Страница 11 из 25
– Почему же ты тогда ничего не сказал мне об этом?
– Потому что я боялся, что баас пойдет искать этот народ, а мне тогда надоело путешествовать и хотелось вернуться в Наталь на отдых. Кроме того, все мазиту говорили, что эта женщина – большая лгунья.
– Она не лгала, – сказал я и поведал Хансу о Харуте и Маруте и об их просьбе, о виденном мною кладбище слонов и о Джане.
Ханс невозмутимо выслушал это: его трудно было чем-нибудь удивить.
– Да, баас, старуха не была лгуньей. Когда же мы отправимся забирать эту слоновую кость и каким путем пойдем? Через Килву или через Землю Зулу? Надо торопиться, пока не наступили дожди.
После этого мы долго беседовали. Карманы наши были пусты, и разрешить задачу, как пуститься в путешествие, было весьма трудно, если не вовсе не возможно.
Глава VII
Рассказ лорда Регнолла
Эту ночь Ханс провел у меня, вернее, в моем саду, не решаясь идти в город. Он опасался ареста за драку с белым человеком. Однако тот не возбуждал дела, будучи, по всей вероятности, накануне слишком пьяным, чтобы вспомнить, кто его столкнул в канаву.
На следующее утро мы возобновили обсуждение всех возможных способов, как нам при помощи имевшихся в нашем распоряжении средств добраться до страны, где живет народ кенда. Такая долгая и полная непредвиденных случайностей экспедиция требовала больших затрат. Но где взять деньги?
Наконец я пришел к решению ехать вдвоем с Хансом в сопровождении только двух зулусских охотников, взяв с собой всего один запряженный быками фургон для необходимых вещей и припасов.
С таким легким снаряжением мы рассчитывали пробраться через Землю Зулу в город Безу, столицу мазиту, где мы были уверены в самом радушном приеме.
После этого, если мы даже не попадем в Страну Кенда, нам представится возможность убить некоторое количество слонов в диких местах, лежащих за Землей Зулу.
Во время нашего разговора я услышал пушечный выстрел, возвещавший о прибытии в гавань английского почтового парохода.
Я сел написать несколько деловых писем, касавшихся злосчастной «Компании Доброго Доверия». Через некоторое время в окне появилась физиономия Ханса, который объявил, что на дороге стоят два «очень красивых незнакомых бааса», которые ищут меня.
«Акционеры нашей компании», – подумал я, приготовившись уйти через заднюю дверь.
– Если они придут сюда, скажи им, Ханс, что меня нет дома. Скажи, что я уехал сегодня утром.
Я вышел из дому задним ходом. Мне было грустно, что я, Аллан Квотермейн, дошел до того, что принужден прятаться от людей.
Вдруг во мне заговорила гордость. Чего мне стыдиться? Я имею полное право смотреть всем прямо в глаза. Я решил вернуться и, обойдя кругом свой маленький домик, остановился у живой изгороди из гранатовых деревьев, отделявшей мои владения от дороги.
– Икона[10], – услышал я протяжный голос кафра.
– Нам нужно знать, где живет великий белый охотник, – говорил голос, показавшийся мне знакомым.
– Икона, – повторил кафр.
– Не вспомните ли вы, как его местное имя? – спросил другой, тоже знакомый мне голос.
– Великий охотник Хикомазани, – с трудом сказал первый голос, и мгновенно в моей памяти возникли великолепный Регнолл-Кастл и его обитатели.
– Мистер Сэвидж! – прошептал я. – Как он попал сюда?
– Ну вот, – сказал второй голос, – ваш черный приятель теперь окончательно сбит с толку. Я говорил вам нанять белого проводника. Это избавило бы нас от массы затруднений.
– Я считал это излишним, ваша светлость, раз мы путешествуем инкогнито.
– Нам недолго удастся сохранить инкогнито, если вы будете постоянно называть меня «вашей светлостью». Тут, за этими деревьями, есть дом; идите и спросите, где…
– Здравствуйте, лорд Регнолл! Как поживаете, мистер Сэвидж! Вы ищете меня? Я очень рад вас видеть, – сказал я, выходя из-за деревьев.
– Да, Квотермейн, – радостно ответил лорд Регнолл, – чтобы посетить вас, я проехал семь тысяч верст, и, благодарение Богу, мне посчастливилось найти вас. Я боялся, что вы где-нибудь в центре Африки, где нам трудно было бы отыскать вас.
Пока он говорил, я оглядел их обоих. Со времени нашей встречи Сэвидж почти совсем не изменился, но с лордом Регноллом произошла большая перемена. В его глазах появилась какая-то тень. У рта образовалась особенная складка. На всем его красивом лице лежал отпечаток страдания.
– Через неделю вы уже не застали бы меня, – заметил я, пожимая им руки.
Мы вошли в дом.
– Как раз время завтрака, – продолжал я, – и, к счастью, у меня есть хорошая треска и нога дикой козы. Еще два прибора, бой![11]
– Пожалуйста, один, сэр. Я позавтракаю потом, – смущенно сказал Сэвидж.
– Ну, эти церемонии в Африке придется оставить, – пробормотал я, однако дальше не настаивал. Для Ханса и нескольких других туземцев, глядевших на нас в открытое окно, вид важного мажордома, почтительно стоявшего за нашими креслами и разливавшего простой джин с таким видом, как будто это было тонкое, дорогое вино, было интересным зрелищем.
Покончив с завтраком, мы вышли на веранду курить, оставив Сэвиджа завтракать в одиночестве.
После завтрака Сэвидж был послан на таможню за вещами, и мы с лордом Регноллом остались вдвоем.
– Скажите, что привело вас в Африку? – спросил я.
– Несчастье, – ответил лорд Регнолл.
– Неужели ваша жена умерла?
– Не знаю. Во всяком случае, она потеряна для меня.
– Один раз она уже была близка к этому.
– Да, когда вы спасли ее. О, если бы вы были с нами, Квотермейн! Тогда, может быть, ничего не случилось бы. Восемнадцать месяцев мы были счастливы, как могут быть счастливы смертные. У нас был прелестный ребенок. Часто жена говорила, что наше большое счастье даже пугает ее. Однажды, когда я был на охоте, она собралась навестить недавно обвенчавшихся Скрупов. Отправилась она без кучера, в маленькой коляске, запряженной пони, взяв с собой кормилицу с ребенком. Лошадь была смирная, как овца. Проезжая местечко, лежащее вблизи Регнолл-Кастла, они встретили бродячий зверинец, переезжавший на новое место. Впереди зверинца шел огромный слон, который, как я узнал впоследствии, был дурного нрава и не терпел, когда ему ехали навстречу. Вид коляски или, может быть, красной мантильи, которая была на моей жене, привел животное в ярость; оно подняло хобот и громко затрубило. Испуганная лошадь шарахнулась в сторону, но коляску не опрокинула и не причинила никому вреда. Тогда, – тут лорд Регнолл сделал паузу, – дьявол в образе этого слона протянул свой хобот, выхватил ребенка из рук кормилицы и бросил его высоко в воздух. Потом торжествующе затрубил в хобот и продолжал свой путь, не причинив ни моей жене, ни кормилице никакого вреда. За городом он взбесился и был застрелен.
– Какой ужас, – прошептал я.
– Дальше – еще хуже. Утрата ребенка так потрясла мою жену, что она потеряла рассудок. Целыми часами она сидела, улыбаясь и перебирая красные камни, подаренные ей Харутом и Марутом. По временам она обращалась к ребенку, как будто он был около нее. Ах, Квотермейн! Как тяжело было на нее смотреть! Я делал все, что мог. Ее осматривали лучшие врачи Англии, но бесполезно. Осталась только надежда, что болезнь пройдет так же внезапно, как и появилась. Врачи говорили, что перемена места может оказать на нее хорошее влияние, и, в частности, указывали на Египет.
Однажды утром жена спросила меня, как совершенно здоровый человек:
– Джордж! Когда же мы поедем в Египет? Едем поскорей!
Эти слова пробудили надежду у врачей; они объявили, что это указывает на возвращение у моей жены интереса к жизни, и убеждали меня не перечить ее желанию. Мы отправились в Египет в сопровождении леди Лонгден. В Каире я нанял большой пароход с отборным экипажем, и под охраной четырех солдат мы отправились вверх по Нилу. Приблизительно через месяц, к своей великой радости, я заметил, что у жены постепенно стали появляться признаки возвращения рассудка. Она проявляла большой интерес к древней скульптуре и храмам, о которых много читала, когда была здорова. Однажды, за несколько дней до катастрофы, она указала мне на изображение Исиды и Гора и сказала:
10
Не знаю (готтентотск.).
11
Бой (от английского «boy» – мальчик) – так называли туземную мужскую прислугу в колониальных странах.