Страница 6 из 9
– Нет. – Она все-таки выпила вина, отбросив рыжую прядь волос в сторону.
– Фюрера не приняли в академию искусств, не разглядев в нем художника! Что мы получили в итоге?
– Он добился признания другим путем? – Она впервые смело взглянула в его глаза.
– Именно. – Людвиг налил еще вина в трофейные бокалы. – Очевидно же, что лучше признание посредственного творца, чем рвущийся к власти диктатор.
– Смотря для кого.
– Для всех. Потери со всех сторон. – Людвиг откусил кусочек шоколада из рациона офицера вермахта. – Посмотрите на павшую на колени Европу!
– Странно слышать это от вас. – Лидия сделала глоток вина. – И более странно возлагать ответственность за массовые убийства на плечи приемной комиссии, не разглядевшей гения в бездарности…
Свалился платок с ее плеча. Людвиг сглотнул слюну, увидев это. Женщина не оставила его взгляд без внимания и, расценив все по-своему, потупила взор.
– Я не считаю, что нация, в которой рождаются гениальные люди, может быть низшей… Кстати, ваш немецкий очень неплох. Откуда у учителя литературы такие знания?
– Прилежание во время получения образования. – Лидия, допив вино в несколько глотков, поправила платок. – Но, видимо, не пригодится…
– Кто знает. Неизвестно, как сложится ваша судьба.
– Хорошо рассуждать о подобном с вашей позиции. – Она подтолкнула бокал к Людвигу. – Ваш интерес ко мне основан на плотских утехах…
– Плоть, – Людвиг улыбнулся, – имеет не единственное значение. Вам ли этого не знать. Я же рассматриваю лишь одно.
Молодая женщина рассмеялась, встряхнув рыжими волосами и взглянув на кровать, стоящую в углу. Людвиг, заметив это, улыбнулся и налил вина.
– Похоть… – это не главное для меня. Насилие как сам процесс мне неинтересен, а где-то даже отвратителен. Обстоятельства подчиняют. – Он увидел отражение пламени в ее глазах. – Эстетически я скорее гурман. Поужинаете со мной?
– Отчего ж… – Лидия снова отпила вина двумя большими глотками. – Семь бед – один ответ!
Из чемодана патефона, никак не из оркестровой ямы, лилась музыка «Лунной сонаты» Бетховена. Они сидели друг напротив друга. Два человека, два разнополых существа. С разными мыслями, противоположным мировосприятием. С абсолютными разными чувствами друг к другу, но на лицах обоих блуждала улыбка. Улыбка лицемерия. На лице одного она скрывала ненависть, на лице другого – утоление голода. Глаза обоих выдавали друг друга. Но игра продолжалась, несмотря ни на что.
– Не судите меня слишком строго… за подобное отношение к вам. – Людвиг взмахнул вилкой, указывая на обстановку. – Вы, конечно, приятный собеседник и достойны лучшего, но война, сами понимаете…
– Ну что вы! Меня все устраивает: и компания, и прекрасная музыка… – Лидия запивала диалог неплохим французским вином.
– Как вам кухня, кстати? Мой повар…
– Знаете, вкусно. – Лицо женщины матовым оттенком играло в свете свечей. – Давно не ела мясо, а здесь и прожарка, и сочность впечатляют… Травы опять же, привкус, не пойму, что это – телятина или дикая птица?
– Что-то среднее между тем и другим, – Людвиг улыбнулся. – Как вам «Фауст» Гёте? Не поверю, что вы не читали его…
– Вы о первой части?
– М-м-м, вы знаете о второй? Глубокие познания, не дурно.
– Если вы себя ассоциируете с нечистой силой и предложите мне спасение от лица Фауста, то я воздержусь… – Лидия внезапно рассмеялась и не вполне вменяемо.
– Как Маргарита?!
– Да… Хоть я и не убивала свою дочь. Ее убили вы! – она захохотала так, словно была на грани потери рассудка. – Я буду ждать казни! Особенно после того, как отведала это мясо.
Волосы зашевелились на голове Людвига. Он медленно поднимался, глядя на скидывающую с себя шерстяной платок женщину с горящими глазами.
– Вы знали, что вы ели!?
– Моя дочка была у моей сестры, когда туда пришли вы! Вы со своими слугами, вы, палач с окровавленными руками, – женщина шла к нему, скручивая платок, глаза ее полыхали, – забрали мое дитя, я шла к вам навстречу, я искала ее! Только здесь я услышала разговор ваших солдат и поняла, что с ней произошло!
Рука Людвига потянулась к кобуре. Пламя свечей колыхалось, словно на ветру.
– Вы завтра так же накормите кого-то мною, вы низкое животное, рассуждающее о высоком, – Лидия подошла к нему вплотную, ее лицо было искажено от гнева. – Я проклинаю то существо, которое вас породило! Это не могла быть женщина…
Раздался выстрел, Лидия «наткнулась» на невидимую преграду и упала на пол. Вбежал Фридрих. Увидев тело, трясущееся в конвульсиях, он подбежал к ней. Заматывая платок на ране жертвы, штурман услышал шепот. Тело женщины обмякло в его руках.
– Что? – прохрипел Людвиг. – Что она сказала?
– Ад пуст, все бесы здесь… – повторил услышанное штурман, справляясь с дрожью.
– Шекспир…
– Что? – не понял Фридрих.
– Шекспир… Какая преданность литературе – умирая, цитировать строки великих. – Людвиг развернулся к вбежавшим в землянку подчиненным. – Мне не постичь эту нацию моим скудным умом…
Он ел его. Ел это пахнущее гарью мясо. Его внутренне я кричало, разрывая мозг и вызывая головную боль. Но голод не оставлял шансов.
Ильич переступил через себя и мораль. Он шел к своей цели и, превозмогая отвращение, утолил голод. Это придало сил. Он отбрасывал мысли, глодающие мозг.
Он шел, восстанавливая по памяти карту, увиденную в кабинете хозяина зоны. Бывший пограничник четко различал направление. Какая бы тайга ни была огромная и страшная, ориентиры, указывающие на стороны света, никто не отменял.
Его промежуточной целью был небольшой поселок в трехстах километрах от лагерей. Туда его должен привести очередной рукав реки. Там он был бы в безопасности. Оттуда шли товарники. Именно там была развязка железнодорожных веток. Оттуда он напрямую выйдет к своей основной цели. Только бы немцы не заняли его городок, только бы отступающая армия задержалась на клочке его родной земли.
Из скудных сводок, долетающих до осужденных и приговоренных, он знал, что военная машина вермахта сминала раздробленные группы советских войск по всему фронту. И его городок был не исключением. Немцы двигались в его направлении.
Мотаясь по пересылкам и этапам, он тут и там встречал боевых офицеров. Людей с опытом ведения боя, стратегических и тактических ходов в условиях военных действий. Испания, Финляндия, та же Монголия. Поражала та близорукость, с которой власть втаптывала в грязь истинных сынов отечества. Маниакальное унижение боевых офицеров. Маразм, поразивший насквозь верхушку власти.
Герои становились антигероями за секунды, врагами народа за время прочтения приговора. Ильич не жалел себя – он не нюхал пороха. Начальник заставы. Количество нарушителей за последний год резко возросло. Но он справлялся.
Он не мог забыть друга детства, вернувшегося из Испании. Героический летчик, сбивший десяток самолетов врага, сам стал врагом. Человеческая зависть к его героизму дала импульс к написанию доноса. Оброненная фраза во время застолья, посвященному герою, чуть неверно сформулированная и извращенно истолкованная, погубила аса.
«Жить и убивать тварей…»
Именно с такими словами он выживал в стенах казематов, за колючкой, в вонючих, переполненных вшами, болезнями и интригами бараках.
Именно с таким девизом он шел по тайге, замерзая от холода. Именно с такими словами он засыпал в шалашах, сделанных из веток ельника среди развороченных сломом деревьев и корневищ. С ними же он просыпался и снова шел.
«Ты обязан жить и убивать тварей!»
Он сидел вечерами перед костром, согреваясь его теплом и настоем из еловых иголок и мха. Голод. Он, насколько смог, растянул страшную еду, оставленную старым зеком. Она спасла. Она придала сил. Ильич покрыл большое расстояние за пять дней. Но до реки еще было далеко. За последние два дня он прошел немного. Сил не хватало. Он пытался компенсировать сном. Но этого было мало. Организм требовал пищи.
Ильич стоял над телом умершего лося. Животное было почти полностью изъедено птицами и млекопитающими. Внешний вид отпугивал. Но голод, овладевая разумом и обладая вторым голосом, уговаривал. Он знал, что животное могло умереть от болезни, да и трупный яд был смертелен. Тот факт, что лося «жрали» птицы и другие звери, убедил Ильича, и он вырвал часть мосла с остатками мяса и быстро пошел в нужном направлении.