Надвигается шторм

— Чего тебе? Не выпишу, ещё два дня не отлежал. Раньше надо было думать, — тарахчу я, не давая ему вставить ни слова, предугадываю его возможные поводы навестить меня здесь, чтобы избежать лишней, ненужной мне сейчас болтовни.

Каждый день лихачи дергают меня за рукава в надежде свалить с лазарета на денек-другой пораньше. Предполагаю, пустоголовый Сторм, забывший сменить фильтры во время последней бури, не исключение.

— Да не гавкай ты, док. Башка болит.

Бегло оцениваю его состояние, замечаю, что он явно не в себе; шарит по комнатке  почти чёрными глазами — зрачки сильно расширены. От веселой травы Дружелюбия Сторм хихикал бы и желал мне счастья, а здесь налицо агрессия и непредсказуемое поведение. Я слышала, что так действуют синтетические препараты изгоев.

— Тебя искали, — всё ещё безуспешно пытаюсь найти повод избавиться от его назойливой компании.

— Знаю. Для теста, — он падает на стул, вытянув перед собой ноги, немигающий взгляд застывает на уровне моих сцепленных у груди рук. — Насрать. Я всё равно его не пройду.

У меня немеет тело, внутренности покрываются хрусткой коркой льда, а язык встаёт колом поперёк глотки — что бы ни значили его слова, ничего хорошего они не сулят.

— Что тебе нужно? — выдавливаю из себя.

— Да ничего. Может, хорошая компания напоследок. Ты ведь так со мной и не выпила, а я два раза предлагал, — Сторм шутливо грозит мне пальцем, вынимает из кармана потёртую флягу, делает глоток, не сводя с меня глаз. Это «напоследок» заставляет меня лихорадочно соображать, сопоставлять факты и искать пути выхода из ловушки маленькой комнаты, в которую я сама себя заперла; это почти нереально — он сидит прямо возле двери, и мой рывок к ней заведомо провален. Сейчас мне необходим, как воздух, любой из пяти Лидеров Бесстрашия, да и не Лидеров тоже. Я была бы рада видеть даже Лори.

— Я не пью.

— А Лидеру не отказала. Что вы, блять, все в нем находите?! Должность выше? Хер длиннее?

Ощущаю, как острый край столешницы больно впивается мне в поясницу, когда Сторм поднимается на ноги и не спеша приближается ко мне. Боец, прикрывавший меня во время боя в Дружелюбии, бок о бок с которым я не боялась торчать в лазарете допоздна и чьи липкие заигрывания я столь неделикатно отшивала, неумолимо становится для меня угрозой номер один. Мне не верится, что он и есть столь тщательно разыскиваемый агент повстанцев — именно эта мысль маячит красным сигналом тревоги где-то на периферии сознания.

— Может, сравнишь?

Сторм делает недвусмысленный жест рукой на уровне ширинки. Мой разум переключается на режим автопилота, когда я сталкиваю со стола жестяной лоток с инструментами и под оглушительный грохот рвусь к двери. Едва не падаю на спину, когда Сторм перехватывает меня поперёк грудины, сжимает мою шею в сгибе локтя, двумя пальцами больно давит на челюсть, чтобы я открыла рот.

— Пей, давай! Ну!

Спиртное из фляжки, щедро сдобренное какой-то химией, обжигает мне пищевод, я надрывно кашляю, пытаюсь выхаркать это дерьмо из себя. Не помню, как и когда в моей руке оказался скальпель, наверное, успела схватить, когда скидывала на пол лоток.

Он отшвыривает меня на пол. У меня темнеет в глазах, я больно приложилась головой о металлическую стойку, почти не слышу, как он шипит от боли и кроет меня сквозь зубы последними словами. На лезвии инструмента кровавая мазня — я исполосовала ему предплечье. Кричу, что есть сил — Сторм до хруста костей сжимает мне запястье, выдирает скальпель из моих напряжённых до посинения пальцев.

— Я изуродую тебя так, что у него больше никогда на тебя не встанет.

Мерзкий, пьяный шёпот обжигает мне лицо, чувствую холод медицинской стали под нижним веком. Молния моей куртки безнадёжно вжикает по направлению вниз,  в ужасе я пытаюсь освободиться, но тело каменеет в инстинкте самозащиты — не хочу остаться без глаза.

Как ни странно, рассудок соображает весьма здраво, словно очистился от шелухи  нелепых обидок и попранной гордости перед реальной угрозой жизни. Мысленно перечисляю про себя характер травм, которые способен нанести мне Сторм — колото-резаные раны, переломы, разрывы; лихорадочно соображаю, как мне если не вырваться, то хотя бы сократить ущерб. Весь ужас положения моя психика отодвигает на задний план — видимо, так работает защитная реакция. Осталось только сознание потерять, чтобы ничего не почувствовать.

— Давай, поговорим, пожалуйста, — когда Бесстрашный убирает скальпель от моего лица, пытаюсь завязать диалог, хотя бы попытаться выиграть время и сбить его решимость сделать то, что он собирается.

— Теперь ты хочешь поговорить?! Раньше надо было думать! — он едко скалится мне в лицо, пересмеивает мои же слова, тащит с моих плеч куртку. Я упорно сопротивляюсь, выставляю вперёд руки, пытаюсь оттолкнуть его от себя, за что получаю ощутимый удар по лицу. Рот разъедает железный привкус крови.

— Я ничего тебе не сделала! — Футболка рвётся по шву, чувствую обнажёнными плечами холодный, застойный воздух помещения, его ледяные руки, стискивающие мне грудь до адской боли.

— Ты-то может и нет. А вот он…

Когда его пальцы бесстыдно лезут мне в  трусы, в комнату врывается режущий глаз поток коридорного флюорисцента. Распахнутая настежь дверь с глухим ударом врезается в стену, выбивая из неё куски каменной крошки. Меня слепит, я не узнаю застывшую в проёме фигуру, лишь вижу, как она размытым чернильным пятном бросается к нам.

— Своих баб в аренду не даёшь, а, Лидер?!

В ответ — стоическое молчание и короткие резкие выдохи, сопровождающие удары, которые мне, наверняка размозжили бы череп. Я рефлекторно прикрываю руками голову, пытаюсь ползти подальше от эпицентра потасовки, дрожащие колени едва гнутся и подошвы ботинок проскальзывают по намытому полу; я словно в замедленной съёмке наблюдаю, как двое Бесстрашных пытаются убить друг друга прямо на территории медицинского корпуса. Сворачиваюсь в углу калачиком, слышу звон битого стекла, глухие удары и мат сквозь зубы, вижу мельтешение ног на уровне моего лица — уступать никто из них не собирается.

Время ползёт мучительно медленно, тягучее, наполненное запахом крови, боли и страха; я хочу позвать на помощь, но выход из сестринской мне по-прежнему отрезан — кажется, двое Лихачей готовы использовать любой кусок пространства, чтобы причинить друг другу ещё больший урон, чем уже причинили. Не сдерживаю крика, когда изувеченное побоями лицо Сторма оказывается на уровне моего, а руки до локтей в знакомых ломаных линиях татуировок продолжают наносить удар за ударом.

Когда Сторм прекращает все попытки к сопротивлению, Эрик останавливается, рвано дышит, по инерции всё ещё держит за воротник обмякшее тело, опираясь свободой рукой на пол. В коридоре слышится шум и голоса — в сестринскую, наконец, вваливается толпа вооруженных лихачей, замирает по периметру, ожидая приказа.

— Уберите отсюда это дерьмо, — командует Эрик, поднимаясь на ноги.

Я почти не узнаю его из-за крови, залившей ему лицо почти равномерно. Кричу, в панике отползаю спиной подальше, не могу больше сдерживать слёз, мои рыдания в голос оглушают меня же. Всё это слишком, весь этот проклятый день для меня слишком, я больше не в силах сопротивляться, когда его руки поднимают меня с пола, встряхивают, а я висну и обмякаю, как выпотрошенная кукла.

— Кэм! Это я! Слышишь? — он безуспешно пытается поймать фокус моего взгляда, натягивает мне на плечи остатки изорванной по пройме майки. Она раз за разом соскальзывает с моих худых плеч обратно, обнажая желтеющие следы губ и зубов, которые оставил мне Лидер задолго до Сторма. — Врач нужен?!

— Он ничего не успел… Ничего не успел, — захлёбываюсь собственными словами, Эрик едва ощутимо касается подушечками пальцев моей разбитой губы, заставляя меня шипеть от боли и дёргать головой в сторону в попытке освободиться от болезненного прикосновения.

— Подготовить всё необходимое для допроса, —  бросает он куда-то в сторону, и следом переключается на ближайшего к нам лихача. — Марс, конвоируй её до моей квартиры. Проследи, чтобы дверь за собой закрыла. Я тут больше никому не верю.