Страница 69 из 84
— Ты утверждаешь, — отозвался Абьорн, медленно и тщательно взвешивая слова, будто впервые пробовал блюдо и оценивал его на вкус, — что правдивы лишь те истории, которые еще не записаны?
Рыжий Ньяль насупился.
— Если ты решил посмеяться надо мной, Абьорн, я этого не потерплю. Не хвали человека за ум, а лучше смотри в оба за его остроумием, как говорила моя бабка.
Абьорн поднял ладони и помотал головой в знак примирения. Финн усмехнулся.
— Спроси Воронью Кость. Мальчик знает толк в историях.
Укрывшись шкурой белого волка, Воронья Кость и наблюдал за пламенем. Когда все посмотрели на него, он словно почувствовал взгляды и выпятил подбородок.
— Когда вы слушаете чью-то историю, вы видите перед собой рассказчика и можете понять что это за человек. Но когда вы читаете ту же историю, вы не знаете того, кто ее написал, и поэтому нельзя сказать, правдива ли она.
Рыжий Ньяль выразил согласие неистовым ревом, а Финн опять усмехнулся, покачав головой в притворной скорби.
— Среди нас полно таких, — заявил он, — которые не могут прочесть ничего, даже руны, куда им до записанных историй?
— Как ты не поймёшь! — разошелся Рыжий Ньяль. — В этих историях есть волшебство, магия, и если хотите измерить ее, вспомните слова Вороньей Кости.
Финн поджал губы — он помнил, как мальчишка однажды рассказал историю и спас нас от неминуемой казни. Он признал это, улыбнувшись Вороньей Кости, и обращаясь и к нему, и к остальным, произнес:
— Возможно, конунг рассказчиков сделает нам одолжение и расскажет, что ему сейчас пригрезилось?
Воронья Кость моргнул разноцветными глазами, оторвав взгляд от пламени, и оглядел всех собравшихся у костра.
— Это не очередная сказка или притча. Я просто вспомнил кита, на которого мы однажды наткнулись.
Старая команда «Короткого змея» зашумела, вспоминая вместе с ним. Это произошло, когда они пристали на ночь к пустынному галечному пляжу, где обнаружили китенка, недавно выбросившегося на берег. Им было все равно, кому принадлежит этот берег, и они разделали еще живого кита, вырезая толстые и жирные куски мяса, словно кубики дерна. Они поужинали тогда как короли, перемазавшись в крови и жире.
Побратимы вспомнили о доме, о северных водах и серой гальке, их лица ненадолго просияли. По причинам, ведомым только Одину, я вспомнил о тушеных овощах и капусте, готовящихся на очаге в длинном доме Гестеринга. Тут же в мыслях появилась пузатая Торгунна, она выплеснула вонючую воду от кипячения детских одежек, и эта вода давала жизнь всему, что не было вытоптано и сожжено, когда Гестеринг превратился в груду тлеющих углей.
Уддольф разрушил эти яркие воспоминания, когда попросил побратимов помочь поднять тело Арнкеля. Ближайшие товарищи пошли с ним, и вот, наконец, все мы стояли над могильным холмом. Я, как годи, положил в его могилу последний из оставшихся браслетов, во славу его деяний, ведь он прошел с нами весь нелегкий путь, и его смерть оказалась для нас потерей.
Нас накрыл плащ воспоминаний о доме, Онунд пустил слезу, и когда его спросили почему, он ответил, что вспомнил дом, черный песок и молочно-белое море. Никто не смеялся над ним, все мы выглядели жалкими в своих мечтах.
Тем не менее, мое внимание привлекли двое. Одна из них — Черноглазая, девочка вглядывалась во тьму, обступившую пламя костра, пока мужчины вздыхали и делились друг с другом мечтами о доме; при взгляде на нее мне вдруг пришла мысль: какую тоску и муки она испытывала все это время, никогда не надоедая нытьем и хныканьем.
Вторая же — резная голова лося. Насаженная на древко копья, она отсвечивала в отблесках пламени. Я подумал, что носовая фигура продолжает вести нас все дальше и дальше.
Влажным и холодным утром побратимы с угрюмыми лицами зашевелились в лагере на холме, утренний туман постепенно рассеивался. Я собирал свой сундук, когда ко мне подошел Стирбьорн, за его спиной стояли люди. Все замерли.
— Мы переговорили меж собой, — произнес Стирбьорн.
Финн рыкнул на них, и побратимы неуверенно затоптались. Я молча ждал — что-то подобное должно было случиться.
— Нам кажется, — продолжал он, — если мы продолжим погоню за Рандром, то ничего не добьемся, а наоборот, можем многое потерять.
— Конечно, можно все потерять, — ответил я, выпрямившись, я старался говорить спокойно, пытаясь скрыть гнев в голосе. — Всё потеряет тот, кто нарушит клятву Одину и предаст своих побратимов. Поверь мне, Стирбьорн, я не раз уже такое видел.
Стоящие за его спиной воины зашептались, вспомнив о том, что давали клятву Одину, но Стирбьорн не вступал в Обетное Братство. Угрюмый ворчун по имени Ид прокашлялся, словно извиняясь, и сказал, что они соблюдали клятву, даже когда посчитали меня мертвым и собирались выбрать нового предводителя, который отвел бы их домой.
Побратимы закивали, их было пятеро, все из старой команды Вороньей Кости, с «Короткого змея», и значит, пока Стирбьорн сидел сложа руки, надувшись, как голубь перед спариванием, скорее всего, Алеша подбил этих пятерых, и они беспокойно хлопали глазами и перешептывались за спиной юнца.
— Но, как видите, я вернулся живым, и вам не нужно выбирать предводителя, — ответил я, зная, что за этим последует тишина.
— Если бы выбрали меня, — добавил Воронья Кость вызывающе, — то мы последовали бы за Рандром и спасли бы Колля.
Ид фыркнул.
— Тебя? Мы пошли за тобой, потому что князь Владимир поручил Алеше тебя защищать, а еще подарил тебе игрушку — корабль и воинов. Если уж кому и вести нас, так это Алеше.
Воронья Кость напрягся и густо покраснел, но взял себя в руки, потому что мыслил глубоко; он знал, что если бы начал злиться, то его ломающийся голос мог сорваться на мальчишеский. Стирбьорн тоже покраснел, его губы превратились в тонкие белые полоски, и он впился взглядом в Ида; ему явно не нравился этот разговор об Алеше в роли предводителя.
— Князь Владимир отдал «Короткого змея» мне, — возразил Воронья Кость, обращаясь к своей команде, прижав подбородок к груди, чтобы голос звучал ниже. — И отдал мне вас всех.
— Никто меня никому не отдавал, — прорычал Ид, нахмурившись. — Я что, костяная ложка, чтобы отдавать меня взаймы? Или, может, точильный камень, чтобы мной пользовались?
— Скорее игрушка, — проворчал Финн, ухмыльнувшись, и Ид ответил бы ему, будь он посмелее, но его гнев сдулся, словно проколотый пузырь, Ид лишь тихо что-то проворчал.
Алеша молчал, он стоял как безмолвный серый камень, его лицо выражало не больше эмоций, чем скалы фьорда, а в это время Стирбьорн пытался что-то сказать, открывая и закрывая рот, слова столпились у него в глотке, словно люди, пытающиеся в давке и панике покинуть горящую лодку.
— А еще эта девчонка, — прозвучал новый голос, он кольнул меня, словно куст чертополоха.
Хьяльти, по прозвищу Свальр, Холодный ветер, вечно хмурый и недовольный, с лысой макушкой, обрамленной бахромой волос, он никогда их не стриг, но однажды они сгорели и больше не росли. Он всегда щурился, словно глядел на солнце, и еще был острым на язык, как нож, легко режущий старую кожу.
— Девчонка — совсем другое дело, — ответил я.
Стирбьорн наконец совладал с собой и злобно улыбнулся.
— Сладкий плод, которого мы все лишены, — сказал он. — За исключением тебя.
Я сурово взглянул на Оспака, и он, словно извиняясь, пожал плечами и отвернулся, признав, что распускал язык о том, что видел и слышал той ночью у мадьярских костров.
— Я, по-вашему, тоже собственность? — прозвучал еще один голос, и я узнал его. Черноглазая вступила в самый центр этого вихря — заяц, окруженный собаками. — Вы считаете меня рабыней, которую можно пустить по кругу? Или я костяная ложка или точильный камень, как сказал Ид?
Все молчали, очарованные ее глазами и голосом. Черноглазая завернулась в плащ и гордо вздернула подбородок.
— Я здесь не просто так. Об этом сказал барабан Морского финна, и те, кто слышал его, знают, что он говорит правду, — она сплюнула, замолчала и пожала плечами. — Конечно, — добавила она лукаво, — если я здесь лишь затем, чтобы заставить суровых воинов искать фостри ярла Орма, глядя на мою задницу, то я готова задрать юбки и бежать впереди.