Страница 30 из 79
Тут я внесу важное уточнение: саперной лопаткой отличавшийся недюжинной силой Иван Громак укокошил одного фашиста, а второго — офицера, просто-напросто… задушил руками. Вот что по сему поводу записано в наградном листе, заполненном после боя на Ивана Громака командиром батальона: «Исключительную отвагу и беззаветную храбрость проявил 28 августа 1943 года при штурме высоты 244,3. Ведя огонь из ПТР, подавил пулеметную точку противника. Подобрался на 100 метров к противотанковой пушке противника и вывел ее огнем ПТР из строя. Офицер фашистский бросил в него гранату. Поймав ее на лету, бросил обратно, а также и свою гранату, уничтожив трех солдат противника. Когда осколками снаряда его ПТР было разбито, он в рукопашной схватке задушил вражеского офицера. Будучи при этом тяжело ранен, лопатой раскроил череп еще одному немцу».
В точности, таким образом, выполнив указание Верховного Главнокомандующего, категорически рекомендовавшего в живых фашистов-сволочей из 197-й пехотной дивизии не оставлять, сапер-душитель [между прочим, на момент атаки на фашистские позиции ему только-только исполнилось 18 лет], заметив на боку у притихшего немца полевой планшет, снял его. И тут за спиной рванула очередная граната…
В себя Иван пришел в медсанбате. Осмотрелся — нет планшета. Спросил медсестру. «Забрали в штаб бригады, — сказала она. — Там какие-то фотографии».
Мало ли фотографий немцы таскают с собой? — пожал плечами Громак и выбросил из головы мысли о планшете.
В штабе же бригады содержимым планшета были шокированы: удушенный Громаком фашистский офицер непонятно почему носил с собой фотографии… казни Зои Космодемьянской. Пять из них 27 октября 1943 года опубликовала «Правда» — о очередном очерке Петра Лидова. «Части энского соединения, — уведомляла газета, — добивают в ожесточенных боях остатки 197-й немецкой пехотной дивизии, офицеры и солдаты которой в ноябре 1941 года замучили отважную партизанку Зою Космодемьянскую».
Сам Громак узнал, кого убил на высоте 244,3, лишь через двадцать два года: боевые друзья считали Ивана погибшим. Даже пометка в штабных бумагах была сделана о месте его захоронения — в братской могиле у деревни Потапово, возле которой штурмовики и вели бой в августе 43-го.
Но не случайно отметил в стихотворении о нем Твардовский: «Громак живучий малый».
Ему Москва салютовала
Иван Громак выжил. Вытащили хирурги из тела 18-летнего бойца-штурмовика многочисленные осколки, зарубцевались раны — и Иван отбыл на фронт, получив направление в танковые войска. Механиком-водителем «Т-34» он и закончит войну в Берлине, имея на личном счету 280 танковых атак и рейдов по тылам противника. А потом будет Москва — парад Победы. Иван Громак примет участие в нем в составе сводной колонны бойцов, несущих по Красной площади знамена поверженных фашистских войск. Иван пронесет и швырнет к Мавзолею знамя танковой дивизии СС «Великая Германия». В Белоруссии, между прочим, танк Громака поджег «Тигр» из этой дивизии, на стволе которого было 18 колец — столько, значит, побед одержали танкисты-эсэсовцы до встречи с «тридцатьчетверкой».
А вот наград у победителя, скрывавшего под гимнастеркой тельняшку [в память о службе юнгой на крейсере «Красный Октябрь»], в мае 45-го не будет совсем. Боевые награды за дважды раненым Громаком, дважды тяжело контуженным, дважды похороненным заживо [представляю, что пережила мать Ивана, получив на него две похоронки], девять раз горевшим в танке просто-напросто не поспевали. Только в октябре 47-го Ивану вручат сразу два ордена, включая орден Боевого Красного Знамени, которым рядовых бойцов награждали крайне редко, и три медали. А к наградам присовокупят книгу Твардовского со стихотворением «Иван Громак». Осенью 43-го поэт это стихотворение закончил такими словами: «Москвы не видел, но ему Москва салютовала».
Громаку, значит.
По воспоминаниям капитана первого ранга Валерия Громака, все, кто знал его отца, отмечали в нем обостренное чувство справедливости.
Видя, что все, созданное тяжким людским трудом, стало постепенно приходить в запустение, Иван Григорьевич спрашивал себя: «За что ж я воевал?» И не находил ответа. Не жаловал он и власть, возмущался мизерной пенсией. И не принял орден «За мужество», которым его в 1999 году наградил президент Леонид Кучма. А когда в местном техникуме оказалась никому не нужной комната боевой славы 1-й штурмовой комсомольской бригады, забрал все материалы.
Собирался сделать музей в своем доме.
Не успел… Сгорел, как в танке. Сжег себя Иван Громак, герой стихотворения Александра Твардовского. В прямом смысле слова сжег.
Между прочим, архиепископ Запорожский и Мелитопольский Василий, выслушав рассказ близких о кончине фронтовика, разрешил проводить его в последний путь с соблюдением всех христианских канонов.
«Это не он себя убил, — рассудительно заметит мудрый владыка. — Это война его убила».
***
Ну, вот и все. Остается только о пропавшей в Приморске улице имени Ивана Громака рассказать. «Конечно, я очень обрадовалась решению горсовета об увековечении памяти мужа, — со слезами на глазах говорила мне в 2008 году вдова штурмовика-гвардейца Валентина Сергеевна. — Плакала от радости. С сыном Валерием и дочерью Светланой сразу же поехали, сфотографировались под табличкой с надписью „Улица Ивана Громака“. И вдруг мне рассказывают: нет той улицы. Вы знаете, от переживаний меня так схватило — из больницы не выхожу».
Тяжелый осадок история с улицей-призраком, появившейся в 2003 году в курортном Приморске, как оказалось, на один день, оставила в душе у всех, кто знал и хранил память об Иване Громаке, герое войны и герое стихотворения Твардовского.
Однако в горсовете, куда я заглянул, чтобы прояснить судьбу призрачной — в прямом смысле, улицы, меня заверили: улица имени Ивана Громака в Приморске обязательно будет.
«Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты…»
Теперь вернемся к Зое Космодемьянской. Фактически, ее «разведка» заключалась… в запускании в село Петрищево красного, как называют в народе огонь пожар, петуха: партизанку за это и задержали фашисты, которых на Зою навели… сами сельчане. И их нельзя осуждать. Где бы они зиму зимовали, если бы пироманы из леса вроде Зои сожгли их дома? А что партизаны шли жечь деревню подтверждает вот этот, ныне рассекреченный приказ ставки Верховного Главнокомандования, подписанный кумиром Зои Космодемьянской Сталиным [согласно очерку «Таня», Зоя перед смертью успела крикнуть: «Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь! С нами Сталин! Сталин придет!]:
«ПРИКАЗ от 17 ноября 1941 года №428
О СОЗДАНИИ СПЕЦИАЛЬНЫХ КОМАНД ПО РАЗРУШЕНИЮ И СЖИГАНИЮ НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ В ТЫЛУ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ВОЙСК
г. Москва
Опыт последнего месяца войны показал, что германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и, испытывая огромные трудности от наступивших морозов, ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах. Самонадеянный до наглости противник собирался зимовать в теплых домах Москвы и Ленинграда, но этому воспрепятствовали действия наших войск. На обширных участках фронта немецкие войска, встретив упорное сопротивление наших частей, вынужденно перешли к обороне и расположились в населенных пунктах вдоль дорог на 20—30 км по обе их стороны. Немецкие солдаты живут, как правило, в городах, в местечках, в деревнях, в крестьянских избах, сараях, ригах, банях близ фронта, а штабы германских частей размещаются в более крупных населенных пунктах и городах, прячутся в подвальных помещениях, используя их в качестве укрытия от нашей авиации и артиллерии. Советское население этих пунктов обычно выселяют и выбрасывают вон немецкие захватчики.
Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом — такова неотложная задача, от решения которой во многом зависит ускорение разгрома врага и разложение его армии.