Страница 9 из 11
Она опирается не на фактические данные по подоходному налогу, которые никогда не были реализованы в царской России, а на прогнозы подоходного налога, которые были сделаны Имперским налоговым управлением в то время, когда режим рассматривал возможность введения такого налога. Аналогичные оценки были сделаны в аналогичном контексте в других странах конца 19-го и начале 20-го веков (например, во Франции), и сравнение этих прогнозов с фактическими данными о подоходном налоге, полученными в результате применения новой налоговой системы, показало, что налог администрация значительно недооценивала высокие уровни доходов (см. Piketty, 2001). Конечно, мы никогда не узнаем, что произошло бы, если бы налог на доходы был бы реализован в царской России, но вероятно, что результат был бы выше тогда. Представляется более безопасным сделать вывод о том, что уровни неравенства в царской и постсоветской России очень высоки, - и примерно сопоставимы, возможно, с более высоким уровнем в более позднем периоде. Наконец, стоит подчеркнуть, что меры денежного неравенства, очевидно, пренебрегают неденежными измерениями неравенства, что может привести к смещению неравенства со временем по всему обществу. Например, неравенства в личном статусе и основных правах (включая права на мобильность) были широко распространены в царской России и сохранялись долгое время после официальной отмены крепостного права в 1861 году. Суммирование такого неравенства с помощью единого денежного показателя явно
чрезмерное упрощение сложного набора силовых отношений и социального господства, и их следует иметь в виду при проведении исторических и международных сравнений. Это же общее замечание относится и к советскому периоду. Денежное неравенство было сокращено до очень низких уровней при советском коммунизме (а также в других коммунистических странах, как мы увидим позже). Например, доля 1% дохода в размере около 4-5% означает, что топ-1% владельцев дохода зарабатывают всего 4-5 раз больше среднего дохода того времени, по сравнению с 20 раз, когда верхняя 1% доля равна 20%. Это нежелание полагаться на расширенные денежные иерархии является особенностью, которая подтверждается всеми советскими обследованиями домохозяйств и административными документами по шкалам окладов. Кроме того, советский режим отменил частную собственность (за исключением некоторых случаев для небольших капиталовложений) и, следовательно, подавил высшие капитальные доходы (которые в других обществах всегда представляют собой значительную часть верхних доходов). Он также очень сильно сжал иерархию зарплат и трудовых доходов. Однако это, очевидно, не означает, что у советской элиты не было доступа к превосходным товарам, услугам и возможностям. Это могло бы иметь разные формы - доступ к специальным магазинам, отпускам в других странах и т.д., что фактически позволило бы советским топ-1% пользоваться жизненным уровнем, который в некоторых случаях мог бы быть значительно выше, чем в 4-5 раз средних доходов (хотя, вероятно, это было немного ниже, чем при царизме или в постсоветской России). К сожалению, у нас нет возможности количественно оценить это.
Наконец, стоит отметить, что хотя в течение советского периода денежное неравенство было очень низким, есть интересные среднесрочные колебания. А именно, мы наблюдаем очень сильное сжатие распределения доходов на первом этапе революции (что привело к большому упадку неравенства между 1905 и 1925 годами), за которым последовало относительное расширение иерархии доходов между 1925 и 1956 годами в сталинский период, постепенное снижение в период между 1956 и 1980 годами и рост в 1980-х годах и в начале экономических реформ. Эта периодизация уже была отмечена другими учеными, использующими советские источники в отношении распределения доходов и заработной платы (см., например, Аткинсон и Миклуарт, 1992).
4.2. Кто выиграл от постсоветского перехода?
Теперь мы рассмотрим более подробную информацию за последний период. Во-первых, поразительно видеть, что рост неравенства в доходах произошел очень быстро после падения Советского Союза. Согласно нашим базовым оценкам, 10%-я доля доходов выросла с менее чем 25% в 1990-1991 годах до более чем 45% в 1996 году. Стоит также отметить, что этот огромный рост произошел в результате массового краха нижней 50-процентной доли, которая снизилась с примерно 30% общего дохода в 1990-1991 годах до менее 10% в 1996 году, прежде чем постепенно вернуться к 15% к 1998 году и примерно 18% к 2015 году.
Нет сомнений в том, что гиперинфляция сыграла ключевую инструментальную роль в крахе донных доходов. Между 1990 и 1996 годами цены были увеличены в 5000 раз. Инфляция была особенно высокой в 1992-1993 годах после того, как официальная либерализация цен произошла 1 января 1992 года. Большая часть нижних 50% доходов состояла из пенсионеров и низкооплачиваемых работников, номинальные доходы которых не были полностью проиндексированы к инфляции цен, что привело к массовому перераспределению и обнищанию десятков миллионов домохозяйств России (особенно среди пенсионеров). Низкие пенсии и заработная плата затем выиграли от постепенного восстановления в период с 1996 по 2015 год, но они никогда полностью не возвращались к своей относительной доле в 1990-1991 годах. Вместе с этим процессом быстрого коллапса и частичного восстановления для групп нижнего дохода мы наблюдаем более постепенный и непрерывный процесс роста долей в 1% дохода с менее чем 6% в 1989 году до примерно 16% в 1996 году и более 26% в 2008 году. Первая доля в 1% после этого снизилась после финансового кризиса 2008-2009 годов и стабилизировалась примерно на 20-22% с 2010 года. Если мы рассмотрим период 1989-2016 гг. в целом, средний национальный доход на взрослого населения увеличится на 41% по нашим базовым оценкам, т. е. примерно на 1,3% в год. Тем не менее, различные группы по доходам сильно различаются. Низкие 50%-е получатели выиграли от очень небольшого или отрицательного роста, средний 40% от положительного, но относительно скромного роста, а верхние 10% от очень больших темпов роста; периодизация уже была отмечена другими учеными, использующими советские источники в распределении доходов и заработной платы (см., например, Аткинсон и Миклуарт, 1992).
С этой точки зрения, 1989-2016 годы сильно отличаются от периода 1905-1956 годов, когда большая часть роста снижалась до 90%, а также с периода 1956-1989 годов, когда распределение было примерно постоянным, а рост был относительно сбалансированным по всем группам. Тот факт, что кривая падения роста за период 1989-1996 годов демонстрирует сильный восходящий профиль, полностью согласуется с недавними результатами, представленными в докладе ЕБРР о динамике неравенства в переходном периоде 2016 года экономики. Однако есть две отличия. Во-первых, кривая падения роста, еще сильнее склоняется к верхним доходам, чем показатель, представленный в отчете ЕБРР. Это связано с тем, что мы используем скорректированные данные неравенств, объединяющие данные опросов с данными о подоходном налоге и данными о богатстве, в то время как кривая роста ЕБРР зависит только от данных самоотчетов. Далее, в отчете ЕБРР используется другая концепция дохода, которую мы делаем, и она имеет более высокий совокупный рост среднего дохода за период 1989-2016 годов (т. е. около +70% вместо +41%). Мы считаем, что предпочтительнее использовать для взрослого национального дохода (как и мы), и мы признаем, что очень сложно сравнивать реальные доходы на советский и постсоветский периоды удовлетворительным образом. Например, если бы мы оценивали затраты и благосостояние в условиях дефицита и очередей в 1989-1990 годах, то возможно, что наши совокупные показатели роста могут возрасти с +41% до +70% или более. В более общем плане мы должны четко указать, что мы не сомневаемся в том, что благосостояние подавляющего большинства населения улучшилось после окончания коммунизма. Интересный вопрос заключается в том, могло ли оно улучшиться еще более сбалансированным и уравновешенным образом с различной политикой и другой траекторией неравенства. Следует также отметить, что коррекция данных по налогу на прибыль играет гораздо большую роль, чем коррекция данных о богатстве в наших исправленных оценках неравенства.