Отшельник

– Эй, – окликнула его она. – Эй, таксист!

– Я тебя не выпущу, как бы ты ни шумела.

– Выпусти меня, психопат, гребаный психопат, мать твою, дерьмо, ты… Эй! Ты здесь?

– Выпущу после заседания суда, – сказал он.

Услышав его ответ, она снова зарыдала. Она давилась, стараясь скрыть слезы, но он угадал, что она плачет. Это всегда чувствуется, даже издали.

– Да мне-то что, – всхлипывала она. – Я успокоюсь. Пожалуйста, выпусти меня! Мы все обсудим.

Эрхард невольно тянется к замку, но одергивает себя. Ну и перепады настроения у нее! Он должен помнить, что его задача – оставаться самим собой.

– Я приготовлю тебе завтрак. Сиди тихо, и я что-нибудь тебе принесу, – сказал он, прижавшись к двери. Может, она ждет дыню, помидоры, холодное мясо, бекон и омлет? Ничего подобного у него нет. Он редко завтракает, поэтому ка кое-то время изучал содержимое шкафчиков и холодильников. Потом поставил на поднос банку персикового компота, оливки, кусок относительно свежего хлеба. Налил стакан воды.

– Отойди от двери! – крикнул он, прежде чем отодвинуть засов. Руки с подносом он вытянул вперед, чтобы не получить дверью в лицо. Заглянул внутрь. Она сидела на земле у дальней стенки сарая и устало смотрела на него. Одежда на ней помялась и испачкалась, руки потемнели от пыли и земли, как будто она рыла подкоп. Он поставил поднос к ее ногам. Она равнодушно посмотрела на еду.

– Принеси сигареты, – попросила она. – Они в моей сумке в машине.

Он закрыл дверь, запер ее и направился к машине. Достал из-под пассажирского сиденья ее сумочку; она звякнула, когда он ее вытаскивал. Внутри почти ничего нет. Бумажник, пластмассовый брелок в виде доллара с четырьмя ключами, мобильник и пачка сигарет незнакомой марки. Был еще целый пакет разноцветного зефира – она поедала его в прошлый раз, когда Эрхард пытался с ней разговаривать. Он попробовал зефир, но тот оказался каким-то синтетическим и приторным, и он его выплюнул. Проверил зажигалку – она дала длинный язык пламени. С какой стати ему идти ей навстречу? Он думает о ней почти как о гостье, на которую хочет произвести хорошее впечатление. Возможно, одна сигарета – не так уж много. Может быть, тогда все станет проще. Он отнес сумку и другие ее вещи в сарай.

– Обещаешь не делать глупости? – спросил он, давая ей прикурить; она жадно затянулась. Ох уж эти курильщики!

– Ты ведь понимаешь, что я могу пожаловаться на тебя в полицию?

Об этом он не подумал. Пока не подумал. План, как с ней поступить, появился так быстро, что он не успел обдумать его до конца. Но она права. Если к вечеру он ее отпустит, ничто не помешает ей пойти прямо в полицию и пожаловаться на него. Так что сегодня он лишь сорвет заседание суда; скорее всего, его отложат до тех пор, пока не найдут обвиняемую. До того как он отпустит ее, должен выяснить, чем заняты полицейские. Но Алина не могла долго сидеть в этом сарае. Если она не включит генератор, ему же будет хуже. И прятать ее, как палец Билла Хаджи, он тоже не может. Он запер дверь и послушал, как она снова осыпает его ругательствами. Ему нужно было на работу – хотя бы на несколько часов. Перед уходом он положил ее мобильник в карман и проверил, что у нее в бумажнике. Он был забит визитными карточками – возможно, от ее многочисленных клиентов. Кроме того, он обнаружил две купюры по 50 евро. Было и несколько фотографий – такие делают в фотоавтомате. Хотя Алина явно снималась лет десять назад, он сразу узнал ее. На одном из фото рядом с ней еще одна девушка, похожая на Алину: такая же пухлощекая, но более хорошенькая. Обе в черных пиджаках, белых блузках, с какими-то бантиками в волосах. Школьная форма, довольно модная. И у обеих косички. Две сестры; старшая сильная и серьезная, младшая любопытная и более наивная. Типичные девочки из пуританской семьи. Возможно, родители верующие… Сейчас по ней это трудно угадать – она такая воинственная, ее ненависть прожигает насквозь. Еще на одном снимке Алина нагнулась к объективу, как будто хочет помешать фотографу, а сестра, сидящая у нее на коленях, повернулась вполоборота и безрадостно улыбается. Конечно, до того, как стать шлюхой, она была кем-то еще. Душевный надлом появился задолго до того, как она занялась ремеслом, которое губит ее тело. Ночными бабочками не становятся добровольно. Никто не становится. И те проститутки, которые утверждают обратное, уверяют, что их ремесло им нравится, – самые прожженные из всех.

Он свернул купюры и сунул их в карман, бумажник спрятал на полке за книгами, рядом с пальцем. Не самый оригинальный тайник на свете, если кому-то вздумается искать в доме ценности, но пока он не мог придумать ничего лучше. Да и вообще, кому придет в голову искать ценности в такой развалюхе?

Выехав на дорогу, он остановился и заглушил мотор. Ее крики и стук были отчетливо слышны возле дома, даже когда он сел в машину. Он опасался, что шум будет доноситься и сюда вниз. Но ветер, как всегда, заглушал остальные звуки. Здесь даже к ветру привыкаешь; он становится неотъемлемой частью пейзажа.

Сегодня можно было бы и не работать, но он должен обдумать свое положение. Несколько часов за рулем, на дороге всегда прочищают ему голову. Он поездил по округе, подобрал нескольких пешеходов, а в одиннадцать встал в очередь на стоянке. Попробовал читать, но не мог сосредоточиться. Представлял, как Алина выбирается из сарая и бежит – почему-то голая – по дороге, к кафе Гусмана. Она показывает на гору и говорит, что Отшельник, этот псих, ее запер. Он понимал, что вряд ли ей удастся убежать. Из сарая ей не выбраться. Хотя снаружи строение кажется хлипким, сарай сбит из толстых досок, дверь висит на четырех петлях, а для того, чтобы взломать навесной замок, требуются по крайней мере двое крепких мужчин с болторезом. Потом он представил себе, как возвращается домой и приглашает ее на кухню; он жарит рыбу – почему-то они едят ее вместе. После ужина они сидят за домом, смотрят на козлов и любуются видом горы. А ведь он даже не любит жареную рыбу!

Выйдя, чтобы купить чашку кофе, он проходил мимо такси, в котором спорили двое. Один из них – Педро Муньос, который обычно водит по выходным, а второй – Альберто, пожилой таксист, который работает в дневную смену с понедельника по пятницу. Альберто помахал ему, подзывая подойти.

– Ола, Йоргенсен! Пожалуйста, объясни этому юнцу, зачем нам нужен счетчик.

Эрхард просунул голову внутрь, вгляделся в салон. У Муньоса был слегка затравленный вид.

– А в чем дело? – спросил Эрхард.

Всякий раз, как возникали разногласия, коллеги прибегали к нему. Его уважали за честность и немногословие.

– Дело в том, что Альберто не нравится небольшая конкуренция, – сообщил Муньос.

– Я только говорю, что ты должен брать плату по счетчику и никому не делать скидок!

– Сам же всегда говоришь, что счетчик выгоднее клиентам, а не нам! И потом… разве ты не просишь скидку, когда покупаешь новые туфли? Счетчик – только для туристов.

– Дело не в деньгах, – сказал Эрхард.

– Мы обувью не торгуем, – обиженно подхватил Альберто.

Педро Муньос вскинул руки вверх:

– Просто смешно! Ну а как быть с постоянными клиентами? Или, допустим, ты подвозишь девушку, которая боится возвращаться домой пешком одна?

– Я знаю, что это против правил, но почему бы Педро не делать, как ему хочется, лишь бы баланс сходился? – поинтересовался Эрхард.

– Потому что машина моя, – ответил Альберто, – и я обязан, помимо других расходов, платить процент «Такси Вентуре»! И я не знаю, был у него неудачный день или он просто прикарманил денежки. Его скидки не всегда попадают в его счета.

– Ты его обманывал? – спросил Эрхард у Муньоса, зная, что своим вопросом нажимает на нужную кнопку.

Муньос побагровел:

– Конечно нет! Честное слово!

– Почему ты позволяешь ему водить твою машину, если думаешь, что он тебя обманывает?

– Потому что он забирает семьдесят процентов выручки, – проворчал Муньос вместо Альберто.

Все умолкли.