Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 29

Он ведет руками по стене, нащупывает бельевую веревку и снимает с нее брюки. Просовывает ноги в отверстия. Козлы убегают в темноту.

Глава 2

Он поехал в город по тропе Алехандро.

Не надо бы ехать по этой дороге; она губит машину. Ему уже дважды пришлось ремонтировать передний и задний мост, и оба раза механик Анфил просил его не ездить по северной дороге и по тропе Алехандро. Он считает, что машина может не выдержать. По таким дорогам нужно ездить на внедорожниках типа «монтеро» или на новом мерсе. Даже если бы у Эрхарда были деньги, он предпочел бы сохранить свой «мерседес» марокканской сборки с желтыми сиденьями, который не любит разгоняться. И все-таки он едет по тропе Алехандро. Проехал мимо старого дома Оливии, где поселились серферы – их доски лежат на крыше, и в темноте он увидел их флаг: на верхушке высокого шеста, воткнутого в крышу, красуются розовые трусики. Там живут два парня со своими друзьями. Иногда по утрам, проезжая мимо, он видит их. Они сидят на крыльце, курят большие трубки, машут ему руками и истерически хохочут. Несколько раз он останавливал машину рядом с ними; но они были под таким кайфом, что не могли подняться со своих надувных кресел. Но сейчас в доме никого нет, свет не горит. Наверное, они на пляже или в центре.

Он приближался к своему любимому повороту. За ним виден океан. Вид фантастический – особенно когда «Лумумба» греет душу и коньяк доходит до кончиков пальцев. Тропа каменистая, в рытвинах, и вся машина вибрирует. На скорости выше ста километров в час ее занесло, Эрхард ощутил приятное покалывание во всем теле и широко улыбнулся. Кроме того, он пустил газы, что совсем не смешно; он просто ничего не может с собой поделать. Это началось несколько лет назад. Стоило ему чуть напрячь мышцы живота, как воздух выходил из кишечника. Несмотря на боль, он испытывает облегчение. Потом тропа пошла под гору; он приблизился к последнему повороту. В свете фар увидел козла, стоящего посреди дороги, и объехал его, а затем посмотрел в зеркало заднего вида; козел вроде похож на Харди, но Харди никогда не заходит так далеко от дома. Козел мгновенно скрылся в темноте.

Эрхард был настолько поглощен своими мыслями, что заметил встречную машину в самый последний момент, когда она едва не задела его на узкой дороге. Он вздрогнул от порыва ветра. Мимо его «мерседеса» пронеслась длинная тень; боковое зеркало прижало к стеклу.

– Проклятые дилетанты! – крикнул он, к собственному удивлению, по-датски. Значит, не забыл родной язык. Он завершил поворот. Встречная машина скрылась из виду, красные фонари исчезли в ночи. Нет смысла даже останавливаться, чтобы оценить ущерб. Эрхард опустил окошко и поправил зеркало. Стекло пошло трещинами, восемь тонких линий сбегают вниз.

Черный «мицубиси-монтеро». Машина бездельника Билла Хаджи, который живет на вершине горы. Там у него ранчо, где он разводит лошадей; он с такой скоростью носится по тропе Алехандро, как будто за ним гонится само море. Эрхард удивился своему спокойствию. Сердце билось ровно – наверное, онемело от коктейлей «Лумумба» и перспективы свидания с дочкой парикмахерши.

Повернув, он оказался в Корралехо. От асфальта поднимался жар. Молодые люди в маленьких машинах давили на клаксоны и пели. Он поехал в сторону порта по проспекту Хуана-Карлоса I и остановился на улице Палангре. Нашел свободное место и припарковался.

Он собирался подойти к нужному дому пешком. Потом он позвонит в дверь дочки парикмахерши… Лицо у него раскраснелось. Он заранее смущен. Живо представил, как она посмотрит на него, увидев на пороге. «Добрый вечер, – скажет он, – с Новым годом!» Он видел ее раньше. «Я видел ваши фотографии в салоне вашей матери». Что, если она будет в летнем платье на бретельках, которые вечно сваливаются с плеч? Кому какое дело, носит она очки или нет? Он не привередлив.

Но, дойдя до магазина детской одежды и задрав голову, он увидел, что все окна в доме темные. Свет не горел ни на одном этаже. Скорее всего, она сейчас смотрит телевизор. Пьет белое вино и надеется, что кто-нибудь заглянет к ней в гости. Нужно подкрепиться – выпить. Что-нибудь по-настоящему крепкое. Хотя бы для того, чтобы прорезался голос… Что хорошего, если он будет просто стоять на пороге и тупо пялиться на нее, как какой-нибудь идиот-эстранхеро? Он двинулся в сторону «Сентро Атлантико». В этом районе всегда многолюдно. В основном здесь собираются туристы, незнакомые ему люди. Он вошел в бар «Фликс» и направился прямо к стойке. Заказал коктейль «Ржавый гвоздь» и даже угостил двух сидящих в углу фермеров. Они выращивают оливки; приехали в город в поисках доступных женщин. Шум их пугает; они прячутся за пальмой и сидят тихо как мыши. Как невидимки.

Глава 3





До Нового года восемнадцать минут. На экране телевизора, который висит на стене за стойкой, показывают Таймс-сквер, салют над Сиднейским заливом. Длинная стрелка на Биг-Бене все ближе к двенадцати.

– Ну что, готовы к Новому году? – громко спрашивает бармен.

Его слова звучат так многообещающе, так просто. Как будто можно оставить в старом году все старое и взять с собой в новый год только новое. Но что такое «новое»? Бессмысленное слово для Эрхарда. Он сам далеко не нов. Ему не нужно новое. Он не хочет ничего нового. Он хочет только одного: чтобы его старое вело себя пристойно. Семнадцать минут. Еще можно успеть позвонить ей в дверь и поздравить с Новым годом. Может быть, она в неглиже – или как это называется. До его прихода она наверняка пила белое вино и пересматривала старый сериал «Семь жизней» – его все любят. Волосы у нее влажные; она приняла холодную ванну.

Посетители гурьбой высыпали на улицу. Эрхарда чуть не столкнули с табурета. Он расплатился по счету и вспомнил, почему нечасто посещает заведения для туристов: коктейль из виски и ликера «Драмбуи» обошелся ему в двадцать с лишним евро. Он смешался с толпой, вышел из бара и зашагал назад, к улице Палангре. Перешел дорогу и вошел в ее подъезд. Дом построили во времена Франко; лестница простая, темно-синяя. На дверях таблички с фамилиями жильцов. Из квартир доносилась музыка, но ни Луисы, ни хотя бы женщины, чье имя начиналось бы на «Л», он не нашел.

Он поднялся еще на один этаж. На площадке под лампой дневного света целовалась парочка; когда он проходил мимо, они смущенно разомкнули объятия и побежали вниз.

Он ненадолго остановился отдышаться, посмотрел на таблички и поднялся на верхний этаж. Три этажа по три квартиры – всего получается девять.

На третьем этаже жили некий Федерико Хавьер Панос и некий Собрино. А в центре – Луиса Муэлас. Табличка на ее двери большая, золоченая; буквы наклонные, толстые. Скорее всего, табличку подарили Петра и ее муж. Такие таблички принято дарить выросшим детям, когда они наконец покидают родительский дом и начинают самостоятельную жизнь.

Из квартир не доносилось ни звука. Эрхард приложил ухо к двери Луисы Муэлас. В глубине души ему даже хотелось, чтобы ее не оказалось дома. Но из-за двери послышался тихий шорох, как будто там кто-то ходит. Впрочем, может быть, это всего лишь телевизор.

Он выпрямился и постучал здоровой правой рукой по дереву над глазком. Без четырех минут полночь. Может быть, его стук заглушат сиплые новогодние шумы.

Вдруг он увидел свое отражение в начищенной табличке.

Лицо какое-то расплывчатое. Выражение смущенное и даже виноватое; глаза словно зажаты между складками морщинистой, дряблой кожи. Подбородок зарос щетиной. Полная безысходность… Эрхард увидел в своем отражении любовь и горе, на нем отпечатались долгие годы беспорядочной жизни и спиртных напитков. Кроме того, в глазах застыло довольно циничное выражение. Взгляд оценивающий и осуждающий. Жалкое зрелище… По такому лицу мало что можно понять. Его трудно выносить, трудно любить. И хуже всего то, что лицо принадлежит ему. Он нечасто смотрелся в зеркало; иногда ловил свое отражение в зеркале заднего вида в машине, или в искривленных зеркалах над выщербленными раковинами общественных туалетов, или в витринах магазинов. Такое лицо лучше вообще не видеть. Он может спросить у своего отражения только одно: «Что ты можешь ей предложить?»