Страница 67 из 84
— Почему? — спросил я, задаваясь вопросом, умеет ли она читать мысли.
Она на мгновение подняла голову и кивком указала на водную гладь запруды, где селезень, сияющий зеленью и пурпуром, будто драгоценный камень, с тихим всплеском скользнул в воду.
— Вот почему, — ответила она. Селезень достиг ближайшей утки и взобрался на нее, так порочно и грубо, что она наполовину погрузилась в воду и жалобно вскрикнула.
— Вот судьба таких как я, — сказала она. — И не имеет значения, кто я сейчас. Странная женщина в чужом доме, среди других женщин. Все мужчины будут пытаться взобраться на меня, а женщины за это выщиплют мне перышки.
Наполовину уязвленный ее словами, а она была права, я прорычал невнятные угрозы тем, кто захочет сделать с ней что-то подобное, но она снова положила голову мне на грудь и улыбнулась.
— Я не знаю, как поступить, — ответила она. — Я далеко от своего племени и не могу вернуться к отцу, потому что из-за этого может начаться кровавая война. Я из племени мазуров, и если мне суждено выйти замуж, то не хотелось бы делать это в стране льдов.
Она замолчала и серьезно взглянула мне в лицо, ее глаза были влажными, как у лани.
— У меня будет ребенок, — уверенно сказала она, и я почувствовал мурашки по коже, так было всегда, когда меня касалась магия сейдра. — У меня будет сын, и думаю, мне лучше пойти с тобой.
Она вздрогнула.
— Исландия, — произнесла она. — Страна, где все изо льда.
Я рассмеялся, больше от облегчения, ведь мы отошли от темы, которую обсуждали только что.
— Там не все изо льда, — объяснил я ей. — И я не из Исландии. Онунд оттуда.
— Ты все равно оттуда, где холодно, — пробормотала она, крепче прижимаясь ко мне. — Где-то далеко, на краю мира.
Я покрепче обнял ее.
— Но Исландия — это не край мира, — начал я неторопливо. — Она рядом с центром. К северу от нее находится водоворот. Взгляни на эту звезду.
Я показал ей яркую Северную звезду, и она уставилась на нее, прищурившись.
— Что такое водоворот?
Я объяснил. Это место, где две сестры-великанши, Фенья и Менья, вращают жернова мельницы Гротте. Они плыли на корабле, и добыли столько соли, что корабль затонул, а они все продолжают молоть соль. Именно поэтому море такое соленое. Водоворот — это большая воронка, он образовался из-за того, что великанши все еще крутят жернова под толщей волн.
Уже в полудреме она засмеялась.
— Хорошая сказка. Последователи Белого Христа сказали бы, что центр мира в Иерусалиме — там, где их бога прибили к деревянным брускам.
— А во что веришь ты? — спросил я, но ответа не последовало — она уже заснула.
Ее дыхание стало медленным и ровным, и я задавался вопросом, позволят ли мне боги вернуться вместе с ней в Гестеринг. Иначе зачем о ней сказал барабан Морского финна? Ведь сейчас, когда на нас охотятся, невозможно пересечь земли полян и добраться до ее племени.
И конечно же, боги смеялись над нами, пока мы спали, и продолжали смеяться, когда поднялось солнце, огромное, цвета красного золота; мы проснулись, оделись и вернулись к остальным, и я приготовился терпеть насмешки и ухмылки от Оспака и Вороньей Кости.
Мне показалось, я уже расслышал кудахтанье богов, когда заметил Воронью Кость, он настороженно поднялся на ноги, словно увидел драугра, но смотрел совсем не на нас, а уставился на старика, ковыляющего нетвердой походкой, как всегда в сопровождении двух стражей, рядом с ними шагал Ютос.
Поначалу я подумал, что Воронья Кость рассматривает старика и поражен его видом, потому что изуродованное лицо Бокени не могло оставить человека равнодушным, и я рассмеялся, когда подошел к Олафу.
— Он даже наполовину не такой суровый, каким кажется, — сказал я. — И я бы не стал так пристально пялиться на лицо старика.
Воронья Кость взглянул на меня, потом опять уставился на старика, который направлялся к нам.
— Нос, — произнес Воронья Кость, и я повернулся к старику.
Моя челюсть отвисла, смех богов прозвучал карканьем потревоженных воронов.
Старик подошел к нам во всем великолепии — облаченный в парчу, на ногах — красные кожаные сапоги для верховой езды, на поясе — тонкая сабля искусной работы. На шее уже красовалась гривна с головами птиц на концах, таким образом он показал нам, что обмен состоялся.
Но последним украшением был предмет, который поразил тех, кто знал, что это. На его лице был нос, он был хорошо заметен, словно флаг. Этот нос держался при помощи голубых шелковых лент, повязанных так, чтобы оставить открытыми места, где раньше были уши.
Серебряный нос Сигурда.
Глава 17
Мы тащили тяжело нагруженные волокуши из жердей, прорезая влажную, парящую в теплых солнечных лучах землю, в которой среди старой смерти зарождалась новая жизнь. Тяжелый дух прелой черной земли смешивался с вонью от разлагающихся на солнце трупов животных. Птицы, пирующие на раздутых тушах, медленно поднимались в воздух при нашем приближении, в конце первого дня стая грачей черным облачком дыма взмыла вверх с дохлой овцы; схлынувшая вода оставила висеть ее труп в корявых ветвях, словно необычный плод.
— Почему мы так упорно тащим эти жерди? — задыхаясь произнес Кьялбьорн Рог, озвучив то, о чем думали все. — Мы оставляем такие следы, что нас обнаружит даже слепой ребенок, не то что разведчики мадьяр.
Я ничего не ответил, лишь сурово взглянул на него. Мухи назойливо лезли в лицо, все обливались потом — день выдался жарким, больные ели ковыляли по грязи, по их ногам текло дерьмо, и я освободил их от переноски припасов. Я не опасался мадьяр, но поляне вполне могли нас преследовать. Только Воронья Кость всецело разделял мои мысли, и это угнетало нас обоих, поэтому мы старались передвигаться как можно быстрее и нагнать бывшего владельца серебряного носа Сигурда.
Ютос заметил пристальный взгляд Вороньей Кости, и понял что здесь что-то не так. Мы клещами вытягивали из него рассказ, вспомнив смутные намеки о других северянах и о трудных сделках с ними.
Обетное Братство оказалось не первой группой северян, с которыми встретились мадьяры; они повстречали Рандра Стерки и с ним восемнадцать человек, выживших после крушения корабля, они двигались прочь от реки, мучаясь от голода и жажды, но не осмеливаясь пить грязную воду.
— Отец захотел купить у них мальчика, — рассказывал нам Ютос, — это был необычный ребенок — белый, как кость. Их вождь, человек с рисунками на коже, не согласился и предложил вместо мальчика греческого священника, но монах нам был ни к чему. Мы сказали, что его можно продать полянам, те могли бы дать за него немного пищи; поляне наверняка нашли бы применение священнику из Великого города.
— Куда они пошли потом? — спросил я, и Ютос пожав плечами, неопределенно махнув рукой в сторону далеких синих гор.
— На юг, по этому берегу Одры, — ответил он. — После того как обменяли этот чудесный нос на необходимые припасы.
Он замолчал и широко улыбнулся.
— Если у тебя есть уши, подобные этому носу, мы готовы голодать, но обязательно их купим.
Я сказал, что гривна куда ценнее, и ради Вороньей Кости попытался выторговать нос Сигурда, но старик отказался. В конце концов мы получили лишь припасы, а еще Ютос отдал нам трех лошадей, которые помогали нам тащить нагруженные жерди.
Ютос протянул мне руку, я пожал ее, запястье в запястье, как делают северяне, и кивнул.
— Мы расстаемся как торговцы, — сказал он важно и умолк. — Я даю вам один день, а потом отправлю разведчиков к полянам, и они расскажут о вас и мазурской девочке. Лошади, что мы вам дали, позволят быстрее от них оторваться.
На большее гостеприимство я и не рассчитывал, и на исходе первого дня рассказал побратимам, что нас преследуют враги, а Рандр Стерки и мальчик, которого мы должны спасти, совсем близко, где-то впереди. В ответ никто не произнес ни слова; а позже Финн поинтересовался, что же я хотел услышать от усталой и измученной команды.