Страница 45 из 84
Еще одна молния прорезала небосвод, явив на миг белые зубы слушателей, грохнул гром, все поневоле опустили плечи и съежились, те, у кого рядом лежало боевое снаряжение и оружие, отодвинулись подальше.
В конце концов, гроза устало поворчав, утихла, я собрался подремать и лежал, слушая шелест и бульканье воды, в уютном полумраке от угасающих углей. Воины укутались в плащи и улеглись, приняв причудливые позы, приткнувшись возле рундуков и весел, забившись по углам; они спали, где было удобно, или просто там, где их сморил сон после тяжелого дня. Они храпели, посвистывали и что-то бормотали, и все это действовало на меня успокаивающе, как и тепло от гаснущих углей.
Я заметил Финнлейта, он стоял на страже, его неясный силуэт слегка сдвинулся во тьме, на фоне слабых кроваво-красных отблесков от угольков. Он сел и поник, словно мешок с зерном, и я понял, что он уснул. И это меня разозлило, ведь я только что устроился поудобней, наслаждаясь теплом углей, храпом воинов и тихим журчанием реки, почти успокоившейся после грозы. Мне пришлось сделать немалое усилие, чтобы подняться и растолкать его ирландскую задницу.
Где-то завыл волк, резко и тоскливо, его вой пронзил ночную тьму словно костяная игла, и я с трудом, ворча, поднялся, сбросив плащ, вздрогнув от ночной прохлады, и замер в оцепенении, по коже пробежал мороз.
Сначала мне показалось, что к кораблю тихо и медленно ковыляет тощий медведь, они встречались довольно часто по торговым путям в Гардарике — бродили в поисках пищи после зимней спячки. Затем я понял, что к кораблю медленно и бесшумно подкрадывается человек: лунный свет отразился на обнаженном клинке в его руке.
Я уже почти закричал, но потом подумал, что это может быть один из наших, кто решил попытать удачу с Черноглазой, пока ее охранник уснул, но этот человек двигался с берега, а обнаженный клинок ясно давал понять его намерения.
Я двигался очень медленно, шагая с пятки на носок, как научил старый годи Нос-Мешком, осторожно ступая между спящими фигурами и уложенными веслами; наконец, я добрался до Финнлейта. За его спиной нечеткая фигура на миг замерла, а затем продолжила движение.
Я вырвал топор из руки Финнлейта и метнул его, так что ирландец вздрогнул и с криком проснулся. Тяжелый бородатый топор с длинной рукоятью рассек воздух, послышался возглас падающего противника; я бросился к нему в надежде, что удар по меньшей мере его оглушил, а Финнлейт с проклятиями последовал за мной.
Я приземлился на спину упавшего, вышибив воздух из его груди, просунул одну руку под его шею, другую упер в плечи, задирая его подбородок вверх, пока не затрещали шейные позвонки. Он дергался и вырывался, а я заметил, что он еще сжимает длинный нож, блестящий, словно волчий клык в призрачном лунном свете.
Противник выдохнул, когда я ухватил его за руку, попытался полоснуть меня ножом, и мы покатились, я старался обезоружить его, но пропустил удар локтем в нос — боль окатила красной волной.
Враг отчаянно боролся, и в водовороте травы и ломающихся веток мир для меня уменьшился до вони пота, страха и запаха влажной земли. Я услышал крики позади, почувствовал, что кто-то ударил моего противника, и тот разом обмяк.
— Это его успокоит, — прорычал рядом голос.
— За вторым… быстро, шевелитесь!
Кто-то подал мне руку, и я поднялся, принесли факел, зажженный от углей. Финн, прищурившись, внимательно оглядел мое лицо, побратимы столпились вокруг, затем он немного расслабился и ухмыльнулся.
— У тебя какой-то невезучий нос, — заметил Финн, хотя мог бы и не говорить, потому что нос пульсировал знакомой болью.
Факел подняли повыше, Финнлейт, ухмыльнувшись, отыскал свой топор, а я наконец рассмотрел врага, с которым сражался.
— Уверен, это был отличный бросок, — радостно произнес ирландец, — топор не так хорошо сбалансирован, удар пришелся рукоятью, иначе нападавший был бы уже мертв.
— Уверен, тебе повезло, — ответил я, подражая его тону, — что я поступил именно так, иначе ты был бы уже мертв, и пришлось бы долго тебя будить, чтобы ты об этом узнал.
Улыбка Финнлейта сошла с лица, и он смущенно кивнул, соглашаясь со мной. Рыжеволосый великан Мурроу поднял обмякшее тело ночного гостя из примятой травы.
Это оказался невысокий мужчина в грязной рубахе, которая, наверное, когда-то была светлой, с беспорядочно нашитыми кусками звериных шкур, поэтому я и принял его поначалу за медведя. Его лицо было худым, изъеденным оспинами, но чисто выбрито, грязные волосы цвета ржавого железа заплетены в три косы, две спереди и одна на затылке. Он очнулся, озирался по сторонам, прищурив маленькие глаза, словно искал что-то, чем можно ударить, но Мурроу крепко его держал.
— Это венд или сорб? — спросил я. — Кто-нибудь хоть немного знает их язык, чтобы мы его допросили?
— Только девчонка, — проворчал Алеша.
Из-за его спины выглянул Воронья Кость, его щеки горели, глаза широко открыты, он запыхался от бега.
— Был еще один, мы погнались за ним, но он скрылся в темноте, а этот кто?
— Это сорб, — раздался чей-то голос.
— Или венд.
Рябой не произнес ни звука, но попытался широко улыбнуться, у него отсутствовало несколько зубов, и он показал пальцем на свой рот.
— Я думаю, он хотел украсть еду, — прорычал Финн.
Я подобрал длинный нож незнакомца; это был отличный нож, переделанный, видимо, из сломанного меча, причем довольно хорошего, рукоять и указывала на норвежское происхождение клинка. Рябой давно бы продал его, если бы голодал, сказал я.
Я передал нож Финну и добавил:
— Что ж, у меня есть другой, нож правды, и он никогда не подводит, неважно, говорим мы на одном языке или на разных. Подвесьте его, и мы начнем с пальцев на руках, пока они не закончатся, а потом займемся пальцами на ногах…
— Пока они тоже не закончатся, — рассмеялись те, кто знал, как действует на жертву нож правды. Обнажив зубы, они стали похожи на стаю волков.
— А потом я отрежу ему член и яйца, — добавил я.
— Пока они не закончатся, — продолжил хор голосов.
— Нет, подождите, во имя костей Христа, нет! — протараторил пленник, его язык дрожал как у гадюки, он дико озирался, переводя взгляд с одного на другого.
— Нож правды, — проворчал Финн, — редко разочаровывает. Мы уже знаем, что он говорит по-норвежски и поклоняется Христу, а ведь еще даже не пустили ему кровь.
— Я знаю этого человека, — неожиданно выкрикнул Стирбьорн, протискиваясь сквозь толпу. — Его зовут Висбур, еще его называют Крок, но больше он известен под именем Павел, поскольку получил это имя при крещении, но потом его вера ослабла. Это один из людей Льота.
— Может, у тебя и нет еды, — сказал Финнлейт Рябому, — но ты богат именами.
— Свяжите его, — сказал я, побратимы бросились исполнять.
Пленник сопротивлялся и тяжело дышал, но молчал, мои люди крепко держали его, и спотыкаясь, потащили на корабль. Там я привязал веревку к лодыжками Рябого, и мы подняли его на мачту, он висел вниз головой и раскачивался как муха, угодившая в паутину. Я достал нож правды и почувствовал озноб, будто внезапно простыл, мне никогда не нравилось это чувство.
— Итак, — сказал я, — мне известно, что тебя зовут Крок и ты назван именем христианского святого, Павла, ты не венд и не сорб.
— Правда, это правда, — затараторил он. — Отпусти меня, и я все расскажу. Что угодно.
— Кем был второй?
— Какой второй? Я был…
Он запнулся, потому что я схватил его руку и отмахнул ножом мизинец; лезвие было настолько острым, что поначалу он ничего не понял, затем увидел льющуюся кровь, и его накрыла боль. Он закричал, тонко и пронзительно, как вопила при родах Сигрид.
— Да, да, — закричал он. — Нас было двое, нас послал Паллиг.
— Вспомнил, — опять вмешался Стирбьорн, — он всегда был рядом с человеком по имени Фрей или как-то так. Он нахмурился, а потом просиял. — Фрейстейн, вспомнил.
Подвешенный вниз головой Павел рыдал и причитал, а Финн с презрительной улыбкой поблагодарил Стирбьорна за участие, посоветовав ему впредь быть немного порасторопнее.