Отшельник

Журчание ручейков воды, которые просачиваются между скалами во время отлива. Теплый хлеб из печи. Однажды утром в метре от него на песок села крупная птица с рыбиной в клюве; с рыбы капала вода. Птица моргала своими огромными, похожими на пуговицы глазами. Иногда у него появлялась компания. Правда, это началось позже, через несколько месяцев. Местные жители считали его эрмитаньо – отшельником, который живет в скалах. В основном они просто глазели на него, издали наблюдая, как он куда-то карабкается. Другие подходили к его костру, предлагали еду, о чем-то расспрашивали. Но он не отвечал. В первые семь месяцев он не произнес ни слова. Даже когда на него напали двое с битами и избили до потери сознания, бросив на солнце, как черепаху без панциря.

Как говорится, все, что нас не убивает, делает сильнее.

Эрхард припарковал машину и перешел дорогу к площадке на вершине крутого склона, заваленного обломками скал. Он заметил, что его левый ботинок порвался. В дыре между подошвой и верхом ботинка был виден носок. Как давно он в последний раз покупал себе обувь? Ему не хотелось никуда идти. При одной мысли о том, что придется что-то мерить, он сразу откладывал поход в магазин. Может быть, удастся починить ботинок с помощью клея или клейкой ленты.

Та машина должна была стоять здесь, на самом краю обрыва.

Он бродил вверх и вниз по склону. На первый взгляд казалось, что здесь только мягкий песок, но на самом деле под тонким слоем песка лежат камни. Ходить трудно. Внезапно он оказался по щиколотку в воде; полоса пляжа скрылась под водой. Прилив отчетливо ощущался на всем острове, но из-за того, что здесь плоское песчаное дно, он кажется сильнее. Часто бывало: девушки, загорая на берегу, задремывали или семья устроила пикник и расслабилась, как вдруг на них накатывала огромная волна и сносила все на своем пути.

Эрхард старался представить, как та машина скатилась вниз по склону. Ее столкнули? С какой целью это сделали? Хотели, чтобы машина утонула в море? Или ее должно было унести отливом, чтобы она исчезла? Зачем еще понадобилось сталкивать ее вниз? Иногда какие-то юнцы катаются по пляжу на вездеходах. Может, машину столкнули по ошибке? Но куда девалась мать ребенка?

Может быть, Рауль прав. По его мнению, угонщик просто решил позабавиться. Но Рауль не знал, что на заднем сиденье машины лежал ребенок. Из-за этого все стало гораздо хуже.

Эрхард смотрел на океан.

Если кто-то захочет здесь утопиться, только и нужно пройти сто метров к песчаной отмели. Там такое сильное подводное течение, что труп унесет в океан и только дня через два выбросит куда-нибудь на Лансароте. Он слышал о таком от коллег, которые обсуждают Лос-Трес-Папас – Трех Пап, местных мафиозных заправил. Они в основном занимаются отмыванием денег, кражами, азартными играми и проституцией. Время от времени они расправляются с кем-то из своих приспешников. Разлагающиеся, раздутые трупы выбрасывает на берег соседнего острова Лансароте. Поговаривают даже, что кое в чем подобном замешан Рауль, но Эрхард никогда не видел и не слышал ничего, что дало бы ему повод подозревать своего молодого друга. Конечно, Рауля не назовешь примерным мальчиком, но он не преступник. Местные слишком много болтают. Даже об Эрхарде. Говорят, что он увозил пассажиров на север острова, на Вальеброн, убивал и хоронил под двухметровым слоем камней. В незапамятные времена там нашли несколько трупов под скалами, на которых были вырезаны три человечка с ножками-спичками.

Если именно мать сидела за рулем, когда машина скатилась вниз по склону, скорее всего, она была вне себя от горя и потрясения. Ее ребенок уже умер или умирал в коробке на заднем сиденье, она в отчаянии. Может быть, она утопилась, потому что ей больше ничего не оставалось. Однако по-прежнему непонятно, откуда вообще взялась машина без номерных знаков. И почему на ней не осталось никаких следов? Мать в отчаянии не станет стирать свои отпечатки. Кроме того, замученная женщина наверняка попыталась бы как-то объяснить свой дикий поступок, оправдаться. Обидеть ребенка – самый непростительный грех почти во всех мировых религиях и культурах. Даже в католичестве, где все построено на прощении, причинение вреда ребенку – из тех грехов, которые прощают наименее охотно. К тому же местной уроженке не удалось бы убить ребенка и покончить с собой, оставшись незамеченной… Слишком многое тут не сходится. Эрхард понимал, что прибрежная полоса по-прежнему хранит свои тайны. Машина оказалась здесь не случайно.

Перед ним как будто двадцать кусочков головоломки, которые непонятно, как соединять. Главное, он не знает, сколько их всего, этих кусочков, – двадцать один или, может быть, тысяча.

В супермаркете он видел примерно такую коробку, как та, в которой лежал ребенок. Ну, может, не точно такую же, а просто коричневую картонную коробку, сколотую скобками на дне вдоль узкой щели между клапанами. Он выкладывал из коробки пакеты с рисом и переворачивал ее вверх дном.

Глядя на коробку, он живо представил себе крошечного мальчика – скорчившегося, истощенного, одинокого. Его тельце бьется о стенки. Крошечный мальчик с огромными глазами… А еще он видит руки, которые либо опускают ребенка в коробку, либо хотят его вытащить. Руки, которые толкают его вниз, в темноту, или в последний раз качают его. Эрхард не понимал, отчего он злится, отчего при мыслях о ребенке внутри у него все становится угольно-черным, почему он просто не может все отпустить. Возможно, на земном шаре тысячи картонных коробок с маленькими детьми внутри; несомненно, ими можно заполнить целый склад. Ничего страшнее он в жизни не видел. Он убежден, что не мать и не отец положили младенца в коробку и бросили умирать.

Он отодвинул коробку в сторону и купил консервированного тунца.

По пути домой он то и дело поглядывал на палец, приклеенный к левой кисти, которая лежит на руле. Он похож уже не на палец, а на сухую острую колбаску. Выглядит он ужасно и никого не введет в заблуждение. Даже его самого. Конечно нет. Конечно, никто не подумает, что у него десять пальцев, как у всех. Он всегда замечает пассажиров в париках. Только самые наивные из них верят, что со стороны ничего не заметно. Остальные сразу понимают, что у них не свои волосы. Их головы похожи на бесцветные метлы. И все-таки люди в париках на что-то надеются. Притворяются… Может, послать палец Берналю? Анонимно. С дружеским приветом. Или лучше похоронить его? Может, выкинуть его в окошко по пути?

Но он нашел пластиковый контейнер для продуктов с крышкой на вакуумных присосках, положил палец в маленький прозрачный пакетик, а пакетик – в контейнер. Потом он снял с полки несколько книг, поставил контейнер к стене, а затем вернул книги на место. Запомнил, где у него тайник: за «Бинарио» Алмуса Амейды и «Жертвы на третье» Фрэнка Койота. Отступил на несколько шагов: полка тесно уставлена книгами и не видно то, что за ними спрятано. Потом он достал консервы и стал есть тунца прямо из банки, сидя на краю стула и слушая козлов.

Глава 22

Утром в понедельник он должен был настраивать рояль у новой клиентки.

Иногда, благодаря своим постоянным клиентам, он получал новых, но чаще владельцы фортепиано узнавали о нем от кого-нибудь из коллег-таксистов. Если разговор в поездке касался этой темы, водители рекомендовали Отшельника, хотя многим казалось странным, что он не только водит такси, но и настраивает инструменты. Незадолго до Рождества Альваро, владелец оливковой рощи, который сел за баранку в прошлом году, после того как обанкротился, сказал Эрхарду, что подвозил одну пассажирку, которая просила настройщика позвонить ей. Она живет в «Парке Оландес»; у нее «Стейнвей», который много лет не настраивали.

– Почему вы так долго не звонили? – возмутилась владелица «Стейнвея», когда Эрхард вспомнил о ней в канун Рождества, полупьяный и не способный работать.

Разговор прошел ужасно, так же как и начался. Клиентка три раза просила его назначить цену, только подумать хорошенько.