Борджиа

Папа долго хранил молчание, в то время как графиня плакала у его ног. Потом он прибег к маневру, которым обычно пользовался и великолепно владел: он ответил вопросом на мольбу несчастной женщины:

– Итак, вы отказываетесь от брака Чезаре с Беатриче?

Графиня с удивлением подняла голову:

– Я не отказываюсь… Он просто невозможен… Беатриче питает против всех вас такую ненависть, которую она унаследовала от предков из рода Сфорца.

– Что же! Пусть тогда свершается воля Господа!

– Святой отец, я жду вашего решения. Какой ответ принесу я в Монтефорте?

– Увы, дочь моя… Я бессилен перед Чезаре. Давным-давно он не слушается меня. Свои войны он ведет вопреки моей воле. Думаю, что никакие силы не помешают ему пойти на Монтефорте…

Графиня медленно встала. Она бросила на папу последний отчаянный взгляд.

– Прощай, Родриго! – сказала она.

– Храни вас Бог, дочь моя, – ответил папа.

Онората, графиня Альма, вышла, покачиваясь. Едва она удалилась, как папа надменно вытянулся.

– Черт возьми! – пробормотал он. – Вот это поворот! О таком визите я не мог и подумать…

Старик хихикнул высоким голосом. Потом он отдернул портьеру и вошел в соседнюю комнату. Там, в полутьме, сидел какой-то мужчина. Это был Чезаре Борджиа. Собственной персоной. Папа вызвал его, как только получил золотое распятие от графини Альма.

– Ну, слышал? – спросил старый Борджиа.

– Всё!.. Клянусь адом, я сравняю Монтефорте с землей.

– Если только воительница Беатриче…

– Примавера! – перебил его побледневший Чезаре.

– Ты слышал, какие добрые чувства она приберегла для тебя!

– Я заставлю ее переменить их! – мрачно ответил Чезаре.

– Ну, а пока, после сегодняшней неудачи, у нас появился еще один враг… Эта графиня Альма, на которую я в глубине души немного рассчитывал, чтобы сгладить трудности и подготовить твою свадьбу, теперь далека от союза с нами. Наоборот, она развернулась против нас.

– Если она доберется до Монтефорте… Что же до ее дочки, графиня вообще может ее не увидеть.

– О чем ты говоришь?

– Беатриче видели в окрестностях Рима.

– В окрестностях Рима? – вздрогнул папа. – О! Эти Сфорца – смелые противники… Пойдем, Чезаре, сын мой… Мне надо помолиться. Я попрошу Небо, чтобы мать и дочь больше никогда не встретились!..

– Я займусь этим! – пробурчал Чезаре.

Он хотел уйти, но папа удержал его движением руки.

– Кстати, – сказал он, – графиня забыла здесь драгоценность… Вот это золотое распятие. Мне кажется, ты можешь догнать ее и отдать ей эту святыню, которой, если не ошибаюсь, она очень дорожит…

Чезаре внимательно посмотрел на отца.

– Впрочем, – продолжал папа, – может быть, это и не ее распятие. Но оно в точности похоже на распятие графини. Есть только одно небольшое различие. Посмотри, Чезаре, повнимательней… На распятии графини у Христа не было тернового венца, тогда как на этом голова Спасителя увенчана терниями… Видишь?.. И есть одна заостренная колючка… Она может очень больно уколоть.

Чезаре вырвал распятие из рук понтифика и поспешно удалился.

Графиня Альма быстро удалялась. Она уже добралась до кареты, ожидавшей ее под тенью дубовой рощицы близ Флорентийских ворот. Карета стронулась с места, но не проехала еще и пятисот шагов, как ее настиг всадник и знаком приказал кучеру остановиться. Тот повиновался.

Всадник наклонился к дверце кареты и почтительно приветствовал пассажирку. Графиня подняла голову и узнала всадника.

– Чезаре Борджиа! – вымолвила она, побледнев.

– Он самый, синьора!.. Хотя наши дома и враждуют, я хочу засвидетельствовать вам свое глубокое почтение. Мой достопочтенный отец собирался послать слугу, чтобы тот передал забытую вами вещь, но я решил, что этим слугой буду я.

– Забытую вещь? – удивилась графиня.

– Вот это распятие… Мой отец был убежден, что вы, без сомнения, пожалеете о его пропаже… Хочу избавить вас от этого огорчения.

Графиня печально улыбнулась.

– Благодарю вас, сеньор, – сказала она, покраснев.

Она протянула руку, чтобы взять протянутое Чезаре распятие. И в то же мгновение она легонько вскрикнула.

Шероховатая поверхность распятия царапнула ей ладонь, но порез оказался таким слабым, что он едва различался на коже.

– Какая неловкость! – раздосадованно вскрикнул Чезаре. – Я сделал вам больно, синьора?.. Не могу себе простить.

– Пустяки…

– Ну тогда прощайте, синьора… Моя миссия закончена. Мне остается добавить несколько слов. Что бы ни произошло, каковы бы ни последовали политические или военные осложнения, я навсегда сохраню горячую симпатию к вам и вашей семье.

При этих словах Чезаре натянул поводья и помчался в Рим, но перед тем как въехать в город, он остановился, обернулся и какую-то минуту следил за удаляющейся каретой.

– Карета прибудет в Монтефорте через три дня, – тихо проговорил он. – Но привезет она только труп.

Но карета отправилась вовсе не в Монтефорте. Она остановилась в той же самой гостинице «Де ла Фурш», где шевалье де Рагастен познакомился с Чезаре и проконсультировал синьора Асторре относительно парижской моды. Повозку поставили под навес, а графиня Альма закрылась в комнате и вышла оттуда только к ночи. Тогда она продолжила путь верхом и одна. Вскоре она оставила Флорентийскую дорогу и после двухчасовой скачки по бездорожью достигла узкой расщелины между скал. В глубине ущелья виднелось довольно скромное жилище.

Лишь только графиня оказалась в пределах видимости этого домика, светлое пятно появилось на тропинке, которая извивалась между поросших миртом и мастиковым деревом скал.

– Беатриче! – радостно вскрикнула графиня.

– Матушка!.. Как я беспокоилась!.. Как поздно вы возвращаетесь! – приговаривала Примавера, обнимая графиню.

Женщины торопливо вошли в дом; вооруженный слуга запер за ними дверь.

– Ну, матушка… Удачно съездили? – спросила Беатриче, когда обе уселись в комнате нижнего этажа. – Нашли вы тех людей, которых надеялись встретить?

– Их нет в Риме! – тусклым голосом ответила графиня.

– Ах, матушка!.. Вы так расстроили меня… Когда вчера вы поделились со мной мыслями о поездке в Рим, результатом которой могло стать перемирие между нами и родом Борджиа, мое сердце тревожно сжалось… В Италии не может быть мира, пока эти чудовища живы.

– Успокойся, Беатриче, – с горечью сказала графиня. – Я тоже считаю, что война неизбежна…

– Мужайся, мама!.. Я решила бороться до конца… Но скажите мне, уверены ли вы, что ваше возвращение осталось незамеченным, что за вами не следили?

– Уверена, дитя мое! Я поступала в точности по твоему плану. Почтовая карета осталась в гостинице «Де ля Фурш».

– Хорошо, матушка! Впрочем, наше изгнание подходит к концу… Завтра вечером в Риме состоится последнее собрание. А послезавтра на рассвете мы покинем это убежище, где прятались больше месяца, и отправимся в Монтефорте.

– У тебя героическая душа, Беатриче…

– Приходится быть героической, раз у мужчин женские сердца.

Графиня вздрогнула:

– Ты намекаешь на своего отца?

– Да! Отца, который не осмелился приехать сюда… Но что с вами, мама?.. Вы побледнели…

– Ничего… Я хотела выпить воды, но … рука… Не могу взять стакан.

– Пейте, матушка, – сказала девушка, подавая графине стакан.

Та хотела взять стакан, но пальцы внезапно разжались, и стакан полетел на пол.

– Не понимаю… Что со мной?.. Минуту назад… руку словно парализовало…

– В самом деле, мама, – вскрикнула испуганная Примавера, – рука у вас как восковая… Ваши пальцы свела судорога… Мама! Что с вами?

– Рука коченеет… холодно… до локтя… Голова кружится… О! Я догадалась!

Последние слова графини вырвались душераздирающим воплем, в котором перемешались ужас и смертная тоска. Примавера схватила мать в объятия, словно защищая ее от невидимой опасности.

– Что делать? – растерянно бормотала она.

– Ничего, дочка, – ответила графиня. – Ничего. Все хлопоты тщетны, потому что яд, проникший в мою кровь, не щадит никого…