Страница 40 из 43
Старики, лишённые жизнеутверждающей отдушины, стали переключаться на темы медицинских передач, которые хотя и говорят "за здравие", активно пробуждают мысли про "упокой". В это же время у пожилых людей начинается повальное стремление накопить на свою смерть "гробовые деньги".
Прошло совсем немного времени, и ценители "жарких тропик", и почитатели "фазенд" всё чаще говорить о своих болячках, о том, что лекарства не помогают, и медицина стала не та, и мир не тот, и время жизни вышло...
∙ Они всё больше и больше болели, а потом стали умирать. Друг за дружкой, так быстро, что в два-три года не осталось никого: ни "молодых", ни "стариков". Как тут не вспомнить о двойном смысловом дне "князя гуманистов" Эразма Роттердамского, когда "под дружелюбием скрывается вражда, а под видом пользы наносится непоправимый вред"?
Этот совершенно реальный, во многом типичный пример из жизни, можно проиллюстрировать замечательной жизнеутверждающей повестью Джерома Джерома "Трое в лодке, не считая собаки", вышедшей в 1889 году:
"Помню, как-то раз, чувствуя себя не совсем здоровым, я пошел в библиотеку Британского музея посмотреть в медицинском словаре, какими средствами нужно лечиться от лихорадки. Я добыл книгу и вычитал все, что мне было нужно, затем, от нечего делать, начал перелистывать её дальше, изучая разные болезни. Не припомню теперь, что первое попалось мне на глаза, - знаю только, что это был какой-то страшный, губительный недуг, один из бичей человечества. Еще не дочитав до конца описи симптомов болезни, я уже убедился, что она гнездится в моем теле.
Оледенев от ужаса, я несколько минут сидел без движения, потом с горя начал перелистывать дальше. Напал на тифозную горячку, просмотрел симптомы и обнаружил, что я, несомненно, болен тифом, болен уже несколько месяцев, сам того не зная! Надо посмотреть, нет ли еще чего? Дошел до пляски святого Витта, - так и есть, и тут все признаки налицо. Это меня заинтересовало, и я решил узнать всю правду до конца. Прочел о перемежающейся лихорадке и узнал, что болен и ею, но острый период наступит только через две недели. Брайтова болезнь у меня была, но, к счастью, в измененной форме: с этим можно еще жить, и довольно долго. Зато холера оказалась у меня с тяжелыми осложнениями, а дифтерит, должно быть, у меня был врожденный. Словом, я добросовестно перебрал все болезни по алфавиту и пришел к заключению, что у меня нет только одной - хронической язвы голени!
Далее я задался вопросом: много ли еще мне осталось жить? Я попробовал сам себя исследовать. Стал щупать пульс, но сначала не мог даже найти его. Потом пульс вдруг забился, и очень сильно. Я вынул часы, стал считать и насчитал 147 ударов в минуту. Попытался выслушать сердце, но и сердца не мог найти. Оно перестало биться...
Я вошел в читальню здоровым, счастливым человеком, а вышел из нее, еле волоча ноги, дряхлой развалиной...
Доктор велел мне расстегнуться, смерил меня взглядом, завладел моей рукой, стукнул меня по груди в такой момент, когда я этого вовсе не ожидал... Затем он сел, написал рецепт, сложил его и подал мне, а я, не читая, сунул его в карман и ушел.
Войдя в первую попавшуюся аптеку, я подал рецепт провизору. Он прочел и возвратил мне его обратно, говоря, что "этого они не держат".
- Как, разве здесь не аптека?
- Вот именно аптека! Будь у меня гостиница с рестораном, я мог бы помочь вам, а теперь - извините. Я - аптекарь, а не трактирщик!
Я развернул рецепт и прочел:
"1 порция бифштекса и 1 бутылка портеру каждые 6 часов.
По утрам гулять не меньше двух часов.
Ложиться стать ровно в 11 и не забивать себе голову вещами, которых не понимаешь".
Я в точности исполнил предписание доктора, и результат получился блестящий, - для меня лично, - так как я до сих пор жив и не собираюсь пока умирать..."
Рождённые, воспитанные и прожившие свои годы старики и не догадывались, какой чудовищно разрушительной силой обладает информационный хаос. Особенно если он внедряется в неискушённое сознание под видом полезных знаний.
∙ Любой разговор о болезнях, лечении, лекарстве, профилактики подкреплённый сюжетами социального распада, насилия, кризиса, несправедливости вызывает эффект, красочно прописанный в "Легенде о Нараяме".
Старики, атакованные информационными вирусами, начинают тяготиться жизнью. Они утрачивают волю находиться в мерзкой, непонятной и априорно враждебной к ним действительности. Мир становится чужеродной и агрессивной средой, физически и морально не пригодной для существования.
В годы войны, лишений, бедствий - была мотивация и жажда жизни, потому что её подпитывали осознанный смысл существования, высокая гуманистическая культура и религиозная вера, у кого она была.
Всеобщий нравственный разброд, несправедливость, беспричинная жестокость перекрывают самый главный, онтологический вопрос личного существования: "Зачем мне всё это надо? Глаза бы мои этого не видели..."
В неблагоприятной жизненной среде экзотические сериалы выполняли функцию эмоциональной отдушины, позволяющей отвлечься от неприглядной реальности. За их просмотром стареющий человек находил возможность предотвратить перенапряжение психики, избежать нервных срывов.
Проживание день за днём часа "доброй сказочной действительности", имеет эффект восстановительной терапии. Подобным образом в годы бедствий выживали старики и дети: одни рассказывали сказки, другие их слушали. Взаимно поддерживая, укрепляя, и эмоционально подпитывая друг друга.
В ситуации, когда разбалансированные эмоции находятся в конфликте с жизненными стереотипами, негативная информация работает по принципу раковой опухоли: она перекраивает и переформатирует под себя прежний опыт, переворачивает его с ног на голову, подталкивая к роковому шагу, к системной ошибке: человек попросту утрачивает смысл существования и волю к жизни.
Бывший узник нацистского концлагеря невролог Виктор Франкл, подчёркивал особую роль осознания смысла своей жизни и своего назначения в мире для выживания в нечеловеческих условиях. Если ты не понимаешь, зачем живёшь, значит, ты уже почти умер:
"Человек, утративший внутреннюю стойкость, быстро разрушается. Фраза, которой он отклоняет все попытки подбодрить его, типична: "Мне нечего больше ждать от жизни". Что тут скажешь? Как возразишь?
Вся сложность в том, что вопрос о смысле жизни должен быть поставлен иначе. Надо выучить самим и объяснить сомневающимся, что дело не в том, чего мы ждем от жизни, а в том, чего она ждет от нас. Говоря философски, тут необходим своего рода коперниканский переворот: мы должны не спрашивать о смысле жизни, а понять, что этот вопрос обращен к нам - ежедневно и ежечасно жизнь ставит вопросы, и мы должны на них отвечать - не разговорами или размышлениями, а действием, правильным поведением. Ведь жить - в конечном счете, значит нести ответственность за правильное выполнение тех задач, которые жизнь ставит перед каждым, за выполнение требований дня и часа. Эти требования, а вместе с ними и смысл бытия, у разных людей и в разные мгновения жизни разные. Значит, вопрос о смысле жизни не может иметь общего ответа. Жизнь, как мы ее здесь понимаем, не есть нечто смутное, расплывчатое - она конкретна, как и требования ее к нам в каждый момент тоже весьма конкретны. Эта конкретность свойственна человеческой судьбе: у каждого она уникальна и неповторима. Ни одного человека нельзя приравнять к другому, как и ни одну судьбу нельзя сравнить с другой, и ни одна ситуация в точности не повторяется - каждая призывает человека к иному образу действий... И коль скоро судьба возложила на человека страдания, он должен увидеть в этих страданиях, в способности перенести их свою неповторимую задачу... Для нас, в концлагере, все это отнюдь не было отвлеченными рассуждениями. Наоборот - такие мысли были единственным, что еще помогало держаться. Держаться и не впадать в отчаяние даже тогда, когда уже не оставалось почти никаких шансов выжить..."