Страница 11 из 22
А еще у меня по случаю установки памятника в Харькове история отыскалась подходящая. Называется она так:
«Как Сагайдачный врага перехитрил
Дальние военные походы по морю, как известно, Сагайдачный организовывал не однажды. Один из них был направлен на крымскую Кафу [Феодосию сегодняшнюю], в которой имелся крупнейший по тем временам невольничий рынок. В основном наших людей, христиан правоверных, захваченных в плен турками и татарами, продавали на нем в рабство. Осадив город, казаки Сагайдачного частично разрушили его, потопив находившийся в Кафе турецкий флот. Главное же, что удалось им сделать, — так это освободить из рабства тысячи невольников.
А затем гетман с войском запорожцев уже на берега турецкой Анатолии высадился. Он также совершил поход в Молдавию, брал штурмом турецкий город Трабзон. И, наконец, турки решили жестоко наказать гетмана, снарядив против него мощную эскадру. Но напрасно турецкие корабли ждали быстроходные «чайки» казаков под Очаковом: разгадав замысел противника, Сагайдачный увел свою флотилию из Черного моря в Азовское. Поднявшись далее по реке Берде — до водораздела, запорожцы перетащили по суше свои легкие «чайки» до Конской реки, как в те времена называлась бегущая по Запорожской области река Конка, и спустились по ней до Днепра. А потом ввязались в бой серьезнейший, в ходе которого в пух и прах разгромили турецкую эскадру.
Кстати, вполне возможно, что где-то в степи просторной, скажем, поблизости от запорожского села с необычным названием Конские Раздоры [там Конская река раздваивается — «раздирается», выражаясь языком козаков], гетман Сагайдачный, ведя запорожцев на янычар турецкоподданных, устраивал привал. И, бродя по берегу реки, вдыхал полной грудью ароматы степные, всматриваясь в бескрайние просторы приазовские, где в одном месте… даже водопад отыскать можно, между прочим.
Место это не только видно издалека: его слышно издалека. Там, примерно с высоты пятиэтажного дома, в глубокую, густо заросшую балку, с шипением низвергается с красноватых гранитных скал водопад. Стоя однажды на его вершине и, как и гетман Сагайдачный, вдыхая аромат чабреца, который у меня почему-то ассоциируется со свободой, я попытался представить себя… самим гетманом, который где-то тут неподалеку стоял на коротком отдыхе со своим отрядом запорожцев перед решительным боем с врагом.
Когда на глаза от избытка чувств навернулись слезы, я понял: мне это удалось».
***
МОЯ мама, Мария Украинченко, войну закончила под Кенигсбергом — на берегу залива Фриш Гаф, и домой, в Черниговскую область, вернулась с погонами старшего лейтенанта медицинской службы и орденом Красной Звезды. О военных буднях мама вспоминала очень неохотно. Но об одном бое, который пришлось принять ее медсанбату на территории Польши, иногда рассказывала.
А произошло вот что. По какому-то странному стечению обстоятельств полевой медсанбат мамы оторвался от основных войск и выехал к небольшой деревушке. Выяснив у местного народа, куда направилась основная колонна [с бронетехникой и артиллерией], машины с красными крестами покатили дальше — туда, куда их направили сельчане. И угодили… прямо к немцам. Вероятно, каким-то образом опередив даже передовые части.
Начался расстрел медсанбата. Как вспоминала мама, фашисты с какой-то дикой яростью накидывались на раненых, которые не могли оказать серьезного сопротивления, и добивали их буквально в упор. И уничтожили бы, наверное, всех, если бы, наконец, не подоспели наши. Увидев на трассе растерзанный советский медсанбат, наши бойцы не просто разгромили фашистов, они их — вместе с техникой, разумеется, стерли с лица земли.
По воспоминаниям мамы, ожидая помощи, оставшиеся в живых медики медсанбата и раненые бойцы вынуждены были ночь пролежать в снегу.
Кстати, когда начальник медсанбата заполнял наградной лист на мою маму, он в этот достаточно сухой документ вписал от души: «Проявляла исключительную заботу и любовь к раненым. Достойна правительственной награды — ордена Красная Звезда».
Приблизительно в это же время на Балтике участвовал в высадке морского десанта на занятый немцами берег мой отец, красноармеец Григорий Шак, который на фронт ушел тоже из Черниговской области [мама и отец были родом даже из одного района, но до войны не встретились]. К сожалению, наше командование недооценило тогда силы врага: фашисты яростным огнем не позволили десантникам зацепиться за берег. Десант был разгромлен. Тяжелое ранение в живот получил единственный из оставшихся на воде десантников — мой отец. И он единственно правильное решение — поплыл в открытое море. Надеялся, что его заметят с катеров, которые должны были доставить десантникам боеприпасы.
Отцу повезло: с одного из катеров, подошедших к вечеру к месту высадки десанта, глазастый морячок заметил в море раненого десантника. Отца спасли и отправили в госпиталь.
…Мои родители, царство им небесное, в счастливом браке прожили более сорока лет. А если бы кто-то из них не дожил до Победы, не вышел бы победителем из своего самого решающего боя, о котором я рассказал, для меня это было бы самое страшное, что могло произойти на той страшной войне: ведь я бы тогда не появился на свет!
2010, 2013, 2015
***
ПОЧЕМУ школу я не люблю… со школы.
Это действительно так: школу я не люблю с той самой школьной поры, о которой сложено столько замечательных песен.
Во-первых, мне не нравился ни один школьный предмет: их преподавали нудно и не интересно, заставляя запоминать массу не нужной для жизни информации. Во-вторых, в десятом классе я угодил в нелепую историю, которая едва не стоила мне аттестата о среднем образовании.
Произошло вот что. Через два месяца после начала нового учебного года, на свой день рождения я по глупости принес в школу… бутылку красного шампанского [как припоминаю, оно называлось «Кармен»], сняв предварительно с пробки проволочку-фиксатор. На первом уроке, когда мы писали контрольную по биологии, пробка оглушительно выстрелила, шампанское обильно излилось в портфель, просочившись и на пол. Контрольная была сорвана.
Впрочем, не только она.
Узнав о случившемся, наша классная руководительница испросила у директора разрешения на отмену остальных уроков и затеяла вместо них разбирательство с пристрастием: зачем принес шампанское, кого и где собирался им угощать. Разбирательство, надо заметить, происходило в рамках комсомольского собрания, на которое пригласили и директора школы, и завуча, и еще кого-то из учителей-предметников… народу, помню, на собрание изрядно прибыло.
Дело дошло до абсурда: классная поднимала моих одноклассников и выпытывала: ты бы, мол, пил с ним [на время собрания я превратился в безликое местоимение]? Кто-то молчал, потупив голову, кто-то выдавливал из себя хриплое «нет». А кто-то, глядя в глаза классной, отвечал дерзко: да, пил бы.
Сначала меня решили выпереть из комсомола, но две наших девчонки-активистки заявили, что согласны взять меня на поруки и о моем пребывании в комсомоле вопрос больше не поднимался, но классная не унималась! И, о чем-то пошептавшись с директрисой, бросила мне в лицо: «Аттестат о среднем образовании ты не получишь, можешь не надеяться».
Угрозу свою ей осуществить, однако, не удалось. В школе, видимо, решили: негоже одного из лучших выпускников [а я и был одним из лучших] лишать «корочки» о получении среднего образования, и аттестат мне вручили как и всем — на выпускном вечере. Присовокупив к нему Похвальную грамоту размером с наволочку.
***
МНОГО лет назад, еще не живя в Запорожье, а заглянув в него лишь в отпуск, я купил кассету с украинскими песнями. Песни разные на ней были: задорные, лирические — всякие. Но была там одна, которая не оставляла равнодушным никого, кто бы это ни был. Неоднократно убеждался.