Страница 65 из 70
Света по-прежнему молчала, повернулась и пошла потихоньку в комнату, к любимому некогда креслу, ведь теперь сил не хватало даже на сидячее положение, а потому большую часть времени Света отлеживалась в постели или на диване.
Ирина Станиславовна приняла ее поведение за весьма своеобразное приглашение пройти и присесть. Так она и поступила. Присела во второе кресло и продолжила:
- Деточка, ваши игры зашли слишком далеко. Я долго не хотела верить во всю эту астрологическую чепуху, но теперь стало видно невооруженным глазом, что все это правда. Вы очень плохо выглядите, Света. Простите мне мою откровенность, но не могу лгать. Я действительно напугана вашим внешним видом. Должна сообщить вам, что Витя тоже чувствует себя не лучшим образом. Но по сравнению с вами выглядит довольно неплохо, именно поэтому я отказывалась верить во все эти пророчества. Теперь я понимаю, насколько была неправа в прошлый раз. Я приношу вам официальные извинения: простите мне мою горячность. Я не хотела вас обидеть, Света. Сама не знаю, что на меня нашло. Так глупо все вышло...
Глупо?! Светлане хотелось кричать и топать ногами, но не было сил. Глупо? Ни за что, ни про что оскорбила ее до глубины души, да еще в присутствии любимого человека! Назвала едва ли не шлюхой, а теперь не знает, что на нее нашло?! Да, наверное, надо бы ее простить, но почему-то не получается - несмотря на то, что тело практически перестало что-либо ощущать, душа еще очень даже умела болеть...
Светлана устало сидела в кресле, опустив голову. Если визит Андрея ее даже заинтересовал на первом этапе, то нынешняя гостья начала раздражать еще до своего появления в ее доме, растормошив несчастную звонком. И речи ее почему-то казались Свете совершенно неискренними: вот вроде и просит прощения гостья, а ни теплоты, ни сожаления о высказанном оскорблении в голосе совершенно не чувствуется.
Приняв молчание хозяйки за почтительное внимание, Ирина Станиславовна продолжила свою речь:
- Вы, Светочка, уже достаточно наигрались в благородство, набили себе цену и в глазах моего сына, и в моих собственных. Так что для всех будет лучше, если вы немедленно, желательно уже сегодня, соберете вещи и отправитесь в Москву. Если вас тревожит разговор с супругом, могу предложить свою помощь. Я, как мать, сумею объяснить ему всю серьезность ситуации...
"Да-а, ты сумеешь!", - возмутилась про себя Светлана. Вслух же сказала более сдержанным тоном, не желая обидеть не гостью, но ее сына:
- Простите, Ирина Станиславовна, мое решение окончательное и обжалованию не подлежит. И позвольте мне не объяснять причины, по которым я поступаю именно так, а не иначе. Простите, что ничем не могу вам помочь. Я, как мать, сочувствую вам, но, как женщина, не могу поступить иначе.
Ирина Станиславовна подскочила от этих слов, как от хлесткой пощечины. Что за воспитание?! У нее же только что попросили прощения! Нельзя же быть такой жестокой! О, как хотелось Ирине Станиславовне сказать все это вслух! Но нельзя, нельзя! От этой женщины, от ее решения, зависела жизнь единственного, горячо любимого сына. Нет, она не может уйти отсюда так просто, она не может смириться с отказом. Витенька, а как же Витенька?!
- Светлана, вы, наверное, не поняли - я действительно сожалею о своих словах. Я была неправа, простите меня. Вы можете ненавидеть меня сколько угодно, но умоляю вас - сжальтесь над моим сыном, спасите его! Он должен жить! Потом, когда все будет позади, вы поймете, что я совсем не такой уж плохой человек. Несдержанная - да, меня и муж покойный в этом упрекал, и сколько раз сама сожалела о своей горячности. Простите меня, Света, умоляю - простите! Вернитесь к Витюше, он ведь погибнет без вас!
Сквозь ее слова все еще прорывалось что-то негативное, что-то еще жгло Светкино сердце, но злости к гостье она уже не испытывала. Конечно, обида на незаслуженное оскорбление никуда не делась, но уже было по-человечески жаль Ирину Станиславовну. Света буквально чувствовала ее страх перед нею, страх потерять сына. И, как мать, Светлана ее прекрасно понимала, и даже сочувствовала ей. И уже совсем не хотелось мстить, хотелось лишь утешить несчастную женщину, которой вскоре предстоит потерять единственного сына.
Света поднялась, намекая на то, что визит можно считать завершенным. Ирина же Станиславовна, с огромным нетерпением ожидающая вердикта и понявшая, что положительным он явно не будет, вдруг бухнулась перед Светой на колени, уткнулась носом в Светкины ноги, обхватила их руками и залепетала заплетающимся от волнения языком:
- Умоляю тебя, деточка, Христом-Богом молю - спаси моего сына! Спаси его, век на тебя молиться стану! Не обрекай меня на одиночество, спаси сына!
От неожиданности, от того, что колени ее вдруг обхватили руками, сжав крепко-крепко, Светлана чуть не упала. И так после двух подряд незапланированных, да еще и столь эмоционально наполненных, визитов сил уже практически не оставалось, так теперь ее еще словно спеленали туго-туго, солдатиком, только почему-то руки оставили свободными. И, чтобы не потерять равновесия, Света ухватилась руками за плечи нежданной гостьи и стояла так, пытаясь совладать с головокружением, а Ирина Станиславовна все захлебывалась слезливыми мольбами:
- Спаси сына, умоляю тебя, спаси его!
С трудом поборов головокружение и призвав все оставшиеся силенки на помощь, Светлана попыталась отстранить от себя гостью:
- Перестаньте, Ирина Станиславовна, зачем вы так? Не надо, вы же потом никогда не простите мне вашей слабости. Сейчас Богом молите, а потом проклинать будете до последнего вздоха. Не надо, встаньте, Ирина Станиславовна, встаньте. Я не могу вас поднять, я совсем обессилела, а вы вставайте, ни к чему это, ни к чему... Я ничем не могу вам помочь... Я прощаю вас, но ничего не могу поделать - все слишком сложно, все так запуталось. Я прощаю вас, но это уже ничего не может изменить. Я люблю вашего сына, безумно люблю, но и мужа я тоже люблю, и дочку. Я не могу сделать им больно, я не могу предать их. Понимаете, ребенку двенадцать лет, очень сложный возраст. Я не смогу ей объяснить свое решение - она в любом случае возненавидит меня. А я не хочу без нее жить, хоть в Москве, хоть в Киеве - какая же я буду мать, если брошу ее с отцом? И с собой я ее забрать не смогу - она слишком сильно любит отца, а теперь еще и будет считать его пострадавшей стороной... Вполне, кстати, обоснованно. Замкнутый круг, из него нет выхода. Вот вы смогли бы предать своего сына? Смогли бы его бросить? Только честно. Скажите честно - вы бы оставили своего единственного сына?!
Несколько бесконечно долгих мгновений Ирина Станиславовна, все еще стоящая на коленях, округлившимися от ужаса глазами молча смотрела на Светлану. И только в эту минуту Света почувствовала искренность, ненависть и страх испарились из глаз гостьи. Потом, прекрасно понимая, что правда в данном случае может стать смертельной, Ирина Станиславовна все же ответила честно, не в силах лгать в глаза умирающей женщине, матери:
- Нет...
Светлана устало кивнула:
- Ну вот, вы меня поняли. Я не хочу причинять вам боль. Я вообще никому не хочу причинять боли. Но как бы я ни поступила - все равно кому-нибудь непременно будет больно. Что еще мне остается делать, как ни думать о собственном ребенке? Да, я умру, но в ее глазах я останусь хорошей матерью. Рано умершей, но хорошей, не предательницей. Вы меня понимаете?