Меч войны

   — Ты до сих пор ничего не говоришь о Стринджере, — сказал он. — По последним данным, он расположился лагерем в трёх часах перехода от Тричинополи, с четырьмя сотнями пехотинцев компании и вдвое большим количеством сипаев.

   — Хорошо, что Стринджер вернулся. Он хороший тактик.

   — Ты имеешь в виду, что он даёт тебе свободу действий. Но необходимо помнить об одном обстоятельстве, которое ты, кажется, упускаешь из виду.

   — Да?

   — В изгнании армии Жака Ло от Тричинополи будет участвовать не одна команда. Ты забываешь, что там тебе придётся взаимодействовать с Рудольфом де Джингенсом, и Джоном Коупом, и с полудюжиной других командующих, имеющих больший, чем у тебя, стаж службы в компании.

Клайв хмыкнул, нахмурившись.

   — Это не беспокоит меня. После всех моих побед им придётся считаться со мной.

   — Если ты веришь в это, то обманываешь сам себя, Роберт. Я успел почувствовать настроение в Сен-Дэвиде и скажу тебе, что не пройдёт и недели, как ликование от твоих успехов перейдёт в зависть. Лейтенанты будут считать, что ты перескочил через их головы с помощью Совета, если ты не постараешься усмирить своё высокомерие.

   — Посмотри, чего я достиг! Кто лучше знает, как громить врага?

   — Твои достижения не помогут тебе в этом случае. Победы сделают твоё положение ещё более невыгодным. Своим примером ты показал их никчёмность. — Он вздохнул. — Ты хорошо знаешь компанию. В отчаянном положении они согласятся дать тебе руководство, но не забывай, каким косным и жёстким бывает Совет, когда вновь становится хозяином положения. Разве ты забыл, как утверждённые в звании офицеры позволяют ревности влиять на свои решения? Будь осторожен. Я думаю, что тебе не следует стремиться возглавить экспедицию в Тричинополи; и не позволяй Стринджеру возложить это на тебя. Усмири себя, Роберт.

   — Я буду делать то, что должен. Взгляни вокруг и порадуй свой взор. Разве ты не узнаешь этот пейзаж?

Он ощутил порыв зловонного воздуха.

   — Это отвратительное место. Духовно мёртвое.

   — Посещал ли ты когда-нибудь поле боя через год? В тот промежуток времени, когда вся слава битвы уже иссякла, а легенда ещё не украсила его? Так же, как здесь. Посмотри туда.

Хэйден повернулся и увидел невероятное. Одинокую каменную колонну, возвышающуюся на девять ярдов. Она была белой, в римском стиле, причудливо украшенная выгравированными лавровыми и виноградными листьями. На её постаменте был высечен текст на латинском языке, провозглашающий это место будущей столицей, великим городом с названием Дюплейкс-Фатахабад, первым городом новой империи.

   — Тебе это ничего не говорит?

С ужасом Хэйден осознал, что они пришли туда, где судьба обернулась против них. Это было возвышение, где убили низама. Перед ним вновь возникла сцена, когда Музаффар Джанг в последний раз прижал к себе огромный рубин.

«Хотел бы я знать, как обошлась судьба с Салаватом Джангом в Аурангабаде, — думал он, содрогаясь. — Что теперь с Талвар-и-Джангом? Он стал устаревшим скипетром призрачной власти. И я всегда буду помнить о том печальном юноше, который мудро отказался носить его. Что бы случилось с ним под бременем Горы Света?»

Полчаса хватило канонирам Клайва, чтобы начинить монумент мании величия Дюплейкса трофейным порохом. И под возгласы приветствий он разлетелся на тысячу осколков.

Ясмин глядела с изумлением на виды, открывающиеся в подзорную трубу. Умар был в возбуждении от вестей о приближающейся английской армии, и она сама хотела взглянуть на неё. Три часа назад она видела клубы белого дыма со стороны Коилади. Теперь то же самое можно было видеть в Элмизераме, вдвое ближе, чем Коилади. Дым пушечных выстрелов.

Она зажала край вуали губами, чтобы иметь возможность снова поднять тяжёлую латунную трубу двумя руками. С вершины утёса Тричинополи отчётливо были видны ряды войск в ярком полдневном свете.

   — Не говорила ли я, Умар, что англичане придут с востока?

   — Я молился, чтобы вы оказались правы.

   — А теперь молитвы нужны французам, — сказала она, — если правда то, что рассказывают о делах Сабат Джанг Бахадура.

Ясмин продолжала обозревать местность. На востоке виднелось скалистое возвышение Элмизерама, занятого теперь французами, дальше же, в дымке, виднелась крепость Коилади. Агенты Умара вчера говорили о пятнадцати сотнях английских солдат с восемью орудиями на больших колёсах, идущих по северной дороге из Аркота. Может быть, французские орудия вели огонь по англичанам, но там же поднималась пыль от тысяч конных маратхов.

Внизу, в их лагере, около половины солдат капитана де Джингенса занимались обычными делами. Остальные шестьсот ушли на рассвете, услышав новости. Они намеревались присоединиться к приближающейся армии, чтобы усилить её.

После полудня Ясмин видела, как французская пехота шла потоком от своего лагеря через низину, занимая позиции на полпути до Элмизерама, выстраиваясь в длинные шеренги, чтобы предотвратить приближение англичан. С ними было по крайней мере двадцать орудий. К северу от них собралась конница Чанды Сахиба. Затем появилась английская пехота и атаковала оставленные здания, стоявшие на равнине.

Лёгкий бриз шевелил флаги у них над головами, внизу же, на равнине, неподвижный воздух раскалялся в дневном зное. Орудия наполняли воздух ярким белым дымом, который рассеивался, но полностью не исчезал. Сквозь него она различала французские и английские орудия, перебранивающиеся между собой как уличные торговцы, в то время как конные армии беспокойно маневрировали по флангам.

С её вершины было видно, почему кавалеристы, несмотря на отвагу, не смогли в одиночку справиться с хорошо обученными пехотинцами, фланги которых были защищены орудиями. При приближении конников пехота останавливалась, смыкала ряды и сосредоточивала огонь на атакующих, разбивая их наступление. Разбросанная толпа пехотинцев была лёгкой добычей для кавалерии, но, пока сохраняли порядок и организованность, они были непобедимы. Бдительность и дисциплина — вот всё, что было необходимо на открытой местности. Остальное дело выполняли их мушкеты со штыками.

У Ясмин заныли от напряжения руки. Она отдала трубу Умару, желая видеть более широкую панораму. Колонны пехоты продолжали своё уверенное продвижение. Вследствие необходимости защищать обозы они двигались не быстрее волов. Французские же шеренги не могли оторваться от своих орудий и начать наступление на приближающиеся орудия англичан.

Умар покачнулся, как будто его подстрелили.

— Алхумд-ул-Иллах! Один из генералов Чанды Сахиба пал от орудийного огня! Это Аллум Хан, на белой лошади с чёрным плюмажем. Они отступают, бегума! Смотрите!

Спустя час французские орудия прекратили обстрел, пехота и описывающая круги конница отошли к реке и к своим стоянкам на Срирангаме. Ясмин увидела полосатый флаг Английской компании и цветной штандарт их солдат, поднятые в салюте. Она слышала непривычную для неё барабанную дробь и высокий тон свистящих дудок, начавших победную музыку. Дело было сделано. Англичане пробили себе дорогу, почти без потерь. Скоро они будут у ворот цитадели.

Она опустила трубу, услышав, что первая колонна уже достигла внешних стен, сложила гладкие латунные трубы одна в другую, вновь взглянув на имя, выгравированное сбоку. Острая боль страстного желания вдруг пронзила её, и она быстро подавила её со вздохом.

   — Нам лучше сойти вниз.

   — Я тоже так думаю, бегума.

«Почему эта рана никак не заживёт? — думала она, вздыхая вновь. — Разве не прошла вечность с тех пор? Почему же она не зарубцевалась?»

Умар смотрел на неё мягким понимающим взглядом.

   — Что беспокоит вас, бегума? — спросил он сочувственно.

Она быстро улыбнулась ему, прежде чем отвернуться.

   — Он там, с Сабат Джанг Бахадуром. Я знаю это.

Хэйден сидел у открытого окна, ощущая, как ночной воздух пробегает по его свежевымытым волосам. Он был на пороге решения. Оно будет означать неповиновение Лоуренсу, но он не имеет никакого армейского чина, поэтому это не будет мятежом.