Страница 77 из 126
«Закулисное поведение Польши доказывает, — писал Борис Спиридонович, — что Польша ведет весьма сложную дипломатическую игру, которая учитывает не только возможность дальнейшего улучшения советско-польских отношений, но и возможность ухудшения их. Именно все это обязывает нас к весьма большой настороженности по отношению к Польше и к серьезному недоверию к польской политике».
В связи с этим Б. С. Стомоняков сослался на циркулирующие слухи о польско-германских политических переговорах, на которые настойчиво обращали внимание французские политические и государственные деятели Э. Даладье и Ж. Поль-Бонкур, приезд в Варшаву первого гитлеровского президента гданьского сената Г. Раушнинга и подчеркнуто дружественный прием, устроенный ему поляками, сдержанность польской печати по отношению к Германии.
Из этого вытекает основная установка в политике СССР в отношении Польши, заключал Борис Спиридонович в письме полпреду: принимать все меры к усилению тех тенденций и сил в Польше, которые ориентируются на противодействие реваншистским устремлениям Германии, и всемерно стремиться к укреплению, развитию и углублению наших отношений с Польшей.
Однако не прошло и нескольких месяцев, как опасения Б. С. Стомонякова относительно изменения внешнеполитического курса Польши подтвердились.
В середине ноября 1933 года Б. С. Стомоняков встретился с польским посланником Ю. Лукасевичем и поинтересовался позицией Польши в связи с обсуждением вопроса о разоружении после ухода Германии 19 октября с конференции по разоружению и ее выхода из Лиги Наций. Однако посланник смущенно сообщил, что у него имеется другая информация из Варшавы.
— Новый польский посланник в Германии Ю. Липский был у Гитлера. Германское телеграфное агентство сообщило о предстоящем подписании польско-германской декларации о ненападении. В этом же духе комментирует события польская печать.
— Значит, доходившие до нас сведения о подготовке заключения пакта о ненападении между Германией и Польшей верны, — спросил Борис Спиридонович, — и развитие идет в этом направлении?
— Да, как будто так… Дело идет в этом направлении.
— Это важное событие, — подчеркнул Стомоняков, — которое окажет влияние на всю международную ситуацию.
Лукасевич пытался представить это событие как служащее делу мира.
— Хотя я не имел информации, — продолжал он, — но чувствовал, что готовятся большие дела, поскольку Липский после вручения верительных грамот срочно вернулся из Берлина в Варшаву и был принят Ю. Пилсудским.
Ведь маршал нас, посланников, принимает только в очень редких случаях, когда у нас имеются большие дела.
Полпред в Варшаве В. А. Антонов-Овсеенко сообщал в НКИД:
— Между тем обстановка меняется. За срыв темпов нашего сближения работают большие силы, учитывающие рост значения Советского Союза в связи со всеми его успехами…
Несмотря на наши предостережения, в Галиции велась разнузданная антисоветская травля, создавшая благоприятную обстановку для покушения на наше консульство во Львове.
В результате этого покушения сотрудник советского консульства Алексей Маилов был убит, а другой сотрудник, Иван Джугай, — ранен. И хотя преступники были наказаны, антисоветские организации не были запрещены и продолжали свою деятельность. Все это отягощало советско-польские отношения. Но Советское правительство продолжало последовательно проводить политику на сближение с Польшей.
Состоявшийся в январе 1934 года XVII съезд ВКП(б) констатировал «перелом к лучшему в отношениях между СССР и Польшей». Одновременно в отчетном докладе ЦК ВКП(б) содержалось предостережение от излишнего оптимизма: «Это не значит, конечно, что наметившийся процесс сближения можно рассматривать как достаточно прочный, обеспечивающий конечный успех дела. Неожиданности и зигзаги политики, например в Польше, где антисоветские настроения еще сильны, далеко еще нельзя считать исключенными»[50].
Это оценка оказалась справедливой.
Польское правительство, защищавшее интересы буржуазии и помещиков, проводило внешне так называемую политику «равновесия», «балансирования» между СССР и фашистской Германией. На деле же, строя свою политику на платформе антикоммунизма, оно искало пути сговора с гитлеровской Германией и милитаристской Японией, вопреки жизненным интересам польского народа. Не случайно на совещании генералитета и особо доверенных лиц в Бельведерском дворце фактический глава польского государства Ю. Пилсудский назвал Советский Союз в качестве главного противника в будущей войне. Поэтому правящие круги Польши отрицательно относились к инициативе СССР по коллективной защите мира в Восточной Европе от угрозы германской агрессии.
Возросший авторитет СССР во всем мире и инициативно действующая советская дипломатия привели к значительному упрочению внешнеполитических позиций Советского Союза. В сентябре 1934 года по приглашению 30 государств СССР был принят в Лигу Наций и получил постоянное место в Совете Лиги.
В том же году СССР установил дипломатические отношения с рядом государств Восточной Европы: Венгрией, Румынией, Чехословакией, Болгарией и Албанией. Наконец-то Борис Спиридонович стал получать иногда весточку со своей родины — Болгарии.
Одновременно Советское правительство, учитывая рост числа военных провокаций японцев на дальневосточных границах СССР и МНР, предприняло по взаимной договоренности с правительством Монголии ряд дополнительных шагов по укреплению политического, экономического и военного сотрудничества.
Политика японских милитаристов на Дальнем Востоке становилась все более агрессивной. И хотя японское правительство, учитывая возросшую мощь Советского Союза на Дальнем Востоке и определенную изоляцию Японии на международной арене, вынуждено было в начале 1934 года отказаться от намечавшегося прямого вторжения на территорию СССР, агрессивная сущность японской политики, направленной против СССР, МНР и Китая, оставалась прежней, приобретая лишь новые формы. Борис Спиридонович никогда не был на Дальнем Востоке. Многое ему приходилось узнавать о жизни народов этих стран из постоянных бесед с товарищами, приезжавшими из Китая, Монголии и Японии, особенно работниками полпредств, торгпредств и других учреждений, многих из которых он знал лично. Он изучал материалы и отчеты, поступавшие из отделов НКИД и других организаций, в том числе Наркомвнешторга, Разведупра РККА и других. Знакомился он и с новинками японской политической литературы, большая часть которой была посвящена перепевам различных милитаристских догм, прославлению «японского духа», «исторической роли» Японии в осуществлении ее господства на Дальнем Востоке. Б. С. Стомоняков хорошо помнил «меморандум Г. Танака» 1927 года, в котором провозглашались далеко идущие экспансионистские планы японского империализма. К этому времени бывший премьер-министр уже ушел в мир иной, но в Японии продолжали развивать те же идеи агрессивной войны против СССР.
Одним из первых вопросов, который пришлось рассматривать Б. С. Стомонякову, когда он стал заниматься проблемами советско-японских отношений, был рыболовный. Японцы всячески старались обойти положения советско-японской рыболовной конвенции 1928 года, выработанной также при участии Б. С. Стомонякова и устанавливавшей в целях сохранения рыбных богатств определенные ограничения на хищнический лов рыбы. Нередко японские дипломаты пытались оспаривать решения советских органов о количестве сдаваемых в аренду рыболовных участков и об их ценах.
После длительных проволочек летом 1934 года в Москве начались советско-японские переговоры по рыболовному вопросу. Однако посетивший Б. С. Стомонякова 11 июня японский посол в СССР Т. Ота пытался навязать советской стороне ряд предварительных условий для начала переговоров. Заместитель наркома решительно отклонил эти японские домогательства. Сообщая об этой беседе полпреду СССР в Японии К. К. Юреневу, Б. С. Стомоняков писал, что «японцы будут всемерно затягивать переговоры под любыми предлогами».
50
XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стенографический отчет. т. М., 1934. С. 13–14.