Святославичи

Регелинда всплеснула руками.

- Да ничего не случилось, глупая. Спать иди!

- А вы-то отчего не спите? - подозрительно молвила Вышеслава.

Святослав беззвучно выругался и, резко повернувшись, ушел в свою опочивальню.

- Чушь-то не городи! - оборвала девушку Регелинда и, крепко взяв за руку, повела за собой. - Распрекрасных тебе снов, лада моя! - с этими словами служанка втолкнула Вышеславу в ее спаленку, забрав у нее светильник.

Возвращаясь обратно, Регелинда услышала, как скрипнула дверь князя Всеволода и его жены. Служанка невольно замедлила шаг, прикрыв светильник ладонью, заметив впереди во мраке коридора смутную женскую фигуру в белых ниспадающих одеждах - Анастасия!

Регелинда не успела сообразить, что сказать гречанке, если и та обратится у ней с расспросами, как вдруг дверь снова приоткрылась, вместе с полоской света в коридор высунулась обнаженная мужская рука и втащила Анастасию назад в спальню.

Путь освободился, и Регелинда на цыпочках двинулась дальше. Проходя мимо только что затворившейся двери, она не удержалась и приникла к ней ухом. До нее донесся раздраженный голос Анастасии: «Пусти меня!.. Грех в Великий пост сладострастьем заниматься. О теле не мыслишь, так о душе промысли, Всеволод!» - «Иль не жена ты мне, Настя?» - прозвучал недовольный голос Всеволода. «Жена, но не раба!» - ответила княгиня.

«У этих свои кочки да ухабы! - с усмешкой подумала Регелинда. - Гречанка-то набожна, а муженек ее сластолюбив. Такому молодцу на ложе любая будет рада!»

Под «любой» Регелинда подразумевала себя. Она сразу положила глаз на Всеволода, еще когда увидела его впервые в Киеве лет десять тому назад…

Наступила первая суббота Великого поста: день поминовения усопших.

Спасо-Преображенский собор был полон молящимися. На этот раз князья, их жены и дети стояли перед алтарем. Бояре со своими женами и детьми теснились широким полукругом за ними. Черный люд заполнил все проходы у пяти столпов храма, толпился в распахнутых настежь главных вратах.

После выноса Святых Даров епископ Гермоген начал службу, гулкое эхо вторило его сильному зычному голосу в высоких сводах собора. Торжественное молчание многих сотен людей, стоящих плотно друг к другу, придавало всему обряду что-то завораживающее.

Анастасия сбоку глянула на Оду. Княгиня сосредоточенно молилась, склонив голову в темном платке и беззвучно шевеля сухими губами. Гречанка догадалась, по ком ее молитва.

С самого утра Ода была бледна и неразговорчива. Святослав тоже был не такой, как всегда. Всеволод и Анастасия, Вышеслава и Янка, пасынки Оды - все видели, что-то случилось. Но только одна Анастасия догадывалась об истинной причине молчаливого отчуждения между Святославом и Одой.

Когда архидиакон[79] приблизился к Святославу с пучком тонких свечей, в наступившей тишине прозвучал негромкий голос черниговского князя:

- Светлая память отцу моему великому князю Ярославу Владимировичу, в православии Юрию, матери моей великой княгине Ирине, в иночестве Анне, старшему брату моему Владимиру Ярославичу, в православии Василию, моей первой супруге княгине Брониславе, в православии Елизавете, моему младшему брату Вячеславу Ярославичу, в христианстве Петру, и другому младшему брату Игорю Ярославичу, в христианстве Федору.

После каждого произнесенного имени Святослав брал свечку, разжигал ее от свечи, горевшей перед Распятием, и ставил на канун - подсвечник в форме круглого стола.

Назвав последним брата Игоря, умершего шесть лет назад, Святослав перекрестился на Распятие и хотел было вернуться к алтарю, как вдруг Ода стремительно прошла мимо него к архидиакону, выхватила из его рук свечку и громко воскликнула:

- За упокой души христолюбивого племянника нашего Ростислава Владимировича, в православии Михаила!

Даже не удостоив мужа взглядом, Ода вернулась на свое место.

Святослав кивнул священнику и встал рядом с Одой, хмурый и недовольный.

Архидиакон нараспев затянул поминальную молитву:

- Упокой, Господи, души усопших рабов Твоих родителей и сродников князей Святослава и Всеволода Ярославичей: великого князя Юрия, жены его инокини Анны, сыновей их Василия, Петра и Федора Юрьевичей, а также внука их Михаила Васильевича и княгини черниговской Елизаветы и всех православных христиан и прости им все прегрешения вольные и невольные и даруй им Царствие Небесное!..

* * *

К концу марта растопило весеннее солнце сугробы и потекли по кривым улочкам Чернигова, по крутым переулкам на Третьяке и Подоле веселые ручейки. В лужах отражались голубые небеса. Края крыш украсились бахромой сосулек, истекающих прозрачной холодной влагой. Сосульки срывались вниз, не выдерживая единоборства с жаром солнечных лучей, и со звоном разбивались о твердые наледи. Их блестящие продолговатые обломки искрились на солнце, как горный хрусталь.

В один из солнечных дней уходящего марта Ода объявила Святославу, что намерена поехать в Саксонию к отцу. Она попросила мужа отпустить с нею Ярослава и Вышеславу.

Святослав не стал перечить. Его отношения с женой после отъезда Всеволода и Анастасии в Переяславль становились все хуже. На раздражительность Оды, на ее упорное молчание Святослав отвечал вспышками гнева и бранью.

Ода быстро собралась в дорогу. Кроме Вышеславы и Ярослава с нею отправлялись две молоденькие служанки и Регелинда. Ехать было решено верхом из-за надвигающейся распутицы.

Святослав для сопровождения супруги и детей отобрал сотню дружинников, поставив во главе всего Инегельда, владевшего немецким языком.

Прощание вышло сухим и коротким. Святослав хлопнул по плечу Инегельда и что-то коротко бросил ему по-шведски. Инегельд молча кивнул и отошел к своему коню. Затем князь поочередно прижал к себе Вышеславу и Ярослава. Подойдя к жене Святослав едва коснулся губами ее бледной щеки.

Протянув пергаментный свиток, он промолвил, не глядя на Оду:

- Вот грамотка твоему батюшке от меня.

Ода с безразличным видом взяла свиток и, не проронив ни слова, передала его Регелинде.

Святослав повернулся и ушел в терем.

Вышеслава расцеловала на прощание братьев. Олег помог сестре сесть верхом на коня, потом подошел к мачехе, чтобы проститься и с нею. Глеб, Давыд и Роман тоже садились на коней, они вызвались сопровождать Оду до развилки дорог.

Ода притянула к себе голову Олега и коснулась его лба горячими губами.

- Прощай, мой юный князь, - тихо сказала она.

- Мыслю, не на век прощаемся, - постарался улыбнуться Олег.

- Бог ведает, - прошептала Ода.

Опираясь на руку Олега, Ода села в седло. Лошадь под ней была смирная, она даже не тронулась с места, лишь пошевелила ушами.

Ода взяла в руки поводья, прежде чем направить лошадь со двора в распахнутые ворота, она подняла голову в круглой шапочке и перекрестилась на купола Спасского собора.

Олегу, не спускавшему с мачехи глаз, вдруг показалось, что она прощается с Черниговом навсегда. Олег снял с головы мурмолку, чтобы помахать ею, если Ода обернется.

Но Ода не обернулась.

Молитва мытаря и фарисея

Как просохли дороги после весенней ростепели, прибыли в Киев послы венгерского короля Шаламона[80]. Возглавлял посольство родной дядя короля Левенте. Речи герцога, свободно владевшего русским, пришлись по душе князю Изяславу.

- Русские князья стремятся к родству с христианскими королевствами. Однако в делах государственных с родством не считаются, странно сие и непонятно, - возмущался герцог. - Уже только то, что королева Анастасия-Агмунда Ярославна[81] является родной сестрой киевского князя, вызвало почтение у соседних государей… до недавнего времени.

[79] Архидьякон - старший дьякон в епархии.

[80] Шаламон - король Венгрии в 1063-1074 гг.

[81] Анастасия-Агмунда - дочь Ярослава Мудрого, ставшая женой венгерского короля Андраша (1046-1061), мать Шаламона.