Страница 6 из 22
Там находился наш отель, откуда утром мы должны были уезжать. Частично время до отъезда мы решили скоротать в прогулке по Брюсселю. Поэтому и оказались в столь поздний час на улице.
Остановленные нами ответили, мы поблагодарили их и отправились восвояси.
А потом, неожиданно для себя, не сговариваясь, оглянулись. Те, у кого мы спрашивали, тоже смотрели в нашу сторону, о чем-то оживленно рассуждая.
И тут до нас доходит: мы же спрашивали по-русски. И нам по-русски ответили. В Брюсселе. В два часа ночи.
Такая она, Европа. Далекая и близкая.
Парни, кстати, были из Средней Азии. В Брюссель приехали на заработки. На какие конкретно, мы выяснять не стали.
***
В БЕРЛИНЕ, почти в самом центре города, есть удивительно неряшливая улица. Неряшливость ее, однако, — специально устроенная. А тусуются там, как правило, свободные, скажем так, художники, которых вполне устраивает средневековый беспорядок улицы. Много и молодежи здесь. В первую очередь, студентов.
Кафе и пивбары уличные — соответствующие: грязноватые [что не типично для немцев], с налетом, я бы сказал, старины. Словно в 18-й век попадаешь, заходя в них.
На улице поразило меня одно пятиэтажное здание, подготовленное к реставрации. В нем находилась почта, а для того, чтобы выселенный дом не мозолил глаза прохожим, власть кинула клич: напиши признание в любви и наклей его на почту бывшую.
И здание все, до самой макушки, оказалось заклеенным такими призывами. Некоторые — с четвертушку тетрадного листа. Другие — с афишу.
А у меня под рукой в тот момент только записная книжка оказалась. Пришлось довольствоваться ей.
***
ПОД ПРИГОТОВЛЕННОЕ на открытом огне мясо, мы, небольшая компании украинских журналистов, приехавших в Берлин по приглашению Гете-института [Немецкого культурного центра им. Гете], заказали и сидим, негромко переговариваемся. Ждем. Потому что пиво в берлинских барах нужно подождать — пока пена на нем усядется [или уляжется?] Наливают его, кстати, осторожно, неспешно. Почти ритуально.
И вдруг кто-то из наших обращает внимание на мужчину за соседним столиком. Очень уж он показался на кого-то похожим… Первым узнавший его негромко говорит нашему спутнику из Гете-института: «Смотри, министр иностранных дел Германии с какой-то студенткой завтракает».
Это была, конечно же, шутка, но наш провожатый, окинув взглядом сидящего, осторожно замечает: «Это и правда он».
Как? — поражаемся мы. Министр иностранных дел Ёшка Фишер [дело было в начале двухтысячных годов] без охраны в самом что ни на есть рядовом кафе, где не очень чисто, пахнет жареным мясом, пивом и табаком? Одетый едва ли не в брезентовую куртку?
«Как министр проводит свое личное время — это его личное дело. И никто не может вторгаться в его личную жизнь», — был дан нам ответ.
Министр, однако, догадался, что мы говорим о нем, что мы узнали его. Он вдруг засобирался и увел девушку прочь.
А на краешке стола остались его очки — в дорогой, наверное, позолоченной оправе. Наш спутник хватает их, выбегает на улицу и… не успевает. Министр исчез. Видимо, уехал.
Очки мы передали хозяину бара, выпили свое пиво, съели мясо и тоже удалились.
«Имейте в виду, — объяснил нам сотрудник Гете-института, — на каком-то официальном мероприятии подойти к Ёшке Фишеру невозможно. А вот тут он — запросто».
Вечером у себя в номере я включил телевизор — смотрел, чтобы хоть что-то понимать, польский канал, к слову. Шли новости. Один сюжет, другой. И тут на экране вдруг вижу… Ёшку Фишера. Министр уже не в скромной ветровочке, а в элегантном костюме.
А когда для крупного плана на него стала наезжать камера, он сделал осторожное движение рукой в правый карман пиджака. Я понял, за чем он полез туда.
Произошла, как мне показалось, недолгая заминка и министр вынул руку — пустую.
Я едва не рассмеялся. Потому что знал, где он оставил свои очки в дорогой, видимо, позолоченной оправе.
***
В ДЕНЬ Независимости Украины с удивлением узнал, что по решению самого главного чиновника Украины главный банкет страны утроили… на территории Софии Киевской.
Мать честная, у вас, господа-чиновники, а проще говоря, сволочи конченные, иных мест для застолий не осталось, что ли? София Киевская [или Премудрость Божия] — это же общечеловеческая святыня. Духовная святыня украинского народа. Банкеты на ее территории устраивать — аморально.
Так я, по крайней мере, считаю.
А еще мне пришла на ум нескольких лет давности поездка в Потсдам — городок, расположенный неподалеку от Берлина.
Главная его достопримечательность — дворец прусского императора Фридриха Великого. На его могиле, кстати, — она возле дворца находится, лаконично значится: Friedrich der Grosse, Фридрих Великий, то есть. И все. Безо всяких королевских титулов.
Наш гид рассказал, что побывавший здесь однажды президент США Билл Клинтон попросил накрыть ему стол в апартаментах Фридриха. Немцы долго думали, как достойно выйти из щекотливой ситуации — президент ведь великой страны просит, и надумали, наконец.
Музей тут, заявили они Клинтону, а не забегаловка. Уж извините, многоуважаемый Билл.
***
ПРЕЗИДЕНТ Украины Петр Порошенко в своем выступлении на торжественном заседании Верховной Рады Украины 8 мая 2015 года поздравил солдат Красной армии, а также — Украинской Повстанческой Армии.
«Слава всем воинам-победителям во Второй мировой войне! Слава офицерам и солдатам, которые воевали в Красной армии!
Слава ветеранам Украинской повстанческой армии, участникам украинского национально-освободительного движения, — которые едва ли не впервые присутствуют на подобной церемонии на таком высоком государственном уровне», — сказал он.
А в это время…
В Москве 9 мая 2015 года на марше памяти участников Великой отечественной войны «Бессмертный полк» несли портрет… Лаврентия Берии. Можно было бы сказать, что это подделка — фотошоп, НО… читаем:
«Департамент культуры города Москвы удалил со своего аккаунта в Facebook фото, на котором глава ведомства Александр Кибовский на акции „Бессмертный полк“ 9 мая запечатлен на фоне портрета Лаврентия Берии».
***
В ПЕЩЕРАХ Киево-Печерской лавры…
Называются они Ближними и Дальними. Входы и в те, и в другие начинаются в храмах. В храмах же приобретаешь свечку и с ней в руках спускаешься вниз, под землю.
Ближние пещеры несколько меньше по площади, чем Дальние. А, в общем-то, все в них примерно одинаково: узкий вход — только для одного человека [высокорослый, плотно сложенный мужчина проходит, не сгибаясь и не цепляя плечами стены], немногочисленные кельи бывших обитателей пещер, подземные церкви, где тоже служба ведется и — гробы с мощами святых лаврских старцев.
В Ближних пещерах я долго стоял возле гроба Ильи Муромца. Потому что даже не догадывался, что именно тут, в лавре, и покоятся его останки нетленные. В гробу своем [со стеклянной крышкой] Илья из Мурома выглядит… ну, как подросток. Махонький, сухонький…
Мощи святых, кстати, укрыты. Лишь у двух или трех старцев руки обнажены. У Ильи Муромца — тоже. Левая рука покоится на груди. Серо-коричневая, насколько мне удалось разглядеть при свете свечи, и иссохшая.
Я потом догадался, почему Илья Муромец роста не богатырского, хотя и считается богатырем былинным: в нем дух был богатырский, а не тело.
Казалось бы, впечатление пещеры должны производить несколько, скажем так, тягостное. Темнота ведь вокруг кромешная и — гробы с мощами. Но не чувствовал я тягости на душе. Не чувствовал! По той простой причине, видимо, что в святом месте находился. Наоборот, какой-то душевный подъем наблюдался, какое-то, ранее неведомее чувство в сердце произрастать начинало. Ощущение прикосновения к Вечности возникало. И к Святости. Настоящей, подлинной святости, столетиями многими проверенной — лавре-то тысяча лет уже.