Страница 109 из 126
«Грянула русская революция, и меня потянуло из Швейцарии в царскую Польшу. С нелегальным паспортом переезжал русскую границу, не зная ни одного слова по-русски. Первый человек, которого я встретил в Варшаве, был Феликс Дзержинский, второй — Лео Иохигес (Тышка), главный руководитель нашей (социал-демократия Королевства польского и Литвы. — Авт.) партии. Я был сразу отправлен в редакцию ЦО партии, принимал участие в выпуске первого ежедневного издания партии «Трибуна»… Мне приходилось с группой рабочих захватывать типографии буржуазных газет, дабы обеспечить ежедневное издание нашего нелегального ЦО, с браунингом в руках».
Весной 1906 года арестован, за взятку отпущен, через две недели арестован вновь. В 1907 году выслан в Австрию. Жил в Германии, участвовал в социал-демократическом движении, боролся вместе с К. Либкнехтом, Р. Люксембург и А. Паннекуком против реформизма. Исключен перед войной из германской социал-демократической партии за несогласие с реформистами. «Ежедневное общение с Лениным, — пишет он, — обмен мнениями убедил меня в том, что большевики являются единственной революционной партией в России».
Тогда в Швейцарии рождалось интернационалистское объединение социал-демократов — противников войны.
«Боевой фонд этой организации составлен был таким образом, что Владимир Ильич внес от ЦК большевиков 20 франков. Бор-хард от немецких левых — 20 франков, а я из кармана Ганецкого от имени польских социал-демократов — 10 франков. Будущий Коммунистический Интернационал располагал, таким образом, для завоевания мира 50 франками, но для издания брошюры о конференции на немецком языке понадобилось 96 франков. 46 пришлось одолжить… На Кинтальской конференции мы уже представляли значительную силу…»
В Давосе он узнал о Февральской революции в Петрограде. Его вызвал к себе Ленин: «Надо ехать в Россию». Вместе с Ильичем и другими большевиками добрался до Стокгольма. Остался там в качестве агента ЦК для связи с заграницей.
…Страны, города и веси менялись в его жизни с кинематографической быстротой. И вот неторопливый поезд переползает от одной митингующей станции к другой. Октябрь 1917 года… А ему вспоминается то выступление на митинге, с которого началась его биография революционера-профессионала: за угощением старый крестьянии, видевший в своей жизни, наверное, не одно предательство хорошо начинающих интеллигентов, сказал ласково начинающему трибуну: «Смотри не предавай»…
Да, Карл Радек начинал хорошо. И жизнь его вне России до сих пор остается примером обретения себя в борьбе.
…Вот и перрон Финляндского вокзала.
«Как во сне приехали в Смольный, а через минуту были в кабинете у Ленина… Немедленно после приезда в Петроград был послан в Стокгольм для переговоров с представителем немецкого правительства Рицлером. После возвращения поехал с Троцким в Брест-Литовск».
Зимой 1918 года Радек выступил против заключения мира с Германией, однако очень скоро одним из первых признал свою ошибку. В 1924 году писал:
«Я не забуду никогда своего разговора с Ильичем перед заключением Брестского мира. Все аргументы, которые мы выдвигали, отскакивали от него, как горох от стены. Он выдвигал простейший аргумент: войну не в состоянии вести партия хороших революционеров, которые, взяв за горло собственную буржуазию, не способны идти на сделку с германцами. Войну должен вести мужик. «Разве вы не видите, что мужик проголосовал против войны?» — спросил меня Ленин. «Позвольте, как это голосовал?» — «Ногами голосовал, бежит с фронта». И этим дело для него было решено…»
Карл Радек в 1918 году нелегально отправился в Германию, принимал участие в I съезде компартии. Он как один из ее руководителей заключен в тюрьму Моабит. И оттуда ему удавалось передавать на волю записки, обосновывавшие тактику формирования ГКП. Вернуться в Россию удалось в марте 1920 года. Радека высоко ценил Ленин, написавший, когда разгорелся спор о правомерности направления Бухарина и Радека в ВЦСПС:
«Может быть, вы знаете лучших теоретиков, чем Радек и Бухарин, так дайте нам. Может быть, вы знаете лучших людей, знакомых с профсоюзным движением, дайте их нам…»
А потом была так называемая «левая оппозиция». Что привело Карла Радека в ее ряды? Революционное нетерпение, желание ускорить победу мировой революции? Действительно, в 1920 году, выступая на IX партконференции, он говорил: «Мы всегда были за революционную войну… Мы принципиально за то, что всякий пролетарий, могущий нести в своих руках оружие, должен помогать международному пролетариату». Но это год двадцатый: война с Польшей, революционный энтузиазм. Уже в 1922 году Радек поддерживает В. И. Ленина, который не согласился с Бухариным, предлагавшим внести в программные документы Коминтерна положение о том, что «каждое пролетарское государство имеет право на красную интервенцию». В то время Радек вполне принимал внутриполитическую линию новой экономической политики. Но его беспокоило все больше и больше другое: судьба внешней политики Советской России. А ситуация была сложной: как совместить борьбу за международное признание пролетарского государства с поддержкой мирового революционного движения? Как и многие, Радек считал нэп маневром на пути к мировой революции. Он опирался на принятую единогласно резолюцию IV конгресса Коминтерна, где говорилось, что «пролетарская революция не сумеет восторжествовать в пределах только одной страны», что она «может восторжествовать только в международном масштабе, вылившись в мировую революцию». Радек отстаивает линию на создание единого рабочего фронта с социал-демократами. Так, в апреле 1922 года вместе с Н. Бухариным и К. Цеткин он был активным участником переговоров с Венским и Амстердамским Интернационалами. Но планировавшийся всемирный рабочий конгресс в Гааге состоялся без представителей Коминтерна во многом благодаря сектантской позиции его тогдашнего председателя Г. Зиновьева. Зиновьев, активно выдвигавший на первые роли во внутренней политике Сталина и сам претендовавший на руководство внешней, явно во вред коммунистическому движению везде клеймил «социал-предателей».
На V конгрессе Коминтерна в 1924 году Радек выступил почти с трехчасовой речью, требуя найти общий язык с социал-демократией Запада.
Что же крамольного было в этом остающемся недоступным широкому читателю выступлении?
«Речь Зиновьева, на мой взгляд, означает ликвидацию решений IV конгресса о тактике единого фронта».
«Если в Коминтерне мы ограничимся только официальной дисциплиной, то мы станем не живым Коминтерном, а только остовом его».
«Мы не должны отказываться от критики, иначе мы были бы заговорщической организацией, которая закулисно обделывает свои делишки за спиной масс».
«Мы заявляем, что будем работать как дисциплинированные товарищи, но в то же время требуем, чтобы была прекращена политика травли и унижения».
Что же ответил Сталин?
«…Наш вывод: нужен смертельный бой с социал-демократией».
К. Б. Радек оказался и в числе авторов известного «Письма 46-ти» в ЦК РКП(б). Видные партийные и государственные деятели — Пятаков, Преображенский, Осинский, Косиор, Сапронов и другие писали:
«Режим, установившийся внутри партии, совершенно нетерпим. Он убивает всякую самодеятельность в партии, подменяя партию подобранным чиновничьим аппаратом, который действует без отказа в нормальное время, но который неизбежно дает осечки в моменты кризисов и который грозит оказаться совершенно несостоятельным перед лицом известных серьезных опасностей».
«Группа 46-ти» не была фракцией и тем более оппозицией. Старые большевики действовали в рамках партдисциплины, требуя широкого обсуждения поставленных ими актуальных проблем момента: расширения в условиях нэпа внутрипартийной демократии, исправления ошибок, приведших к «кризису цен» в 1923 году.
В «Правде» началась дискуссия. Большинство выступавших считали: режим внутрипартийной жизни требует реформ. И 5 декабря 1923 года была единогласно принята резолюция ЦК РКП(б) о расширении демократии в партии. Уникальный случай в нашей истории: в последний, пожалуй, раз после споров руководства с представителями другой позиции принимался документ, удовлетворявший конфликтовавшие стороны, способный объединять для совместной работы. Оставалось выполнить его. Но, приняв резолюцию, большинство Политбюро (Сталин, Зиновьев, Каменев) фактически с первых шагов ее нарушили. Шла острейшая борьба внутри