы сломала на спуске ногу. Долго думали, что делать, на следующее утро двое пошли за подмогой (два дня в одну сторону), двое остались с раненой и еще двое или трое то ли продолжили маршрут, то ли ушли к жилью в другую сторону. Началась пурга. Посланные за подмогой вернулись через неделю. Без жертв не обошлось.
Мы шли без особых приключений. Была заминка в Волчьих тундрах, когда старшие сомневались куда идти – были расхождения между картой, компасом и тем, что можно было увидеть с горы. Причину этих сомнений расскажу позже.
Где-то на последней трети пути мы услышали лай собак. Он становился все громче; стало понятно, что мы подходим к леспромхозу. Не знаю, какие правила по ненаселенке существовали, но приняли решение в него зайти. Собаки, которые стали нас сопровождать привели сначала к свалке. Нас поразило огромное количество флаконов от духов «Эллада» – довольно дорогих даже для Севера. В леспромхозе было, кажется, две женщины – повариха и заведующая сельпо, но духи предназначались не для них. В леспромхозах царил жестокий сухой закон. Продавщица придумала обходной маневр – покупала духи Эллада и давала их в долг страждущим. В зарплату с ней рассчитывались – с немалыми процентами. Потом стало известно, что непростой контингент леспромхоза, отрезанный большую часть года от жилья, рассчитался с ней до конца «трамваемК125».
51
Окуджава у нас появился позже. На физмехе был свой туристский гуру и бард Боб Полоскин. Бродский стал известен как автор слов песни Клячкина «Пилигримы», но «стоял» гораздо ниже Боба.