Две башни

— Значит, правда то, что сообщил Эомер: вы в союзе с колдунами из золотого леса? — спросил Змеиный Язык. — Неудивительно: там всегда плели сети зла.

Гимли шагнул вперед, но почувствовал, как рука Гэндальфа сжала его плечо, и замер, как камень.

Так мягко пропел Гэндальф и неожиданно изменился. Отбросив в сторону изорванный плащ, он распрямился и больше не опирался на посох. Он заговорил ясным холодным голосом:

— Мудрый говорит лишь о том, что знает, Грима, сын Галмода, ты превратился в змею без разума. Поэтому молчи и держи свой раздвоенный язык за зубами. Я не для того прошел через огонь, и воду, и смерть, чтобы перебраниваться с ничтожеством.

Он поднял свой посох. Послышался удар грома. Солнечный свет погас в восточных окнах; в зале неожиданно стало темно, как ночью. Огонь в очаге погас, остались лишь тлеющие угли. только Гэндальф, белый и высокий, виден был перед почерневшим очагом.

Во тьме они услышали свистящий голос Змеиного Языка:

— Разве я не советовал вам, повелитель, отобрать у него посох? Этот дурак Гама предал нас.

Вспыхнуло пламя, как будто молния разорвала крышу. Затем наступила тишина. Змеиный Язык упал, закрыв лицо.

— Теперь, Теоден, сын Тенгела, будете ли вы слушать меня? — спросил Гэндальф. — Просите ли вы о помощи. — Он поднял посох и указал на высокое окно. Тьма в нем начала рассеиваться, через отверстие далеко и высоко видна стала полоска чистого неба. — Не все темно. Соберите мужество, Повелитель Марки! Лучшей помощи вам не найти. Я не даю советов отчаявшимся. Но вам хочу дать совет, я хочу сказать вам свои слова. Будете ли вы слушать? Они предназначены не для всех ушей. Я прошу вас выйти из своих дверей и взглянуть на мир. Слишком долго сидели вы в тени и верили лживым словам и дурным побуждениям.

Теоден медленно встал с трона. В зале слегка посветлело. Женщина стоявшая у трона, взяла короля под руку, и неверными шагами старик медленно спустился с помоста и пошел по залу. Змеиный Язык остался лежать на полу. Они подошли к дверям, и Гэндальф постучал в них.

— Откройте! — крикнул он. — Выходит Повелитель Марки!

Двери открылись, со свистом ворвался свежий воздух. На вершине холма гулял ветер.

— Отошлите охранников вниз, к подножью лестницы, — сказал Гэндальф. — и вы, леди, оставьте его ненадолго со мной. Я позабочусь о нем.

— Иди, Эовин, дочь сестры! — сказал старый король. — Время страха прошло.

Женщина повернулась и медленно вошла в дом. Проходя в дверь она оглянулась. Серьезным и задумчивым был ее взгляд, когда она с холодной жалостью смотрела на старого короля. Прекрасно было ее лицо, а длинные волосы подобны реке из золота. Стройна и высока была она в своем белом платье, вышитом серебром. Но, дочь королей, она казалась сильной и твердой, как сталь. Так впервые в полном свете дня Арагорн увидел Эовин, госпожу Рохана, и подумал, что она прекрасна, прекрасна и холодна, как бледное весеннее утро. И она неожиданно осознала его присутствие — высокий потомок королей, умудренный многими зимами, одетый в серый плащ и таящий в себе скрытую силу. На мгновение она застыла, как камень, потом повернулась и быстро ушла.

— Теперь повелитель, — сказал Гэндальф, — взгляните на свою землю! Вновь вдохните свежий воздух!

С порога на вершине высокой террасы они видели за ручьем зеленые поля Рохана, теряющиеся в отдалении в серой дымке. Занавеси переносимого ветром дождя опускались вниз. Небо над головой и к западу было темным и грозовым, далеко среди вершин скрытых холмов сверкали молнии. Но подул северный ветер, и буря, пришедшая с востока, постепенно уходила к югу, к морю. Неожиданно в просвете облаков показалось солнце. Падающие струи сверкали, как серебро, а далеко, как гладкое стекло, блестела река.

— Здесь не так темно, — сказал Теоден.

— Да, — согласился Гэндальф, — и годы не так уж тяжело легли на ваши плечи, как некоторые хотели заставить вас думать. И отбросьте свой посох.

Черный посох выпал из руки короля и со звоном ударился о камень. Король распрямился, медленно, как человек, тело которого онемело от долгой утомительной работы. Высокий и стройный, стоял он, и глаза его стали голубыми, когда он взглянул на чистое небо.

— Темными были мои сны в последние годы, — сказал он, — но я чувствую, что проснулся. Жаль, что вы не пришли раньше, Гэндальф. Боюсь, что вы пришли слишком поздно и увидите лишь последние дни моего дома. Недолго осталось стоять высокому залу, построенному Брого, сыном Эорла. Огонь поглотит высокий трон. Что можно сделать?

— Многое, — ответил Гэндальф. — Но в начале пошлите за Эомером. Правильно ли я догадался, что вы держите его в заключении по совету Гримы, заслуживающего свое прозвище Змеиный Язык?

— Это верно, — сказал Теоден. — Он противился моим приказам и угрожал Гриме смертью в моем зале.

— Человек может любить вас и в то же время не любить Змеиного Языка и его советы, — заметил Гэндальф.

— Может быть. Я поступлю так, как вы говорите. Позовите ко мне Гаму. Он проявил себя как плохой привратник, пусть он будет гонцом. Виноватый приведет виновного на суд, — проговорил Теоден, и голос его был угрюм, но тут он взглянул на Гэндальфа и улыбнулся, и тут же много морщин на его лице разгладились и не появлялись больше.

Когда Гама, получив задание, ушел, Гэндальф отвел Теодена к высокому каменному сидению, а сам сел рядом на верхнюю ступеньку лестницы. Арагорн и его товарищи стояли поблизости.

— Нет времени рассказывать вам все, что вы должны услышать, — сказал Гэндальф. — но если надежда меня не обманывает, скоро придет время, когда я смогу говорить подробнее. смотрите! Вы в опасности, даже больше, чем навевал Змеиный Язык. Но теперь вы больше не спите. Вы живете. Гондор и Рохан не должны стоять порознь. Враг силен, но у нас есть надежда, о которой он не догадывается.