Две башни

И вдруг Гэндальф рассмеялся. Наваждение исчезло, как дым.

— Саруман, Саруман! — сказал Гэндальф, все еще смеясь. — Саруман, вы неверно выбрали путь в жизни. Вы должны были бы стать королевским шутом и зарабатывать на хлеб себе и на колотушки, передразнивая королевских советников. — Он помолчал, пытаясь справиться со своим весельем. — Понять друг друга? Боюсь, вы меня не понимаете. Но, Саруман, вас я понимаю теперь слишком хорошо. Я лучше помню ваши аргументы и дела, чем вы предполагаете. Когда я в последний раз навещал вас, вы были тюремщиком Мордора, и туда-то должен был быть послан я. Нет, гость, который был вынужден бежать с крыши, дважды подумает, прежде чем прийти снова. Нет, я не думаю, что поднимусь к вам. Но послушайте меня, Саруман, в последний раз! Не хотите ли вы спуститься? Изенгард оказался менее сильным, чем он вам представлялся. То же может произойти и с другими вещами, в которые вы верите. Не лучше ли оставить их на время хотя бы? Повернуться к новому, может быть? Подумайте хорошо, Саруман! Не хотите ли спуститься?

Тень пробежала по лицу Сарумана, потом лицо его смертельно побледнело. Прежде чем он сумел справиться с собой, все увидели муку разума терзаемого сомнением, боящегося остаться и боящегося выйти из убежища. Секунду он колебался. Все затаили дыхание. Потом Саруман заговорил, и голос его был пронзителен и холоден. Высокомерие и ненависть звучали в нем.

— Спущусь ли я? — насмехался он. — Неужели невооруженный человек выйдет за дверь к грабителям и убийцам? Я достаточно хорошо слышу вас отсюда. Я не дурак и не верю вам, Гэндальф. Они не стоят открыто на моей лестнице, но я знаю, где они скрываются и ждут вашего приказа, эти дикие лесные демоны.

— Предатели всегда недоверчивы, — устало ответил Гэндальф. — Но вы можете не бояться за свою шкуру. Я не хочу ни убивать, ни повредить вам, как вы думаете. И у меня хватит власти, чтобы защитить вас. Я дам вам последнюю возможность. Можете свободно оставить Ортханк, если хотите.

— Звучит хорошо, — усмехнулся Саруман. — Вполне в манере Гэндальфа Серого, очень снисходительно и ласково. Не сомневаюсь, что вы найдете Ортханк просторным и удобным, и потому мой уход устраивает вас. Но зачем мне уходить? И что вы понимаете под словом «свободно»? Я убежден, что у вас есть условия.

— Причины для ухода вы можете увидеть из своего окна, — ответил Гэндальф. — Другие причины легко придут вам на ум. Ваши слуги уничтожены или рассеяны, соседи стали вашими врагами, вы обманули своего нового хозяина или пытались это сделать. И когда его глаз обратится сюда, это будет красный глаз гнева. Но когда я говорю вам «свободно», я имею в виду свободно — свободно от уз, от цепей или приказов. Вы сможете пойти куда угодно, Саруман, даже в Мордор, если захотите. Но в начале вы должны будете отдать мне ключ от Ортханка и ваш посох. Они будут залогом вашего поведения; я верну вам их позже, если вы того заслужите.

Лицо Сарумана мертвенно побледнело, исказилось гневом, в глазах вспыхнул красный огонь. Он свирепо рассмеялся.

— Позже! — воскликнул он, и голос его прозвучал, как вопль. — Позже! Да когда вы получите такие ключи от Барад-Дура, и короны семи королей и жезл пяти колдунов, и пару сапог, на много размеров больших, чем те, что теперь на вас. Скромный план. Но я не помогу вам в этом. У меня есть чем заняться. Не будьте глупцом. Если хотите иметь со мной дело, уходите и возвращайтесь более рассудительным! И не берите с собой головорезов и весь этот сброд, что цепляется за ваш хвост! До свидания!

Он повернулся, собираясь уйти с балкона.

— Назад, Саруман! — повелительным голосом сказал Гэндальф. К удивлению остальных, Саруман повернулся и как бы против своей воли подошел к перилам и повис на них, тяжело дыша. Лицо его исказилось и покрылось морщинами. Руки тяжело свисали по бокам и скорчились, как когти.

— Я не разрешил вам уйти, — строго сказал Гэндальф. — Я еще не кончил. Вы стали глупцом Саруман, и мне вас жаль. Вы еще можете отвернуться от глупости и зла и послужить добру. Но вы выбрали другое — остаться и до конца пытаться осуществить свой подлый план. Оставайтесь! Но предупреждаю возврата не будет! Даже если к вам протянутся темные руки с востока, Саруман! — воскликнул он, и голос его звучал властно и повелительно. — Смотрите, я не Гэндальф Серый, которого вы предали. Я Гэндальф Белый, преодолевший смерть. У вас нет теперь цвета, и я изгоняю вас из совета!

Он поднял руку и медленно проговорил ясным холодным голосом:

— Саруман, ваш посох сломан, — послышался треск, посох в руках Сарумана раскололся, и верхняя часть его упала к ногам Гэндальфа. — Идите! — сказал Гэндальф.

С криком Саруман упал навзничь и пополз к дверям. В тот же момент тяжелый сверкающий предмет, вращаясь, упал сверху. Ударившись о перила балкона и пролетев рядом с головой Гэндальфа, он ударился в ступеньку, на которой тот стоял. Железные перила зазвенели и прогнулись. Ступенька же треснула и раскололась. Но сам предмет остался невредимым. Это был хрустальный шар, темный, но сверкающий изнутри красным алмазом пламени. Он покатился по лестнице и направил свой бег к глубокой луже. Пин подбежал и подобрал его.

— Мошенник! — воскликнул Эомер. Но Гэндальф стоял неподвижно.

— Нет, это не Саруманом брошено, — сказал он, — и даже не по его просьбе, я думаю. Шар вылетел из окна высоко вверху. Прощальный подарок мастера Змеиного Языка, как мне кажется, но плохо нацеленный.

— Может, он потому и нацелился плохо, что не мог решить, кого он ненавидит больше: вас или Сарумана, — сказал Арагорн.

— Может быть и так, — согласился Гэндальф. — Мало приятного доставлял этот союз им обоим: они грызли друг друга словами. Но наказание заслуженное. Если когда-либо Змеиный Язык выйдет из Ортханка живым, это будет гораздо больше, чем он заслуживает.

Эй, парень, я не просил тебя брать это! — воскликнул он, резко оборачиваясь и видя, как Пин поднимается по ступеням, медленно, как бы неся тяжелый груз. Он торопливо спустился навстречу хоббиту, взял у него темный шар и закутал его в свой плащ.

— Я позабочусь об этом, — сказал он. — Не думаю, чтобы Саруман хотел выбросить эту вещь.