Страница 11 из 13
В тесной связи с "романтическими" устремлениями славянофильства в области философии русской истории стоит и одно не случайное для него самопротиворечие.
Утверждая, что русский народ чуждается государственных дел и государственного властвования, славянофилы в то же время являлись сторонниками всенародных Земских Соборов и свободно организованного общественного мнения. И здесь сам собою возникает вопрос, -- как же "народ", на Земских Соборах призывающийся высказывать свое суждение о делах государственных, может этими делами не "интересоваться"? Как может он к этим делам не готовиться? Раз Земля не должна вмешиваться в область Государства, то к чему же общественное мнение, мирской совет? Напрасно пыталась славянофильская мысль истолковать общественное мнение в смысле чисто-технического обсуждения земских дел: ей постоянно приходилось признавать, что общественное мнение должно высказываться и по делам, непосредственно касающимся Государства ("администрация, судопроизводство, законодательство"). Да помимо того, ведь, "земная" окраска присуща и местному самоуправлению. Как же тогда ставить принципиальные границы интересов и влияния?92).
Вообще говоря, славянофильству не удалось дать удачной формулировки своих взглядов в этом вопросе. Не может быть признано верным утверждением, что интерес к вопросам государственным несовместим с подлинно духовною жизнью. Позднейшие представители монархического национализма не без основания обличали ублюдочность и противоречивость роли царя в славянофильской концепции, поскольку царь, согласно строгому ее смыслу, должен был замыкаться в область лишь внешнего и формального действия93). Вместе с тем и у "народа", как духовной индивидуальности, как-то механически отнимались существенные мотивы культурной жизни, национального бытия. Вносилась какая-то незакономерная раздвоенность в сферу, по сущности своей единую. Оттого-то, быть-может, и приходилось идеологам школы так много и так бесплодно говорить о "единении царя с народом". От этого же было нечто непроходимо нескладное и в самой природе политической деятельности славянофилов, -- словно сами они, систематически занимаясь и увлекаясь политикой, решили превратить себя в живое опровержение собственной теории...
Однако, в основе соответствующих рассуждений славянофилов лежала все-таки одна плодотворная интуиция. Ими владела чуткая боязнь арифметического народоправства, и, чтобы отгородиться от него, они возводили в перл создания пресловутый аполитизм русского народа и мнимые достоинства русской монархической старины. Они проницательно угадывали опасность формальной демократии, и Конст. Леонтьев своей оценкой этой формы государственности вряд ли погрешил против духа истинного славянофильства. Выражаясь современным языком, центр проблемы тут -- в принципе власти. Славянофилы смутно чувствовали, что принцип этот, чтобы быть живым, должен быть органичным, должен захватывать душу человеческую, корениться в тайнах веры, в обаянии авторитета, а не в зыбких выкладках корыстного расчета94). Они ощущали это, и бились над задачей найти государственную форму, преодолевающую пороки демократии западного типа, как политической формы поздней, дряхлеющей цивилизации. Их рецепт оказался неудачным. Суровый приговор произнесла история над их мечтами и стремлениями. Что оставила она, в самом деле, от этой благодушной, романтической идиллии безгосударственного государства, покоящегося на внутреннем, исключительно нравственном единении царя, свято хранящего свой народ, с народом, свято доверяющим своему царю? Что от всего этого уцелело?..
Да, их рецепт оказался неудачным. Надуманным, нежизненным. Но, ведь, задача остается... остается и до сих пор... остается и в теории, и в жизни... по видимому, именно она является и одною из основных тем современного нам великого кризиса русской истории, великой русской революции... и мы мучительно, напряженно, всматриваемся в нее, как в черные дали горизонта черною вещею ночью...
__________
Формулируем основные выводы.
Пусть отжило свой век конкретное содержание практических славянофильских упований, пусть умерла и истлела историческая плоть, оболочка славянофильской доктрины, -- но дух ее, ее идейное зерно, ее "субстанция" пребывает, являя собою характернейший и творческий элемент русской культуры.
Пусть дотла опровергнута жизнью романтическая концепция самодержавия, -но, ведь, не она -- главное в политическом миросозерцании славянофильства.
Но что же, в самом деле, в нем -- главное?
Две идеи, как мы видим, были основоположными в славянофильском миросозерцании, -- идея непререкаемого преобладания духовных начал над внешними формами исторического бытия и идея своеобразия духовного лика и исторических путей России.
Обе эти идеи пребудут и после исчезновения славянофильства, как общественной группировки или партии. Обе эти идеи -- прочное достояние русской культуры, русской культурной традиции. Люди новых поколений, выходящие далеко за пределы славянофильского кружка, притом люди, во многом далекие и друг от друга, усвоят эти идеи, углубят их, расширят в большую и плодотворную струю русской мысли. С одной стороны К. Леонтьев, с другой -- Вл. Соловьев, далее, "новое религиозное сознание", русский идеализм ХХ века, "Вехи" 1909 года, наконец, новейшие "скифство" и "евразийство", -- все это течения, так или иначе связанные с основными интуициями старого славянофильства, движущиеся в плане того же устремления идей. Но и многие, кто устами не чтят ценностей этой струи русской мысли, сердцем своим недалеко от них отстоят. И, конечно, не случайно в нынешние "страшные годы" России все ярче разгорается и воистину воплощением лучших мотивов русской культуры все единодушнее признается образ величайшего нашего, хотя и совсем не "школьного", не "партийного" славянофила -- Федора Михайловича Достоевского.
Н. Устрялов.
-----------------
*) В основу настоящей статьи положена речь, произнесенная автором на публичном акте харбинского юридического факультета 1 марта 1923 года. Вместе с тем, статья эта является главою подготовляемой автором работы о миросозерцании и историческом развитии славянофильства.
1) См. сочинения И. С. Аксакова, Москва, 1886--1887, том V, стр. 149--150; ср. также стр. 592.
2) Записка "о внутреннем состоянии России". См. сборник "Теория государства у славянофилов", СПБ., 1898, стр. 29.
3) "Мысль и ее движение подозрительны", -- так формулировал А. С. Хомяков одушевляющий принцип правительственной политики того времени (см. С. А. Венгеров. "Передовой боец славянофильства Константин Аксаков", собр. соч., т. III, СПБ., 1912, стр. 58).
4) См. Лемке. "Николаевские жандармы и литература 1826--1855 гг.", СПБ., 1908, стр. 217.
5) Т. VII, стр. 507. "Я Вам всегда говорил, -- пишет тот же И. С. Аксаков своей высокой петербургской покровительнице, дочери председателя Государственного Совета и камер-фрейлине гр. А. Б. Блудовой, -- я Вам всегда говорил, когда Вы ручались за меня en haut lieu, что Вы берете на себя слишком большую ответственность, что я не отступлю от своих убеждений ради деликатности; извольте меня знать и разуметь, каким я есть, а сделать из меня Hofpoеt'а или Ноfpublicist'а Вам не удастся" ("Иван Сергеевич Аксаков в его письмах", ч. 2, т. IV, СПБ., 1896, стр. 201, письмо от 20 октября 1861 года).
6) Юрий Самарин. Собрание сочинений, т. ХII, стр. 151, 281.
7) "Записки А. И. Кошелева", Веrlin, 1884, стр. 87. О гонениях, которым подвергало славянофилов тогдашнее правительство, см. Лемке, цит. соч., стр. 67--78, 214--220; ср. М. О. Гершензон, "Исторические записки", Москва, 1910, стр. 5 и сл.
8) Интересно отметить, что аналогичную формулировку соотношения права и обязанности находим мы у политического идеолога декабризма Пестеля, в его "Русской Правде": "Каждое право основано быть должно на предшествующей обязанности. Право есть одно только последствие обязанности и существовать иначе не может, как основываясь на обязанности, ему предшествовавшей... Право без предварительной обязанности есть ничто, не значит ничего и признаваемо быть должно одним только насилием или зловластием" (П. И. Пестель, "Русская Правда", СПБ., 1906, стр. 3, 4.). Конечно, миросозерцание славянофилов по существу своему не имеет ничего общего с просветительским рационализмом Пестеля и его единомышленников. Конечно, указанное совпадение взглядов Хомякова и "Русской Правды" на природу права является в известном смысле внешним, не идет далеко вглубь и отнюдь не означает идейного родства их философских предпосылок. Однако, оно должно быть все же признано одним из характерных пунктов соприкосновения этих двух столь различных течений русской политической мысли. Об отношении славянофильства и декабризма ср. Довнар-Запольский, "Идеалы декабристов", Москва, 1907, стр. 278 и сл.; Семевский, "Политические и общественные идеи декабристов", СПБ., 1909, стр. 258, 259; ср. также Пыпин, "Общественное движение в России при Александре I", СПБ., 1900, стр. 361, 389, 414, 416.