Отшельник

– Ты еще не потратила деньги?

– Я потратила все, что у меня было, – сказала она, поднимая с пола маленькие трусики.

– Сколько? Сколько ты потратила?

– Две тысячи, а может, и больше.

У Эрхарда голова пошла кругом. Он не понимал, как можно за день или два потратить столько денег.

– Что ты купила, черт тебя дери, – машину?

– Остынь, ты не мой дедушка.

– Если ты уже потратила деньги… – Он не договорил.

Все стало гораздо сложнее. Если она уже взяла деньги, дело перешло на другой уровень. Она застегнула бюстгальтер на груди и перевернула его, затем надела бретельки на плечи. В бюстгальтере ее маленькие грудки кажутся большими и соблазнительными. Сразу видно, вещь не дешевая. Не меньше ста евро… такой может и двести стоить. Золотую блузку и платье она наверняка купила в самом дорогом магазине в Корралехо…

– Перестань на меня пялиться. Я не такая тупая, как ты думаешь, – заявила она перед тем, как пойти в туалет.

– Ты должна вернуть деньги. Ты должна…

– О чем ты? Я ничего не верну. Это мои деньги, мне их дали.

Восприимчивость, которую Эрхард заметил в ней секунду назад, испарилась. В ней проснулась деловая женщина. Полицейские правильно подобрали ее. Наивную, но не дуру. Такой можно управлять, но нельзя манипулировать. Она тщеславная, но еще не дошла до точки. Хотя, в общем, несложно догадаться, как дочка фермера, который выращивает оливковые деревья, стала проституткой. Дело не только в том, что она плохо училась в школе и не хотела работать кассиршей в местном супермаркете. Только родители способны так растоптать личность ребенка. Только злой родитель способен сделать девочку настолько холодной и равнодушной, что она готова распродавать себя по кусочкам, и тело, и душу.

– Что, если я… если я заплачу тебе деньги, а ты потом их вернешь? – говорит он. – К завтрашнему утру я раздобуду несколько тысяч. Когда ты идешь в суд? В пятницу?

– Не трудись. Не будет этого. У тебя нет денег.

– Говорю тебе, я верну то, что ты потратила. Только нужно прикинуть как…

– Там гораздо больше, – сказала она. Одетая, она выглядела другой… взрослой. – Ближе к четырем тысячам.

Эрхард ощутил, как силы покидают его. Виски и все остальное, все, что он успел влить в себя за вечер, вдруг ударило ему в голову; он чувствовал себя пьяным и обиженным. Ему хотелось обозвать ее маленькой глупышкой, но он не мог. Таких денег ему не найти.

– Ладно, забудь, – сказал он и повернулся, чтобы уйти.

– Что будешь делать? – спросила она.

– Найду настоящую мать мальчика, – ответил он.

Он вышел в коридор, прошел мимо солиста и еще одного музыканта. Они подслушивали под дверью. Вид у Эрхарда такой, что мальчишки попятились, едва увидев его.

Он понимал, что в таком состоянии лучше не садиться за руль, и все же завел машину. Ехал злой, раздраженный, ни на что не обращая внимания. В днище машины ударяли куски глины и камни. Наконец он попал домой. Он не вошел внутрь, а сидел в машине и заснул еще до того, как заглох мотор.

Глава 25

Спать. Во сне все так просто. Во сне не нужно ни о чем беспокоиться.

Что противоположно сну? Бодрствование?

Бодрствовать слишком сложно. Он погряз в раздражении и горьких мыслях. Не мог думать ни о чем другом. Только о той шлюхе, о ее дорогом бюстгальтере, мальчике в картонной коробке… и о полицейском архиве, куда сваливают нераскрытые дела.

Он ходил туда-сюда, не в силах усидеть на одном месте. Завтрак по вкусу напоминал картон, в доме пыльно, кофе едва теплый. Посмотрев на книги, он вдруг подумал о Солилье и ее магазине подержанных вещей.

Солилье около шестидесяти, она миниатюрная и худенькая, такое впечатление, что из-за вечной занятости ей некогда поесть. Она притворяется веселой, товары в своем магазине раскладывает по системе, понятной только ей самой. Одежда рассортирована по длине молнии, книги – по размеру, а собачьи поводки, москитные сетки и подушки – по содержанию никеля. Где бы вы ни находились в магазине, даже в подвале, всегда слышно, как она бормочет себе под нос, жалуется на тяжелую коробку, на увядший цветок, на то, сколько в магазине покупателей, или на покупателя, который перемерил кучу вещей, но так ничего и не купил. Таких клиентов она не любит, но к тем, которые что-то покупают, как Эрхард, она относится с теплотой и пониманием. Стоит только что-нибудь купить, и вас приглашают посидеть на диване у входа в магазин и поговорить с ней. В области литературы, политики и истории Канарских островов Солилье нет равных. Когда-то она была журналистом, много лет работала на С2, телеканале Канарских островов.

Может быть, газеты или телевидение – последний шанс разыскать родителей мальчика. Во всяком случае, Эрхард надеялся, что дело заинтересует Солилью. Не обязательно история самого младенца, скорее всего, она решит, что всего хуже здесь то, что полиция поспешила закрыть дело, купив обвиняемую. Хотя она больше не работает, у нее наверняка широкие связи. Надо уговорить ее найти какого-нибудь старого коллегу, который напишет репортаж.

Эрхард оделся и поехал в Пуэрто. Припарковался за грузовиком и поднялся по лестнице в магазин. Магазин разместился в особняке, рядом с которым растет громадное дерево. В тени дерева стоят диван и стол, окруженные коробками с книгами и журналами.

Солилья внизу, в подвале раскладывала платки. Она окликнула его по имени, не поднимая головы. Она одна из немногих на острове, кто пытается произнести его имя на датский лад – что ей почти удается. «Эрхарт Юркензен», говорит она почти без пришепетывания.

Она не любит, когда ее надолго отвлекают.

– Мне нужен хороший журналист, – сказал Эрхард. – Человек, способный написать репортаж о коррупции.

– Ха! – ухмыльнулась Солилья и посмотрела на него. – Все способные журналисты вымерли. Что стряслось?

– Полиция купила подозреваемую, та сделала ложное признание.

– И что?

– А то, что дело об убийстве ребенка остается нераскрытым.

– Об убийстве ребенка? Продолжай.

– Может, и не об убийстве. Помните младенца, которого недавно нашли в машине на пляже – возле Котильо?

– Нет, – ответила Солилья.

Она поставила коробку с платками на полку и жестом велела Эрхарду следовать за ней. Они обошли покупателя, который сосредоточенно рылся в коробке с африканскими порножурналами. Солилья – сторонница свободы прессы. Вот почему в ее магазине в числе прочего продается и порнопродукция. Отчасти она любит Эрхарда за то, что он родом из страны, где впервые легализовали порнографию.

– На пляже нашли машину, на заднем сиденье которой стояла картонная коробка с младенцем внутри. Конечно, мальчик был мертв…

– Его убили?

– Нет, скорее всего, он умер от голода. Родители не объявляются.

– И что?

– Полицейские нашли какую-то, простите меня, тупую шлюху и за деньги повесили все на нее.

– Зачем? – спросила Солилья, пока они поднимались по лестнице, – она шла впереди, Эрхард смотрел в спину ее длинного синего платья.

– Хотят поскорее закрыть дело. Говорят, из-за туристов.

Солилья хмыкнула, видимо, она понимает такие доводы.

– И что же вы хотите? Что у вас есть?

– Девица, которой заплатили за то, чтобы она взяла вину на себя.

– Разве она не арестована?

– Нет, пока на свободе – ждет суда. Заседание назначено на пятницу.

– Она будет разговаривать с журналистом?

М-да… В том-то и штука.

– Скорее всего, нет.

– Так что же журналисту писать?

– Он может написать статью перед судом, где подробно рассказывается, как полицейские собираются повесить вину на совершенно постороннюю девицу…

– Сейчас у вас есть доказательства, что полицейские хотят повесить преступление на нее?

– Я говорил с полицейским, который ведет дело. Я говорил с девицей.

– Доказательства, мистер Юркензен! У вас есть доказательства? Документы, фотографии? Что-нибудь, чем мог бы воспользоваться журналист.